For the rest of

Юнги привык, что его глаза завораживают и цепляют прохожих, поэтому старается не поднимать взгляда от земли. Юнги привык, что его пальцы одним движением могут искрошить кости любого в забивающуюся под ногти пыль, поэтому по возможности не прикасается ни к кому. Юнги привык, что двигается слишком быстро для людского восприятия, поэтому специально замедляет все свои движения, что со стороны кажется обычной ленью. Юнги привык, что его клыки непроизвольно удлиняются, если широко открыть рот, поэтому редко улыбается. Юнги привык к вынужденному одиночеству, сопровождающему его с самого детства, но все еще не умеет с ним справляться. Он один, он хромает на душу и не может делиться эмоциями. Он сломанный и мрачный, как факел, которому не суждено загореться. Юнги привык к тому, что он оборотень. Но вот к чему он точно не привык, так это к волчьим штучкам, а именно — к выбору пары. Это кажется ему кощунственным, потому что он верит в индивидуальную ценность каждого и хочет найти половинку сам, без какой-то там херни, завязанной на голых инстинктах. Он хочет полюбить душу, а не естественный запах кожи и звук шагов. Он хочет быть выше всего этого, но выше собственной природы он быть не может — шутки с этим плохи. И все же сказки об истинном в его рациональном мозгу не обретают шансов на реалистичность, он грубо запихивает их в самую подкорку сознания и позволяет выползать только в полнолуния, когда ломка физическая накладывается на ставшую уже постоянной из-за отсутствия пары ломку душевную. Иногда Юнги кажется, что он мог бы пережить отсутствие кого угодно, но не не встреченного им пока что истинного. Намджун слышал про оборотней, но их стало так мало, что встречается один на миллион. Поэтому он не заморачивается: есть и есть, пока его не трогают, ему нормально. У него есть друзья, у друзей есть свои друзья, и иногда эта шумная компания собирается дома у Тэхена или, скажем, у Джина и запасается промышленными партиями еды и алкоголя. Такие ночи становятся лучшими и всегда запоминаются надолго, хотя по факту помнят парни после них не так и много. Намджуну комфортно в своей жизни, она ему не жмет, не натирает, словом, сидит, как влитая. Пока не появляется Юнги. Юнги вообще появляется случайно: он друг сестры Хосока, который парень Тэхена, и Намджун бы клал на него все, что угодно, если бы не странное чувство, рождающееся где-то под ребрами. Будто бы трепет беззащитной лани перед хищником, приготовившимся к прыжку. Он наблюдает за Мином как-то подсознательно, не специально, узнает его привычки по тем немногочисленным вечеринкам, на которые старший приходит, и не может отделаться от ощущения, что не замечает чего-то очевидного. Все становится ясно в тот момент, когда в край охреневший (и пьяный) Чонгук виснет на Юнги и проливает на него свой напиток. Сначала ничего не происходит, но потом мелкий блюет тому на ноги, и в глазах Юнги появляется что-то опасное. Что-то более страшное, чем ярость разозленного человека. Оно исчезает через мгновение, но Намджун этот дикий всплеск в темных зрачках не может выкинуть из головы ни через мгновение, ни через месяц. А Юнги откровенно заколебался, потому что: а) рецепторы улавливают нечто волнующее и манящее каждый раз, когда оборотень окунается в потную массу отрывающейся молодежи; б) какой-то парень смотрит на него каждую вечеринку так, словно хочет узнать все его секреты. У Юнги их не то чтобы много, но вот один — самый главный — открывать не хочется. Ему бы перестать ходить на эти сборища пьяных молодых людей, уединяющихся в комнатах на втором этаже и шумно играющих в бутылочку, но подруга зовет каждый раз так отчаянно, что отказывать язык не поворачивается. К тому же Юнги не может постоянно жить в напряжении и страхе быть пойманным, иногда ему нужно выпускать пар и становиться обычным студентом. Без риска умереть, конечно. А еще Юнги хочет хоть одним глазком посмотреть на своего истинного, пусть никогда себе в этом и не признается. Но гребаный Ким Намджун (так зовут того парня, он узнавал) портит все планы. Юнги старается вести себя естественно (по людским стандартам, конечно же), но понимает, что проебался, в тот самый момент, когда какой-то пацан блюет ему на ботинки. У Юнги проблемы в универе, беспроглядная темнота на душе и погибший недавно знакомый оборотень. У Юнги желание отдохнуть и расслабиться, но вместо этого грязная обувь и виноватый подросток на измазанном слюнями плече, а еще запах, который на секунду стал неуловимо сильнее, чем раньше, но потерялся в окружающей его теперь вони. У Юнги сил ноль. И он сдается. Всего на мгновение, но сдается, отпускает внутреннего зверя и чуть ли не рычит. В суматохе вечеринки никто этого не замечает. Никто, кроме Намджуна, естественно. Юнги перестает ходить на вечеринки, потому что этого ему еще не хватало. Он закрывается в себе, чистит контакты в телефонной книге и мысленный список приятелей, смело выкидывая оттуда знакомства из вежливости и прочее дерьмо. Там остается откровенно мало людей, но внутренний голос ворчит, что для оборотня это непозволительно много. А Юнги устал от черной дыры, поглощающей его мысли и чувства. Устал от того, что впивающиеся в щеку клыки не вызывают ничего, кроме глухого раздражения. Устал быть одиноким. И вся эта ерунда с истинными кажется уже не такой и ерундовой. Хотя совесть все еще грызет за это бесхребетное желание окунуться в чье-то тепло, не особенно разбираясь, чьи это объятия. Юнги хочет найти истинного, которого почти встретил на той вечеринке, но не хочет быть зависимым, быть запутавшимся из-за вечно воюющих собственных принципов, не хочет огромного риска, который стопроцентно придет вместе со счастьем. Юнги всего этого дерьма не хочет до зубного скрежета, но судьба решает иначе. После универа он идет поникший и уставший, желающий лишь упасть на кровать и проспать ближайшие лет сто, но слышит стоны боли из подворотни и останавливается. К тому моменту, как его заторможенный мозг обрабатывает полученный звуковой сигнал, стоны становятся громче. «Ты не герой», — пытается уговорить сам себя Юнги, когда ноги идут в сторону переулка. «Это не твое дело». Но что-то внутри подсказывает, что это еще как его дело, и Юнги не может сопротивляться. Не тогда, когда он отсидел шесть пар. В подворотне оказываются четверо — свернувшийся клубочком на грязной земле парень и еще трое, пинающих его куда придется. Он думает, как бы их не убить случайно, и старается максимально мягко бить по ребрам. Ничего, срастутся. Это лучше, чем по голове или органам. Когда горе-грабители скрываются из виду, оборотень хочет уйти, но слышит хриплое «спасибо» и не может сдвинуться с места. Это «спасибо» кажется слаще любой музыки, прослушенной за двадцать с лишним лет, идеальнее любого звука, существующего в природе. И это «спасибо» Намджуна. — Блять, — обреченно матерится Юнги и берет избитого парня на руки, стараясь не задевать особо пострадавшие места. Намджун молчит, видимо, потратив все силы на это «спасибо», но даже молчание в его исполнении кажется идеальным. «Блять», — мысленно повторяет Юнги. В его квартире вообще не существует бинтов или заживляющих мазей, потому что ему как бы нахер не сдалось, поэтому он бегом (чересчур быстро) спускается в аптеку в соседнем подъезде и покупает все, что предлагает продавец после его неуверенного: «Эээ, что делать, если тебя избили?» Намджун предсказуемо никуда не делся, и Юнги обрабатывает его синяки, насколько хватает его не привыкших к аккуратности рук. Намджуну вдруг хочется дарить эту аккуратность, нежность, тепло. И мир подарить тоже можно.

