***
— Ты вообще спишь? Сокджин растерянно поправляет бейджик на салатовой рубашке. Знает, что его вид — сочетание всегда выглаженной одежды, расчесанных волос и здоровых мешков под глазами — вызывает диссонанс. Привлекает лишнее внимание. Юнги выделяется не меньше, со своей бледностью, граничащей с болезненной, но у него есть какая-то мистическая способность будто бы сливаться с окружающей средой, настолько, что его можно принять за манекен, черт знает что делающий в магазине косметики ручной работы, который внезапно отомрет и вежливо поинтересуется: "Вам чем-нибудь помочь?", спровоцировав сердечный приступ. — Сплю, конечно, — кивает Сокджин. — По пять часов в будни и по двенадцать — в выходные. Юнги хмыкает, почесывая мизинцем переносицу, но ничего не говорит — он не из заботливых, не из тех, кто читает морали. Хочется тебе подыхать от недосыпа и голода — пожалуйста, только не распространяй это на окружающих. Сокджин растерянно бродит среди полок в магазине, поправляя неровно стоящее мыло, вставляя на место выползшую этикетку, машет розовой надписи над входом: "Улыбнитесь, вас снимают!". Сегодня покупателей немного — и от этого как-то тоскливее. Он стремится каждый раз выйти из дома, чтобы избавиться от одиночества, а получает лишь редких посетителей, которым толком и не нужна консультация, да ехидные шутеечки от Юнги. "Может, взять еще одну смену?" — растерянно думает Сокджин, постукивая пальцем по окну. За стеклом — настоящий ливень, настолько сильный, что не видно ничего на расстоянии метра, и ему искренне жаль бедолаг, которые попали на улицу в такую погоду. Потом он вспоминает, что через какой-то жалкий час ему придется войти в число этих неудачников, и, если даже дождь кончится, лужи не высохнут, потеплее не станет — и он опять продрогнет. И вернется в старые добрые объятия меланхолии голодным, замерзшим и страшно усталым. Усталось — то, чего он боится даже больше сводящей с ума тоски. Потому что однажды она может так встать поперек горла, что жить не захочется. Колокольчик у двери звенит, уведомляя о новом посетителе и отвлекая Сокджина от невеселых мыслей. Он оборачивается на звуки шагов не сразу — блестки на очередном шарике мыла выглядят интереснее, чем покупатель, который наверняка уйдет через десять минут, даже ничего и не взяв. Джин проводит пальцем по мылу — на нем остается след, похожий на маленький млечный путь. "Так можно все тело разукрасить, и получится галактика", — мелькает шальная мысль в голове. — Извините, не могли бы вы мне помочь? Голос хриплый. Незнакомый. Интересный. Сокджин оборачивается. У этого парня пухлые губы и растрепанные пепельные волосы, дружелюбная улыбка и ямочки на щеках, и на кончиках пальцах мгновенно появляется странный зуд — "потрогай! потрогай! потрогай их!". Он мокрый головы до пят, и на недавно вымытом полу от его ног идет неровная дорожка следов — кажется, он шел вразвалочку, рассматривая товары. Или Сокджина. — Конечно, — Джин пытается нацепить на себя вежливую улыбку, но получается какая-то кривая и усталая, и он отказывается от этой затеи, потому что фальшивые эмоции — худшее, что может быть. Он не хотел бы портить день этому очаровательному юноше. "Очаровательному? Я так и подумал?" — запоздало проносится в голове. — Вам нужно что-то... конкретное? — Да, — посетитель кивает, расплываясь в улыбке еще шире — это вообще возможно? — У вас есть мыло с запахом кокоса? — Кокоса?.. Сокджин растерянно обводит взглядом ближайшие полки, делает шаг к одной и приглашающе проводит рукой вдоль. На него смотрит кокосовое мыло самых разных размеров и форм — маленькие шарики, плоские плитки с незатейливыми надписями, простенькие фигуры пальм, птичек и цветов. — Все для вас, — произносит он, устало потирая предплечье. Парень подходит к полкам, склоняясь над товаром, и Сокджин — совершенно случайно — делает вдох. Его в е д е т. Он всегда питал слабость к запахам — особенно нежным, таким, которых сложно уловить, но от этого они становились еще ценнее. У него дома шкафчик в ванной просто ломился от закрытых шампуней с запахами цитрусов, клубники, шоколада, ежевики — он покупал их просто потому, что влюблялся в аромат. Порой самый незатейливый запах для людей Сокджина мог свести с ума — так произошло с кофе, мокрой древесиной и, как ни странно, метро. Он коллекционировал пробники духов, пустые склянки из-под них же — Чонгук шутил, что Джин, должно быть, следующий Жан-Батист Гренуй, иначе как объяснить эту необъяснимую манию? Сокджин не обижался. Разве можно объяснить людям, что он просто любит прекрасное? Кому-то нравятся красивые картины, кому-то — красивые люди. А ему — красивые запахи. Этот парень пахнет мылом. Настолько сильно и свежо, что, казалось, он только что вышел из душа — несмотря на то, что он явно только что побывал под дождем, и любой запах должен был быть смыться, но это, видимо, какое-то исключение из правил, или у Сокджина просто уже галлюцинации, но разве простое мыло может так свести с ума? Он же работает в месте, где из каждого угла доносится подобный аромат. Но в этом запахе есть какая-то дикая нотка, что-то особенное, и через несколько секунд Сокджин понимает — шоколад. Этот парень пах чертовым мылом и шоколадом, и Сокджин побарывает желание уткнуться в его шею и вдохнуть полной грудью в самый последней момент, осознав, что его нос и смуглую кожу незнакомца отделяет несколько сантиметров. Он поспешно отскакивает в сторону, смущенно отворачиваясь и молясь, чтобы посетитель ничего не заметил, но тот, кажется, был слишком увлечен выбором. — Так много всего, аж глаза разбегаются! — восторженно подтверждает парень догадки Сокджина. Они стоят так еще несколько минут, и незнакомый юноша, что-то напевая себе под нос, водит пальцами над мылом, пытаясь определиться, а Сокджин рассматривает его спину, скрытую недлинным коричневым пальто. "Интересно, а он весь так приятно пахнет?" — проносится в голове, и Джин невольно краснеет. Кажется, у него слишком давно никого не было. Наконец парень издает недвусмысленное "ага!", забирая с полки упакованное мыло в виде маленькой мультяшной коалы, и, оборачиваясь, едва не задевает Сокджина, и тот понимает, что стоял ближе, чем думал. — Черт, я прошу прощения, — поспешно извиняется незнакомец. — Я немного неуклюжий, я... Я выбрал, если что, — он тыкает пальцем в товар на своей ладони, снова добродушно улыбаясь, и Сокджину стоит немалых трудов не зависнуть, глупо пялясь на его выражение лица. На кассе он пробивает покупку, игнорируя ехидные хихиканья Юнги, слишком давно знающего Джина, чтобы не понять, что к чему, и, складывая мыло в пакет, принимает единственную попытку познакомиться: — У вас есть карта магазина? — Нет, — качает головой парень, отвлекаясь от рассматривания своих рук. "Идеально", — думает Сокджин. — Хотите завести? И незаметно скрещивает пальцы. — Хочу. Маленькая школьница внутри Сокджина громко визжит, а он позволяет себе лишь приподнять уголки губ в на этот раз искренней улыбке. — Заполните бланк, — он протягивает бумагу и ручку, то ли нечаянно, то ли намеренно касаясь рук парня — его будто током бьет, настолько они горячие. Тот кивает и склоняется над столом, чиркая что-то в бланке. — Всего хорошего! — восклицает Сокджин и из мстительности наступает на ногу Юнги, ибо нехрен было так понимающе улыбаться все это время. На бумаге неряшливо выведено "Ким Намджун", а чуть пониже — номер телефона, и сегодняшний день прожит явно успешнее, чем все остальные за последние полгода уж точно. — Ты ведь ему не позвонишь? — бросает Юнги, заглядывая в бланк. — Почему это? — пытается возмутиться Сокджин, прикрывая данные Намджуна ладонью. — Обижаешь! Не позвонит. Дождь все-таки заканчивается, но на улице холоднее, чем было, когда он выходил из дома, и поэтому до квартиры Сокджин бежит очень быстро, пряча ладони в длинные рукава куртки. Проскальзывая в квартиру, он даже с наслаждением вступает в воздух, пропитанный меланхолией. Хотя на груди жжет сердце бумажка с переписанным номером Намджуна, и это совсем немного его беспокоит.***
