***
Квартира приятно удивляла. Там было все! Советский холодильник все еще исправно работал, вода в умывальниках и ванне шла чистая и двух тепловых тонов, лишь порепаная обшивка кресел, пыльный ковер на стене, да отклеившиеся кое-где обои говорили о заброшенности жилья. Единственная странность — вездесущий запах кошачьей мочи. Я поморщился, опускаясь на мягкий диван. Пахло не сильно, но для пришедшего с улицы довольно ощутимо. — Долбаные кошатники, — пробубнил я, прикрывая нос. Я почти видел прошлого жильца: стремного вида полубезумная бабка, стелящая в угол порванные газеты для кучи котов и кошек, напрочь лишенная святого знания о современных кошачьих наполнителях. Не подумайте, я люблю котиков. Но должна же быть мера в любви к животным? Все же есть пропасть между любовью к братьям нашим меньшим и психическими отклонениями. На следующий день я перевез в квартиру вещи. Немного: велосипед, пару сумок со старыми вещами, компьютер, игровой ноутбук и примочки на смартфон. Любимое короткое твидовое пальто повесил в старый, пропахший нафталином шкаф. И вот, после всех мытарств с переездом я, наконец, обрел жилье. Впервые за тридцать с лишним лет я лег спать в гробовой тишине и полном одиночестве.***
Ночью проснулся. Черт знает с чего, глаза слипались, ноги немели, клонило в сон, и я зарылся лицом в подушку, пытаясь как можно скорее вернуться в царство кошмаров. Где серый, дождливый город окружает меня, маня пустынными улицами. Но сон не приходил. В голову лезли мысли. О пустой жизни, прожитой напрасно. Я потерял все возможности, истратил запас, не смог реализовать талант. Все мои достижения, мечты, деньги на счету — ничто. Пепел, разлетевшийся по ветру. Я судорожно вздохнул, приветствуя знакомую тоску, сжимающую сердце, затягивающую удавку вокруг шеи. Я представил, как встаю на табурет, как накидываю на шею петлю. Как улыбаюсь, впервые за шесть лет чувствуя настоящую радость. А затем я падаю, шея хрустит, и тьма обнимает за плечи, даруя долгожданную смерть. Я ухмыльнулся этим мыслям, зная: я умру в сорок пять. Ни раньше, ни позже. «Скорей бы» Вдруг что-то скрипнуло в тишине. Я замер, по коже пробежали мурашки. Скрип повторился, будто кто-то лазил на кухне. Миллион игл вонзились в меня, нервы натянулись как струны. Медленно, стараясь не шуметь, я встал с кровати и побрел на кухню, сжимая в руке телефон. Свет резал глаза, сердце бешено колотилось. Что если это воры? А я в трусах застигну их врасплох. Воображение рисовало одетых в кожу бандитов с ножами и фомками. Я почти видел, как они проламывают мне голову. «Зря ты проснулся, дебил» — Кто здесь? — спросил я, открывая дверь. И тут же вздохнул с облегчением. На кухне никого не было. Стол и раковина — точно вырезанные из черного картона, не убранная со стола кружка отбрасывала блики, рождала танцующую на стене тень. Я судорожно вздохнул и выключил телефон. Вернулся в кровать и зарылся в одеяло, насмехаясь над собственной мнительностью. И действительно, много что могло шуметь на кухне. Крыса, возможно, из подвала выползла. Ну или кот балуется. Бегает, ловит в ночи жуков. Я поежился, чувствуя ступней шерсть. Кот лежал в ногах, грея меня теплым, мохнатым животом. — Ты буянишь, кошара? — пробубнил я, пытаясь отодвинуть животное. И тут мысль как молния, обожгла мозг: «У меня нет кота!» Я вскрикнул и подскочил, откидывая одеяло. Белая простынь сверкала в сиянии луны. Но ни кота, ни шерсти не было. Я выругался и врубил свет. Оранжевый огонь хлестанул по глазам. Заглянул под кровать — ничего. В ванну — тоже ничего. Что за черт? — Приехали. «Если в стенах лезут руки…», — нервно усмехнулся я. — С ума уже схожу.***
