Когда...

Когда в трубке звучит голос – уставший, хрипловатый, измученный даже, но такой родной, – Олег вздыхает облегченно и почти чувствует, как становится немного, но всё же легче. Исчезает царапающий горло кашель. Саднящая боль от каждого произнесённого слова. Необходимость ложиться под скальпель ради операции, которая может спасти его, но при этом многое отнять. – Конечно, Серёж. – Произносит тихо и слышит себя словно со стороны, как совершенно другого человека. – Можешь больше не беспокоиться за свой зад. Шутка получается несмешная, пошлая и даже какая-то жалкая, но Олег уверен, что там, где-то далеко-далеко, рыжий чёрт усмехнулся неслышно и произнёс одними губами то, что никогда не мог признать: «Ты нужен мне». Короткий гудок – звонок сброшен. Когда захлопывается дверь вертолёта, и рядом он – живой, настоящий, всё такой же вредный, как было всегда, и безумно близкий, – Олег не может поверить в то, что это действительно происходит, что он не спит, и это – не желанное видение о задании, которого на деле нет и не будет; он не может поверить, но хочет этого до боли в груди – и мягко сжимает тонкие чужие горячие пальцы. Сергей не вырывает руку. Становится ещё немного легче. Когда он разделяется с командой, чтобы лететь только с Разумовским, некоторые на него смотрят косо, но Олегу плевать. Он наконец-то не чувствует боли от простого дыхания. – И куда мы летим? Самолёт – безобразно богато обставлен, и чувствовать себя уютно в таком месте, кажется, просто невозможно; по крайней мере, наёмнику, не привыкшему к тому, что одно лишь обтянутое кожей сидение может стоить больше, чем оплата миссии по вызволению этого гения из тюрьмы. – В мой замок в Венеции. Подбородок укладывает на тощее угловатое плечо, пальцы сцепляет, обняв рыжего за пояс – и заглядывает в экран ноутбука, с которым тот теперь не расстаётся вовсе и вряд ли расстанется в ближайшую неделю. Впрочем, плевать. Олег готов таскать его на руках с этим компьютером, только бы быть рядом. – У тебя есть замок? Сергей фыркает совершенно по-лисьи и наверняка возводит к потолку взгляд; Волков прикрывает глаза, обнимая его немного крепче, и носом зарывается в длинные волосы. – Я только что его купил. Не видишь, что ли? Когда Олег располагается на кресле рядом с дорогой кроватью с тяжеленным старинным балдахином, которым явно кого-нибудь можно раздавить, он чувствует себя уютно, почти дома; уютно, потому что на куче подушек разлегся всё с тем же ноутбуком Разумовский, как не в себя уминающий такое количество еды, которое запросто хватило бы на весь день нескольким взрослым людям, чтобы и наесться, и набрать пару лишних килограммов. Рыжему, впрочем, на пользу пошло бы и то, и другое. – Надоела тюремная диета, а? Сергей не отвечает – смотрит только на него недовольно, холодно-колюче, и тут же морщится от боли, закрыв глаза и отвернувшись. Олег лишь улыбается отстраненно, неискренне, понимая, что у рыжего сейчас снова начнётся мигрень, которая является его проклятием уже много лет – а он не сможет безболезненно дышать. Тяжело, когда ты предназначен такому человеку. Тяжело, когда такой человек предназначен тебе. Когда газ наполняет просторную комнату, а его люди падают без сознания с глухим стуком, словно застреленные, Олег не хочет верить ни во что. Не хочет понимать, что снова попался, как глупый мальчишка, что купился на ненастоящее тепло и почти п о в е р и л. Вместо любимого лица – белая воронья маска, и Олег всей душой её ненавидит. Когда ошейник сдавливает саднящее от боли горло, он не знает, что делать. Впервые не знает, как себя вести. Растерян. И – почти жалеет, что принял тогда тот вызов. Тот, кто должен быть его спасением, с безумным блеском в жёлтых глазах глазах убивает людей парой движений пальцев. Тот, кого должен спасать он, изменился слишком сильно, стал совсем не тем, что прежде; он теперь изломан, разбит на множество мелких кусочков и окружен такими же стальными прутьями – только лишь в своём сознании. Он наслаждается чужой болью и страдает сам. Он заставляет другого человека выбирать, кто умрёт, но под этой маской сумасшествия кричит от боли. Палец ложится на курок. Олег смотрит Сергею прямо в глаза и видит боль. Произносит одними губами: "Не нужно". – Дурацкая китайская техника! Раз. Два. Три. Четыре. Пять. Папка с информацией небрежно брошена на стол; листы в ней едва ли не разлетаются, но Олегу плевать – он садится на кресло рядом, смотрит пристально на человека напротив. С губ срывается лишь шёпот – на большее он уже не способен. – Я хочу знать, как именно вы лечили моего друга.