if life is a movie

- Поцелуешь меня? - выдохнув сизый дым ровным порывом, старший откидывает голову на край кровати. - Похоже, мне и с этой мыслью нужно переспать, - непривычная ухмылка искажает милое лицо с четкими чертами, не позволяя, однако, потерять былой привлекательности. - Такой простой вопрос, а тебе нужно выворачивать мысль в такое русло? У брюнета промелькает мысль о том, что старший даже не словил чужой взгляд, не говоря уже о том, чтобы повернуть голову в сторону сидящего на кресле в углу комнаты Ханбина. Тишина затягивается и давит. - Так и будешь сверлить меня взглядом? - следует вопрос, и Бобби лениво переворачивается набок, встречаясь, наконец, с брюнетом взглядом. - Я могу вообще уйти, чтобы не мешать тебе уничтожать то, что осталось. - А разве что-то осталось, Ханбин-а? - спустя пары минут паузы проговаривает Чживон, переворачиваясь обратно и втягиваясь до фильтра. - Ты прав: ничего и не было, - младший поднимается с кресла, щелкая коленями, и поправляет безразмерное худи, съехавшее с ключицы. Дверь хлопает, норовя слететь со сниц, и привычное липкое чувство селится где-то на кончиках Чживоновых нервов. - Именно поэтому ты приходишь сюда каждые выходные и оставляешь укусы на моей шее, - проговаривает старший, поднимаясь с помятых простыней. Соскользнувший по двери Ханбин опускает голову на колени и глубоко вздыхает: что-то заставляет его остаться за дверью или, возможно, кто-то и как-то. - Если что-то кажется отвратным - не значит, что это аморально, - произносит старший вполголоса, проводя по поверхности двери холодной ладонью. - Важно только то, что ты чувствуешь, а не то, как ты это воспринимаешь. Ханбин поднимает взгляд и ловит свет фонаря, проникающего в приоткрытое окно. Он мог бы гордо уйти, но не может. И никогда не мог, потому что зацепило и не отпускает. Как наркотик. Наркотик по имени Ким, мать его, Чживон. Ханбин не помнит детально, как он утонул в бездне чужих глаз - он просто чувствовал, что съезжает в более глубокую пропасть, что так манила все то время, пока младший, будучи незрелым совершенно, восхищался старшим. Мысленно, конечно; немного по-девчачьи пялясь на Чживона на какой-то очередной андеграудной тусовке сквозь концентрированный дым, окрашенный в розово-голубой, исходящий от неоновых надписей. Но младший помнит, как они стояли на балконе: его колотил озноб от подступающей тошноты из-за выпитого, а старший только молчал, положив ладонь между лопаток. И "есть закурить?" для Ханбина было чем-то вроде "будешь?" как предложение чего-то незаконного, но такого желанного. Тогда Ханбин, расфокусированным взглядом окинув Чживона, приоткрыл потрескавшиеся губы и не своим голосом проскрипел "но у тебя есть". "а ты ведь будешь?" Последнее, что Ханбин запомнил с той ночи, были чужие прикосновения горячих ладоней к своим предплечьям, от которых сердце почему-то совершало резкие полеты, а в животе щекотало на контрасте. В ту ночь не было даже поцелуев, только теплые прикосновения и ноль лишних мыслей, а еще общая тишина, которой, как оказалось, катастрофически не хватало среди дней, несущихся в бешеном темпе. Тогда все было иначе. * - Не важно, правильно это или нет.. - Что это? - перебивает младший, поднимаясь и бросая взгляд на запертую дверь. - Мы, - вот так просто, на самом деле, но отдает привкусом то ли надежды, то ли еще большей пропасти. Ханбин дышит: он набирает тяжелый колкий воздух в легкие и медленно выдыхает, пока не ощущает жар от недостатка кислорода. Как при их первом поцелуе. - Как ты можешь? - шепчет младший, подходя к двери и поднимая над головой ладонь с окоченевшими пальцами. - Как ты так можешь?! - говорит он уже громче и, вжав кулак, ударяет по злосчастной двери. - Кидаться словами и чувствами. Младший думает о том, что между ним и Бобби всегда была преграда. Между ним и Чживоном всегда была пропасть, в которую он скатился, и старший тянет его на самое дно, оставляя синяки на запястье. - Меня ломает. Я не чувствую тебя, - Ким опирается спиной о дверь, и Ханбин слышит, как щелкает зажигалка. - Тебя прежнего. Ты мне не доверяешь. - ...