На следующий день дождь и не думает прекращаться, и Сокджин подумывает о том, чтобы достать с полки сапоги, но думает слишком долго — кофе остывает, Чонгук успевает зайти и забыть на тумбочке в прихожей очередной набросок, а стрелка на часах неумолимо приближается к четырем. Когда она доходит до "без пятнадцати", приходится сползти с подоконника, вздрогнув от ледяного пола, с которым соприкасаются ноги, и побрести собираться. Черные брюки, являющиеся униформой на работе, обнаруживаются грязными в стирке после вчерашнего ужина, и приходится натянуть найденные на дне шкафа потертые джинсы. Наскоро застегнув пастельно-розовую рубашку, Сокджин засовывает ноги в черные старые кроссовки, накидывает куртку и выскакивает на лестничную площадку, захлопывая дверь. Когда он вбегает весь промокший в магазин, его сменщик Чжехван бросает на него недовольный взгляд, бурчит что-то про опоздание и советует наконец сменить обувь, а лучше протереть за собой пол, потому что уборщица сегодня приболела и не вышла на работу. Сокджин послушно кивает, отдает подошедшему на помощь Юнги свою куртку и бредет в подсобку за тряпкой. Которая, конечно, не впитывает нормально нихрена, и Сокджин бегает ополоснуть ее уже три раза. Он уже почти заканчивает, и сейчас протирает уже у самого входа, нагнувшись, отчего его рубашка, которую он не заправил в джинсы, слегка задралась, оголяя краешек спины. Сокджин хмурится, когда какое-то пятно отказывается оттираться, чуть сгибается в коленях, проводя тряпкой усерднее, делает шаг назад... И утыкается в кого-то задницей. А в следующую секунду по его оголенным участкам боков на секунду скользят чьи-то холодные пальцы, отчего по коже пробегают мурашки. — Оу, прошу прощения, — раздается хриплый растерянный голос. Сокджин буквально взлетает на месте, отпрыгивая в сторону и испуганно оборачиваясь. Тряпка в его руках пачкает бедро, но это, по сути, не так важно. А вот имеет значение то, что перед ним стоит тот самый вчерашний посетитель, сейчас смущенно отводящий взгляд, запустив пальцы, которыми он секунду назад коснулся Сокджина, в пепельные волосы и взъерошивая их. — Я по привычке, — оправдываясь, произносит Намджун, покусывая губу. — То есть... не то, чтобы я часто... просто... — он досадливо стонет и прячет лицо в ладонях. — Боже, простите. Я идиот. — Все в порядке, — мямлит Сокджин. — Это... это бывает... вы хотите что-то купить? — пытается выпутаться он из неловкой ситуации, пятясь назад и одергивая задравшуюся рубашку. — Я... да, — Намджун улыбается, демонстрируя свои очаровательные ямочки. — Было бы неплохо. Я... посмотрю, да? — Конечно, — кивает Джин. Он медленно разворачивается, соблюдая приличие, делает несколько шагов, прячась за стеллажами с мылом, а затем бегом добирается до подсобки, громко захлопывая дверь. Использованная тряпка падает на пол, а Сокджин с чувством прикладывается головой к стене. И еще раз. И еще. Выходит он из подсобки спустя десять минут, когда мысли в голове и бешено стучащее сердце соизволили успокоиться, и бредет к кассе, где уже терпеливо ожидает Намджун с простым кокосовым мылом. Юнги не видно — видимо, опять уснул где-то за вешалкой. — Вы любите кокосы? — невольно интересуется Сокджин, пробивая покупку и стараясь не смотреть на чужие длинные и невероятно притягательные пальцы. Кажется, у него точно слишком давно никого не было. — Я люблю мыло, — улыбается Намджун. — И пью кокосовое молоко. А вам очень идет эта рубашка. Сокджин замирает, не донеся мыло до пакета, открывает рот, чтобы сказать что-нибудь, но смыкает губы и ничего не отвечает, позволив себе лишь легкую улыбку, уведомляющую о том, что комплимент не доставил дискомфорта. Внешне он старается сохранять спокойствие, хотя внутри все уже освещается красными аварийными лампами, вопит сирена и мигает алая надпись "WARNING! WARNING". — Шесть тысяч сто семьдесят вон, — произносит Сокджин. — Картой или наличкой? — Картой. Намджун довольно долго возится в карманах пальто, пытаясь нарыть заветную карточку, потом чертыхается и лезет в черный рюкзак у себя на спине, переворачивает там все, наконец нащупав ее на самом дне, а Сокджин, не удержавшись, хихикает в ладонь, вызывая у своего незадачливого посетителя все ту же улыбку с ямочками. — Я немного рассеян сегодня, — вновь извиняется