Ненавижу пьянки, но новоселье — есть новоселье. Пришлось позвать и родителей, и коллег по работе. Все расхваливали выгодную покупку, смеялись и пили. Я в том числе. Выслушивая поздравления, я не чувствовал удовлетворения. Такая выгодная покупка, долгожданный переезд, а на сердце какая-то звенящая пустота. В голове мысли о ночном происшествии. Кот был — я мог в этом поклясться. Когда гости разъехались, я еще долго наводил порядок. Пьяный и грустный я лег на диван, глядя на медленно вращающийся потолок. Не было радости. Не было удовлетворения и даже алкоголь не встряхивал. Закрыл глаза, думая о завтрашнем выходном и последующей за ним рабочей неделе. Проснулся от странного давления на грудь. Что-то теплое лежало на мне, тихо посапывая. Мурашки пробежали по спине, раскрыть глаза не получалось. Сам не знаю отчего, но все мое естество противилось этому. «Нет. На мне кто-то сидит! — лихорадочно подумал я» Открыл глаза и замер, глядя на живую тень и два холодных зеленых глаза. Серый кот с белой грудкой сидел на мне, глядя в глаза. Меня трясло, на лице теплело от влажного посапывания животного. — Слушай, Барсик, — прошептал я. — Ты как в квартиру попал? Чей вообще? Кот продолжил сверлить меня взглядом, сложив перед собой лапки. Аккуратно приподнявшись, я положил кота рядом и встал с дивана. Животное село, вновь уставившись на меня. В этом холодном взгляде было что-то пугающее, неестественное. Я судорожно сглотнул и попятился. «Это просто кот! — думал я. — Через окно, наверное, пролез» — Мяу. Я замер. Звук шел из соседней комнаты. «Барсик» же был молчалив, точно кукла таксидермиста. Я развернулся и вышел в коридор, выискивая источник шума. — Мяу! «А это уже Барсик» Медленно обернулся и застыл. Зубы застучали, волосы встали дыбом, дыхание сбилось, ведь на диване сидел худой, облезлый кот с белыми глазами. Он мяукнул, неестественно широко раскрыв пасть. Я попятился и тут же напоролся ступней на что-то острое. Опустил взгляд и вскрикнул — пол квартиры застилали кошачьи кости. — Что за хрень?! — закричал я. Барсик спрыгнул с дивана и пошел на меня, пристально глядя в глаза. Его потухший, мертвый взгляд леденил душу. Вдруг он заорал. Низко, пронзительно, угрожающе и бросился на меня. Я проснулся в холодном поту от собственного крика. Пахло спиртом, жаренным мясом и маринованными грибами. Я застонал, откидываясь на подушку. Таких ярких кошмаров мне никогда не снилось.***
Прошла неделя. Кошмарный Барсик не появлялся, и я уже и думать забыл о котах и ночных скрипах. Жить в своей квартире оказалось куда как приятнее чем в родительском доме. Никто не капает на мозг, не шумит, не мешает играть. Разве что стало одиноко. Но мне привычно. Ведь даже когда рядом кто-то был, я все равно оставался одинок. Работа шла как по маслу, продукты покупались, деньги откладывались, одним словом — мирный быт. Вот только стал замечать, что не чувствую радости. Вообще. Успехи, заработок, даже игры — все это перестало радовать. Мир стал серым, монотонным и каким-то блеклым. Даже мастурбация не давала положительных эмоций, и после краткого оргазма наступала давящее сердце печаль. Яркие цвета ушли из гардероба, сменившись серыми и черными толстовками, устаревшими блеклыми джинсами и дешевыми кроссовками неизменно серых тонов. На работе тоже отметили перемену во мне. Говорили: я стал мрачнее обычного. Ну, со стороны, может быть, виднее. Так прошел еще один месяц. Серая жизнь, черные оттенки, полное отсутствие радости. Казалось — меня поцеловал диментор. Но мысли о самоубийстве исчезали так же быстро, как и появлялись. Подсознание просто выталкивало их. И вот, когда я уже забыл о ночном явлении, Барсик вернулся. Не сам, лишь его голос. Лежа в горячей ванне, вдруг услышал пронзительный, жалобный кошачий крик. Я аж подпрыгнул от неожиданности. Кричали не в квартире, а где-то снизу. Крик