Я устал, - вот так просто, в двух словах, о том, что младший хочет быть уверен в том, что Чживон - тот, кто защитит его от несправедливого и жестокого мира, что он также молча, но с такой сильной моральной поддержкой в теплых ладонях успокоит младшего, потому что ему это нужно, именно со старшим - именно с ним младший может показать ту слабость, что привык скрывать под маской безразличия. - Я могу быть рядом, - Ханбину чудится, что скрипит дверная ручка. - Если ты позволишь. Ханбин сталкивается с чужими темными омутами и задерживает дыхание. Он знает этот взгляд, он изучал его ежеминутно и ежечасно, но глубину так и не смог постичь. - И тогда то, что могло остаться - останется, - Чживон протягивает руку и касается чужого запястья. Ханбин отчетливо ощущает, как боль от тех синяков меняет оттенок и плавится по венам. - Посмотри на меня. Младший поднимает взгляд и делает было шаг навстречу, но стопорится и напрягается. - Ты ведь чувствуешь, но боишься открыться? - Чживон мягко касается щеки младшего и убирает зажигалку. - Я боюсь, что будет больно. Чживоновы ладони опускаются на тонкую шею и скользят до затылка - младший расслабляется, совсем немного. Взгляд старшего теплеет, как всякий раз, когда Ханбин показывает слабость. Чживон впитывает каждый сантиметр еще ребяческого лица и касается пухлых губ. - Ханбин-а.., - светловолосый проводит большим пальцем по нижней губе и сильнее сжимает Ханбинов затылок. - В моей бездне не так глубоко, как в твоей. И младший сам тянется к Чживону, как слепой котенок, ищущий тепла и ласки, и целует, не ощущая сигаретного привкуса. Старший разрывает поцелуй, мягко отрываясь. Смотрит нежно и мимолетно улыбается, или младший лишь хочет в это верить. - Ханбин, ты же знаешь - я не заставляю. - Я хочу. Закрой глаза, - как всегда - на контрасте. * Ханбину жарко и так чертовски приятно ощущать эти мягкие губы, что внезапно ноги подкашиваются, словно у какого-то подростка при первой влюбленности от переполняюших эмоций. Он не может и не старается удержаться - его язык проходится по Чживоновым губам, и ладони вплетаются в густую копну волос - его топит чужой жар, исходящий от тела старшего, и разум отказывается функционировать. Чживон скользит разгоряченными ладонями под худи и оглаживает спину младшего, где-то на периферии отмечая, что его в очередной раз ломает от Ханбиновой кожи. Чживон оглаживает вздымающуюся грудь младшего, касаясь кончиками татуировки. Ханбин стонет против воли, когда старший целует его в шею, а затем закусывает мочку со свисающей серьгой. Он прижимает младшего к двери и оглаживает его поясницу, целуя глубоко и затягивая в манящую бездну. - Ты же чувствуешь, - произносит Ким на выдохе, - так отдайся. - Аааххх.., - вырывается в разрез с желанием противостоять. Если Ханбина сейчас спросят, он уже и не вспомнит собственное имя, плавясь от таких привычных прикосновений и кусачих поцелуев. - Я...я, - брюнет зарывается во влажные волосы старшего и тянет, - я...я не могу. Ханбин берет лицо напротив подрагивающими ладонями и смотрит внимательно в темные омуты и его пробирает волна мурашек из-за полуопущенных Чживоновых ресниц и взгляда, подернутого пеленой, но он не должен. Он знает, что ничем хорошим все это не закончится, что они так и останутся Чживоном и Ханбином, абсолютно отдельно друг от друга. У каждого своя жизнь, они поплывут по собственному течению, одна лодка - это, похоже, привилегия. - Что мы творим? опять? - младший опускает взгляд и хмурится, соскальзывая кончиками пальцев по нижней челюсти старшего. Именно сейчас ему нужно почувствовать себя слабым. Нужным. Важным для человека, с которым его не разделяет стертое расстояние. Чживон глубоко вздыхает, слегка надавливая на чужую грудь, и опускает ладони на бедра младшего. Находит полуиспуганные глаза, впервые напрягаясь. И молчит. Находясь в одной комнате, в омуте чужих прикосновений, Ханбин ощущает, будто его сердце, его чувства растоптали и даже не дали шанса на еще большую искренность эмоций. Младший до сих пор ощущает чужой и такой приятный жар, чувствует, как сильно старший хочет взять его. Без напряжения. Со всей нежностью на контрасте заняться с ним любовью, а затем...