Намджун, оплачивая покупку. — Я правда очень извиняюсь... — Не за что извиняться, — отмахивается Сокджин, протягивая пакет с мылом. — Не беспокойтесь. Намджун забирает свой товар, избежав соприкосновения пальцев, но уходить не спешит, а протягивает ладонь и дружелюбно произносит: — Меня, кстати, Намджун зовут. "Я знаю", — так и подмывает ответить Сокджина, но он лишь протягивает руку в ответ и даже не вздрагивает, как чувствует теплое рукопожатие — и ему приходится приложить усилия, чтобы не задержать свои пальцы в чужой ладони чуть дольше, чем следует. — Сокджин. Ким Сокджин. — Прямо как "Бонд. Джеймс Бонд", — хмыкает Намджун. — На то и рассчитывалось. Намджун снова улыбается, и Сокджин сдерживает идиотский порыв схватить его за руку, поцеловать в эти ямочки и умчаться в нескончаемый дождь, наплевав на работу, грязную тряпку в подсобке, которую он так и не убрал, и Юнги. Он проглатывает это жгучее желание, топит его в благоразумии и молча машет рукой на прощание, когда Джун бросает "Еще увидимся!" — и уходит, размашисто шагая этими своими длиннющими ногами (да, Сокджин заметил, они очень длинные). Джин стоит еще несколько минут, улыбаясь, как придурок, пока сзади него не раздается копошение и ехидное кряхтение. — А где же дежурное "Спасибо за покупку, приходите еще", или тебе краш вкупе с недотрахом все мозги затуманил? А, хен? Сокджин сердито оборачивается, глядя на меланхоличное выражение лица Юнги, черт знает как вылезшего из коробки из-под мыла, накрытой ранее чьим-то длинным пальто. — Вечно ты все опошляешь, — недовольно бормочет, — мы знакомы всего ничего. — Как давно у тебя никого не было? — ни капельки не смутившись, с места в карьер интересуется Юнги. Бесстыдный хам. — Я... — Сокджин отводит взгляд в сторону и нервно запускает пальцы в волосы. — Я не помню. Года два, или три, — не то, чтобы ему было особо комфортно это вспоминать. Юнги лишь хмыкает в ответ. — Развейся, тебе пригодится, — советует он, доставая сигареты из заднего кармана джинсов. — Он выглядит горячо, тебе же такие нравятся? — Мне парни не особо, — пытается отнекиваться Сокджин. — Будем считать, что ты и сам в это веришь. Юнги жмет плечами и спешит к выходу, пока дождь — ненадолго, тучи снова сгущались — чуть приутих, и была возможность покурить, стоя под маленькой крышей магазинчика. Он оставляет Сокджина наедине со своими мыслями, желаниями и сомнениями, и вот это с его стороны очень грубо.***
Намджун приходит на следующий день. А потом еще, и еще, и еще, и с каждым разом время его пребывания становится все больше, а улыбка Юнги — все ехиднее, как и желание Сокджина за эту ухмылку его ударить. Намджун продолжает покупать мыло, но на этот раз его выбор уже пестрит разнообразием — кокос сменяется на клубнику, клубника — на шоколад, пару раз он брал самое обычное, и на следующий день от него пахло той самой покупкой. И Сокджину все сложнее удержаться от того, чтобы не наклониться к коже, едва касаясь ее носом, и вдохнуть в легкие аромат чужого тела. С каждым разом это становится все труднее. С каждым разом Намджун улыбается все теплее, говорит мягче и мягче, стоит чуть ближе, чем раньше. В один день Сокджин, слушая его разговор и поправляя ценники на полках, поскальзывается на недавно вымытом полу и мог бы приложиться головой, а в следующую секунду обнаружил руки Намджуна вкруг своей талии, крепко удерживающие его от падения. — Хен, будь осторожнее, — прошелестел Намджун на ухо, помогая встать обратно на ноги, пока Сокджин заливался беспощадно краской, а Юнги бросал насмешливые взгляды, выглядывая из-за кассы. — Черт, ты тут поцарапался... дай-ка я... Потом вечером Джин слонялся по квартире с абсолютно дурацкой улыбкой, пальцем теребя пластырь, который Намджун аккуратно прилепил ему на ссадину. Меланхолия неодобрительно качала головой, сложив руки на груди, но ничего не говорила. Розовым туманом клубилась в углах комнат, теряя свою значимость в жизни, и Сокджин впервые за долгое время смог дышать, не покрываясь от этого пылью. А затем он заболел. И неделю не выходил на работу. А Юнги приносил ему продукты, впихивал лекарства