сверлил сердце алмазной дрелью, мешал расслабиться, путал мысли, рождая жуткие картины живодерни. Казалось, кто-то истязает животных этажом ниже. Но я ведь живу на первом этаже. Ниже только подвал. «Подвал» Вдруг там засели АУЕшники и пытают котов? Все возможно, тем более что субкультура эта объединяет выродков и больных малолетних ублюдков всех мастей философией преступления. Для них убить, замучить беззащитное животное — за доблесть. Я вылез из ванны, наскоро вытерся и влез в джинсы с толстовкой. Идти на конфликт не хотелось, но я мог хотя бы вызвать ментов. Но, для начала, нужно было убедиться, что там действительно сидят отморозки. Иначе в моем кармане может материализоваться коробочка со спайсом, на новые звезды оперу. Я вышел из квартиры, и крик тут же прекратился. Но я все равно спустился в подвал, слегка труся, сжимая в кулаке связку ключей как импровизированный кастет. Напрасно. В конце лестницы была наглухо забитая дверь. Засовы запаяны, и ни одного намека на возможность открыть. — Странно, — сказал я себе. Мог поклясться — кот орал именно этажом ниже. — Молодой человек, потеряли что-то? Я чуть не подпрыгнул. Мрачная бабулька стояла на последней ступеньке и сверлила меня прищуренным взглядом. — Да, тут кот орал, — сказал я. — Не слышали? Бабка побелела. — Нет. Не слышала, — резко ответила она и затопала вверх по лестнице. — Наркоман проклятый! «Вот те раз, — подумал я» С этой минуты кошачий крик стал постоянной мелодией в моей проклятой квартире. Он разрывал ночную тишину, заставляя меня дрожать от жалости и страха. Иногда являлся Барсик — но как тень в углу, не сводящая с меня остекленевших зеленых глаз. Я лежал на боку, глядя в глаза ночному кошмару. Он не двигался, не дышал, лишь молча смотрел в глаза. Эти гляделки продолжались, когда кошмары заставляли кричать во сне. Дела на работе шли ужасно. Я сильно похудел, осунулся, стал рассеянным и забывчивым. И вот я не выдержал. Когда очередной ночью явился он я рухнул на пол, заиливаясь слезами отчаяния. — Что ты хочешь от меня! — закричал я Барсику. Черт, да я даже не знал, с чего стал так называть кота! Да и был ли он котом? Я свернулся калачиком и зажал уши, предчувствуя возвращения крика. И не ошибся. Подо мной заорали коты. Пронзительно, в мучительной агонии. Острые коготки корябали бетон, пытаясь прорубиться ко мне, утащить вниз, в подвал. — Прекратите! — закричал я, до боли сжимая уши. — Хватит! Вдруг крик стих, и я ощутил на затылке теплое дыхание. Он стоял там — не было сомнений. Я медленно развернулся, со слезами жалости и страха глядя на его полусгнившее тельце, багровые впадины глаз, где копошились маленькие черви. Он раскрыл пасть, сверкнув заостренными зубами-иглами. А затем просто лег рядом, свернувшись в гниющий клубок.***
— Да что ты творишь, больной?! — орала какая-то бабуся. Но я не слышал ее. Пришлось раскошелиться на турбинку, протянуть из окна удлинитель и срезать все сварочные швы с двери в подвал. Кто-то угрожал вызвать ментов, но я никого не слышал. Перед глазами стоял мертвый кот, в ушах звенели крики. Дверь, наконец, открылась и я вошел в пыльный подвал, бросив турбинку у входа. Там, во тьме, я увидел его. Там меня, доктор, и скрутили. А дальше — сами знаете. Полиция, обезьянник, санитары и диагноз. Что вы мне поставили? Нервный срыв? Еще бы. Но я закончу рассказ. Там, во тьме, в сыром зловонье, среди ржавых труб и гнилостной плесени я нашел его. Барсика. Я иногда вижу его ночью в палате. Он сидит в изголовье кровати и смотрит на меня, с благодарностью и чего-то ждет. Ждет, как тогда, во тьме. Маленький, свернувшийся в клубок котенок. Вы говорите — я гладил скелет. Но клянусь, он был жив и смотрел на меня зелеными глазами-бусинками. Он был жив. Он и сейчас жив.