пустить все на самотек - и это Ханбин тоже чувствует: - Опусти меня, - скорее больше не из полуобъятий, а из этой пропасти и манящих омутов. И Чживон опускает: отходит на шаг и аккуратно опускает. У него впервые появляется желание только опустить, но не отпускать, ибо младший уже где-то не там, где нужно - будто глубоко в грудной клетке даже. Но он не уверен. - Твоя проблема в том, что ты не признаешь то, что тебя гложет, - произносит Ханбин, поворачивая дверную ручку. - Или просто не хочешь. Младший делает пару шагов прежде, чем Чживон цепляет его за запястье, мягко сжимая, но твердо. - А твоя проблема в том, что ты признаешь, но тебя волнует мнение окружающих. Твои чувства тебя съедают, но ты боишься раскрыться и поддаться порыву, - старший говорит спокойно, слегка поглаживая чужое запястье и пуская лишние мурашки. - Тогда почему ты продолжаешь возвращаться к тому, с чего мы начинали и окунаться в то, что тебе отвратно? Ханбин по-ребячески боялся этого момента. Честно. Его пугала мысль о том, что всегда улыбчивый парень Бобби превратится в серьезного Ким Чживона и спросит прямо, чего же Ханбин хочет на самом деле. А ведь он хочет. Потому, что по-другому уже не может, и чертово сердце с душой на прицепе тянется к сильному Чживону, с которым контрастно романтично и страстно, правильно и... - Но не аморально, хён, - младший касается чужой руки, высвобождая свою. - И поэтому вот так уходишь? - Лучше это сделаю я. Ханбин впервые за все время их знакомства видит искру надежды в тех омутах, дна которых он, наконец, достигает. А еще он видит боль и дергается от внезапности своего открытия. - Не отпущу, - бросает Чживон напоследок и, хватая младшего за плечо, припечатывает к стене. Ханбина бросает в жар, и колени подгибаются, когда Чживон сжимает его подбородок и целует в соблазнительные пухлые губы, которые младший ненароком облизывает, поддавшись легкой панике. * Они собирают все углы по пути в спальню, но так и не добираются до нее, застряв между ванной и коридором. Чживон прижимает младшего к панорамному зеркалу и стягивает с худого тела худи, дыша куда-то в шею. Ханбин теряется от подступающего возбуждения и прикрывает глаза. Ему и видеть не нужно, лишь слышать и чувствовать. Старший хватается за пряжку на Ханбиновых джинсах и дергает младшего за шлевки, заставляя простонать. Ханбин хватается за сильные плечи и поднимает опущенные веки. Старший стягивает джинсы с младшего вместе с бельем и проводит большим пальцем по возбужденной плоти. Ханбин хватается за Чживоновы волосы и тянет, когда старший вбирает глубже. - Я...я... Чживон оттягивает кожу и обводит языком головку, пуская приятные мурашки и заставляя младшего ненароком удариться головой о твердую поверхность зеркала. Старший ощущает, что сил выносить это уже нет нисколько. Он освобождает себя от остатков одежды и разворачивает Ханбина к себе спиной, прижимаясь к разгоряченному телу со спины. И младшего ломает, раскалывает все его лишние мысли и расслабляет тело. И Ханбин все бы сейчас отдал, чтобы это никогда не заканчивалось: чтобы играть в такую горизонтально-вертикальную любовь без задней мысли, чтобы ощущать лопатками колотящееся сердце старшего, ощущать его теплые ладони на выступающих ребрах и то, когда он шепчет его имя на ухо, пуская рой колких мурашек. Ханбин оставляет следы ладоней на зеркале и запотевшие пятна, отмеченные вырвавшейся волной оргазма, Чживон - кусачие отметки на хрупкой шее возле позвонков: он помечает младшего везде, где только хочет и куда дотягивается. Для него это способ показать весь спектр своих эмоций и чувств, которые есть, но Чживон продолжает о них молчать, не произносит то, что по-настоящему. Не знает, почему молчит. Просто все в один миг стало сложным и непостижимым. А младший такой неповторимый, когда целует с чувством под душем и обнимает крепко, проходясь между лопатками. И уходит, не прощаясь и не оборачиваясь.