и сетовал на Намджуна, который даже ничего и не покупает, без Сокджина-то. — Хен, мы из-за тебя теряем постоянного покупателя, — покачал Юнги головой, просовывая ложку сквозь плотно сжатые губы недовольного вкусом сиропа Джина. — Он на нас кучу бабок тратит только из-за тебя, знаешь же? — Да ну тебя, — скривившись от лекарства, ответил Сокджин, обнимая под одеялом колени руками. — Я... с чего бы ему из-за меня приходить? — Ты серьезно думаешь, что он кусок мыла за раз расходует? — скептически приподняв бровь, пробормотал Юнги, убирая склянку в аптечку. — Это вообще физически возможно? Сокджин неуверенно почесал переносицу. — Может быть, он мыльный маньяк. — Ага, — хмыкнул Юнги. — Или просто кое-кто вкрашнулся в нашего розового мальчика. Сокджин не ответил ничего. Вышел он на работу все еще покашливая, но уже без температуры, со здоровым цветом лица и решительностью постараться выбить премию в этом месяце. Он взял себе еще одну смену, делал большую часть работы, пока Юнги снова дрых где-то в подсобке, помог уборщице, которая слегка припоздала в этот понедельник, и честно старался не смотреть каждые пять секунд на дверь магазина, ожидая увидеть знакомые длинные ноги, выглядывающие из-под потрепанного пальто. Получалось хреново. — Да припрется он, успокойся, — услышал Сокджин, когда бросил очередной взгляд на коридор между стеллажами, ведущий к выходу. — Куда денется. Может, тоже приболел. Джин только нервно промычал в ответ.***
К концу рабочего дня становится понятно, что Намджун не придет. Он никогда не появлялся так поздно, всегда уходил раньше семи. Юнги утопал полчаса назад, сочувственно похлопав по спине и исчезнув в пелене дождя — июнь снова бушевал непогодой. Сокджин проходится в последний раз по помещению, выключает везде свет, проверяет, не забыл ли он чего в подсобке, накидывает куртку и, вздохнув, ныряет на улицу, тут же ежась от холода. Зонт утром он благополучно забыл, проспав будильник, и потому сейчас рассеянно топтался у входа, не решаясь броситься бороться со стихией, заведомо зная, что он проиграет. Капюшон у куртки потерян еще год назад, ни шарфа, ни даже пакета, чтобы над головой держать во время пути — и какого черта он вообще решил, что сегодня будет ясно? — Меня ждешь? Сокджин резко дергается, отскакивая от двери и мгновенно оказываясь под пеленой дождя. Он неуклюже взмахивает руками, понимая, что скользит, и вот-вот навернется спиной назад, и... Его крепко хватают за ладонь и уверенно тянут назад, в следующую секунду прижимая к себе. Над головой хлопает раскрывающийся зонт, и Сокджин слышит тихий смешок. — Вечно ты норовишь упасть, хен. Намджун выглядит чуть более усталым, чем обычно, но в целом улыбается он также тепло, как и всегда. Только вот он все еще прижимает Джина к своей груди, растопырив свою здоровую ладонь на его спине, и менять положение, кажется, вообще не собирается. И не то, чтобы Сокджин был против. — Почему ты не пришел сегодня? — как-то совсем уж по-детски лепечет он, поддается какому-то странному порыву и цепляется за пальто Намджуна. Чтобы снова не упасть, естественно. — Я задержался, — уклончиво отвечает Намджун. — У тебя же нет зонта, правда? Я тебя провожу. Они бредут поздним вечером, прижавшись плечами друг к другу, но капли воды так или иначе попадают на одежду, и Сокджин уже весь мокрый. И ему холодно. И только поэтому он осторожно ползет пальцами по чужому рукаву Намджуна и берет его за руку. И выдыхает, когда ее сжимают в ответ. А у дома Сокджин мнется очень долго, кусает губы и пытается что-то сказать, гуляя взглядом по Намджуну, который терпеливо ждет, когда подозрительно рассеянный сегодня хен соберет все свои мысли в слова. И тот собирает: — Может быть, зайдешь? Отказываться нет резона. Все происходит уже в лифте, и Джин даже не понимает, как. Кажется, Намджун говорил. Кажется, Сокджин слушал его, приоткрыв рот. Кажется, улыбка Намджуна внезапно медленно сползла с лица. А потом не было никаких "кажется", было только "точно" — Сокджин точно сделал осторожный шаг вперед, переводя взгляд на чужие губы, Намджун точно запнулся на середине предложения, ведь то, что он говорил, было уже неважно; их руки точно переплелись, кто-то сделал вдох, а потом Сокджина поцеловали так нежно, как не целовали, кажется, никогда. На столе впервые за долгое-долгое время стояла чашка с чаем, а не кофе, а меланхолия позорно сбежала через дверь, которую Сокджин открыл с трудом, прерываясь на жадного до поцелуев Намджуна.***
Все меняется. Пастельно-розовые обои больше не кажутся такими блеклыми, и Сокджин, недолго думая, потому что осмелел, заменяет таким же мягким зеленым кухню и голубым — уборную, а коридор внезапно расцветает ярким оранжевым. Кофе кончается, последний пакет выбрасывается, и от него остаются лишь рассыпанные кофейные зерна, которые давно прилипли к дальней стенке шкафчика. Его место занимает чай — в пакетиках или травяной, и Сокджин впервые за всю свою жизнь понимает, как это вкусно. В ванной теперь всегда пахнет кокосовым мылом. Как и во всей квартире. И постельное белье — тоже. И, кажется, сам Сокджин. Просто Намджун улыбается как-то так заразительно, и руки у него красивые и крепкие, а еще ямочки, в которые так и хочется тыкнуться губами, и длиннющие ноги, и хрипловатый голос, особенно спросонья, когда Сокджин звонит ему рано утром, потому что "я проснулся сегодня слишком рано и понял, что давно не слышал твой голос". Просто Намджун — это Намджун. И с ним настолько хорошо, что в один день Сокджин понимает, что больше не ощущает фантомного запаха одеколона Хосока, не видит повсюду его вещи, которые тот мог нечаянно оставить, внезапно уйдя год назад. И меланхолии той мерзкой, противной, больше тоже нет. И остается только Намджун. С которым хорошо. Который может часами говорить о теории возникновения вселенной, устройстве греческой трагедии и о том, какие у Сокджина красивые пальцы. Намджун редко остается на ночь, но когда это происходит, Джину кажется, что он вернулся в детство, и мир вокруг дружелюбный и добродушный — потому что когда чужие руки осторожно обнимают вокруг талии, а чужое дыхание щекочет шею, он чувствует себя настолько в б е з о п а с н о с т и, что плывет в абсолютно инфантильной улыбке и засыпает, едва положив голову на подушку, уже не осознавая, как его легко целуют на ночь за ухом. Наверное, ради этого стоило жить долгое время в тумане, балансируя между "завтра" и "никогда".***
— Хен. — М? — Сокджин отрывается от расстановки по полкам новой партии мыла и вопросительно поворачивает голову. — Я смотрю, кокосовый парень в тот раз все-таки пришел? Сокджин непонимающе вздергивает бровью, делая вид, что он понятия не имеет, о чем говорит его коллега. И проклинает свои щеки, которые тут же предательски заливаются краской. Юнги медленно поднимает руку и тыкает пальцем себе в шею. — У тебя тут. Это. — Чего? — Сокджин нервно дергается, чувствуя, как внизу живота затягивается узел волнения. — Засос. — В смысле?! Сокджин бросается к единственному зеркалу, спотыкаясь о неубранные еще коробки, судорожно оттягивает воротник светло-голубой рубашки и вытягивает шею, пытаясь рассмотреть хотя бы крошечное пятнышко, которые бы выдало его, но кожа идеально светлая и чистая. И когда Юнги начинает ржать, стуча ладонью по столу от смеха, Сокджин понимает, что его просто надули. — Ненавижу тебя, — прорычал он, застегивая рубашку, которая едва не порвалась от его паники. — Так значит... у вас все серьезно? Юнги дергает бровями, и Сокджин все сильнее хочет ударить этого карлика. Он возвращается к коробкам и, расставляя мыло, хочет выглядеть разозленным, но вместо этого как-то смущенно отворачивается и покусывает губы. — Нет. Ну... пока нет. Ничего не было, — бормочет он, поправляя ежевичный шампунь, который грозился упасть с верхней полки на голову. — Я заметил, — Юнги продолжает ехидно хихикать. — Я имею в виду, до конца мы еще не заходили, — поясняет Сокджин. И краснеет до самых корней волос. — Хен, ты сейчас будешь сравним с поверхностью Марса. Ну, не беспокойся, я думаю, скоро зайдете... — Просто заткнись уже!***
Предсказания Юнги происходят, когда Намджун выходит из ванной довольный и распаренный, на улице снова дождь, после которого младший и пошел принять душ — он в одних пижамных штанах, слегка сползающих с бедер, вытирает волосы полотенцем, на груди влажные дорожки, на лице расслабленная улыбка. Сокджин давится чаем. Возможно, он немного помешался. Возможно, у него никого не было слишком давно. Возможно, два месяца — это слишком рано. И то, что он никогда с парнем не пробовал, вроде как, тоже должно отпугивать — как и его потенциальная позиция. Возможно, Сокджину похер. — Хен, у тебя есть... — Намджун натыкается на голодный взгляд и смущается, растерянно почесывая макушку. — Что-то случилось? — Как ты отнесешься к тому, что разложишь меня прямо на этой чертовой кухне? Голос у Сокджина хриплый, как будто прокуренный, и он даже сам немного этого пугается. Но не больше, чем на секунду мелькнувших в глазах Намджуна искорок. Которые, правда, мгновенно сменяются каким-то нежным испугом. — Хен, все хорошо? — осторожно спрашивает Намджун, опуская руки и складывая полотенце на стол. Сокджин резко встает со стула, в четыре широких шага преодолевает расстояние и едва удерживает себя от того, чтобы не усадить сегодня туго соображающего донсена на стул и залезть на его бедра, попутно сдергивая с себя толстовку. Вместо этого он лишь дерзко вздергивает голову, выдерживая обеспокоенный взгляд, и пытается проговорить ровным голосом, но терпит поражение (голос ломается, когда Намджун вопросительно и крайне горячо поднимает бровь): — Я не хочу торопиться, но мне, кажется, жизненно необходимо, чтобы мы переспали. — Хен, ты уве... — Хочу. Тебя. Здесь. Сейчас. Сокджин уже плюет на все формы приличия и все-таки толкает Намджуна в грудь — тот растерянно проходит назад два шага и почти падает на тумбочку, нечаянно сталкивая с нее шапку, ключи, наушники — все сокджиновское, но тому как-то плевать. На бедрах у Намджуна, оказывается, очень удобно, и становится еще удобнее, когда Сокджин обнаруживает на своих ягодицах чужие руки, и чувствует поцелуй, который углубляют мгновенно, и то, как его тело тут же начинают обшаривать, беспокоить, нежными прикосновениями заставляя выгибаться от нетерпения. В какой-то момент Намджун ухмыляется в поцелуй, сдавливает бедро чуть сильнее, чем раньше, и Сокджин чуть ли не плачет от такой грани между грубостью и нежностью — потому что его губу кусают, в тоже время ласково поглаживая живот, и он выдавливает первый стон, от которого слетают с катушек уже оба. Позже в спальне Сокджин успевает еще десять раз охренеть от того, какой секс-монстр скрывался в его донсене, побывать на грани смерти от удовольствия и потерять счет своим поскуливаниям и мольбам, когда его дразнили уже слишком невыносимо. А поцелуи кокосовые. Как молоко.***
Сокджин сидит в одной толстовке на столе, невозмутимо подергивая ножками — в руках горячее какао, а под одеждой расцвели красные пятна, чье возникновение ему завтра нужно будет как-то объяснить Юнги. Который, разумеется, ехидно ухмыльнется и отпустит еще какую-нибудь дебильную шутку, но не за это ли его любят? Намджун входит на кухню, нервно запуская пальцы в волосы, и Сокджин тут же обеспокоенно заглядывает ему в глаза, но тот почему-то старательно избегает глазного контакта, заставляя вопросительно приподнять брови. — Джун-а, все хорошо? Намджун прикусывает губу, опускается на стул и снова встает. Делает несколько шагов вперед, поворачивает назад — нервничает. — Мне нужно тебе кое-что сказать, хен, — выпаливает он, заставив Сокджина вздрогнуть, едва не расплескав какао. — Это... очень важно. Джин издает протяжный вздох. — Только не говори, что ты натурал. — Что? — Намджун выглядит ошарашенным. — Или ты потратил на меня время впустую. — Это не так, не говори такие вещи... — Или тебе не понравилось то, что только что произошло, — возмущенно заканчивает Сокджин, думая, что, если последнее, то он крайне оскорблен. — Хен, черт возьми, нет! Ты был великолепен, я просто... Сокджин внезапно краснеет и утыкается носом в кружку, а Намджун делает вздох и поворачивает к ванной. — Подожди тут. "Да я никуда и не ухожу, это же моя квартира", — рассеянно думает Сокджин, смотря, как медленно прикрывается дверь. Он делает глоток, еще один, горячая жидкость согревает организм, и невольно вспоминается то, как ему было тепло и хорошо каких-то полчаса назад. Сокджину совершенно не стыдно, что он заплакал, кончая под умелыми руками Намджуна. Донсен копошится в ванной десять долгих секунд, а затем возвращается. Он выходит, опустив голову и — Сокджину кажется, или он даже закрыл глаза? Да, так и есть. Намджун, вытянув руки, делает несколько шагов, убеждается, что рядом нет препятствий, и, нащупывая стул, садится, все также не разжимая веки. Сокджин уже собирается спросить, что происходит, как он начинает говорить сам. — Ты слышал когда-нибудь о вампирах? Вопрос сбивает с толку. Сокджин хмурится, задумчиво покусывает губу, стучит пальцем по столу, пытаясь вспомнить, что он слышал на уроках пять лет назад об этом. Шестеренки в мозгах крутятся крайне медленно, и он с трудом достает со дна сознания какие-то крупинки. — Кажется, что они были почти все перебиты еще в Средневековье, и сейчас их довольно мало, и люди к ним относятся, ну, с негативом, — произносит он, не понимая, к чему его клонят. — И что они стараются скрывать свою расу. — Ты веришь в то, что они могут навредить людям? Убить? Обратить в себе подобного? Сокджин уже собирается ответить, как его снова перебивают: — Вернее, ты боишься? Он издает задумчивый вздох и качает головой, а потом, вспоминая, что Намджун все еще не смотрит, поспешно добавляет: — Нет. Вряд ли. Ну, ты понимаешь... цивилизация. Я думаю, у них нашлись какие-то свои способы не вредить людям. Сокджин замолкает. И повисает тишина. Вязкая. Неприятная. Растягивающая время пугающе надолго. Настолько, что где-то в груди отзывается та самая меланхолия, о которой уже давно и думать забыли. И Сокджин боится, сразу пытаясь разорвать эту грызущую тишину: — Почему ты спрашиваешь? В следующую секунду его осеняет пугающая догадка, и в голове со скоростью света начинают бороться мысли "Черт, все сходится!" и "Да не может такого быть". Чтобы разрушить сомнения, он тут же спешит с вопросом: — Ты же не хочешь сказать, что... Намджун открывает глаза, и Сокджин давится словами. Зрачка нет. Бельма тоже. Весь глаз залит некой субстанцией, в которой мелькают белые, синие, желтые точки, периодически он подергивается дымками цветов всей палитры, которая постепенно уменьшается и рассеивается, уступая место привычной черноте. Мелькают закручивающиеся спирали, системы непонятных фигур круглой формы вокруг сияющих шаров, то тут, то там возникают маленькие вспышки, и с каждой секундой разглядывания открывается что-то новое. И Сокджин понимает. Туманности, галактики, планеты, сверхновые, звезды — все крутится в бесконечном танце жизни, как если бы он заглянул в телескоп. И он не может отвести взгляда, а сам задыхается от осознания. В глазах Намджуна чертова Вселенная. — Прости, что не сказал раньше, — голос звучит крайне виновато. — Я... боялся, что ты испугаешься. И убежишь. Все вампиры носят во взгляде космическое пространство, и я толком не знаю, почему — что-то вроде символа мудрости. Я... Намджун делает вдох, который вот-вот грозится прерваться всхлипом. — Я к тебе чертовски привязался, и изначально не хотел, чтобы ты узнавал вот так, когда мы прошли слишком многое, чтобы просто остаться друзьями. Я пойму, если ты... если ты скажешь, что не готов... что не хочешь такого. Это полное право. Никто... — он сбивается. — Мало кто может принять вампира. Вновь повисает тишина, но не такая, какая осела на кухне до признания Намджуна. Она таинственная, манящая, та, которую хочется растягивать подольше, чтобы рассмотреть каждую звездочку, проявляющуюся в чужих глазах, чтобы утонуть в этом скоплении систем и спутников, задохнуться от восторга, понимая, насколько мы все крошечные и незначительные по сравнению с огромной вселенной. — Хен... Сокджин делает вздох и понимает, что едва дышал все это время. Он наконец отводит взгляд от чужих глаз, смотрит на губы, скулы, растрепанные волосы, нервно теребящие подол футболки пальцы. Он подается вперед и выдыхает уже в самые губы: — Это так красиво, Намджун. Космос его никогда не пугал.