***

Юнги в Намджуна влюблен, и это самое окрыляющее и одновременно прибивающее к земле чувство, которое он испытывал. Намджун для Юнги — данность, а Юнги для Намджуна — выбор, и Мин каждую секунду каждого дня боится остаться один. Потому что заново привыкнуть к тишине и темноте он не сможет. Скорее сдохнет. Но не сможет. А Намджун, если честно, в шоке. Потому что внутри Юнги оказывается целый мир, и Ким хочет исследовать его весь. Не зря его тянуло к этому существу — оборотню — на вечеринках. Он думал, что это из-за его природы. Но теперь ему кажется, что все дело в самом Юнги. Как можно его не хотеть? Намджун хочет все его мысли, все его чувства, всего его только себе и никому больше. Намджуна пугает то темное, что живет в Юнги и гложет его душу каждую ночь, стоит только Киму сомкнуть глаза, но он уверен, что они со всем справятся. Вместе. Юнги молится несуществующим богам, чтобы Намджун не узнал, какие монстры скрываются в закоулках его души и какие чудовища способны вырваться наружу, стоит только Юнги захотеть. Он желает быть для Джуна самыми светлыми своими проявлениями, и младший это видит и ценит. Он честно старается не замечать ничего, кроме них. Но в полнолуния это особенно сложно, потому что Юнги неуправляемый, голодный и злой. Он готов разорвать на куски любого, и хотя он клянется, что не причит Намджуну вреда, верится в это при виде разъяренного оборотня с трудом. Ким не может закрывать глаза на то темное и густое, что оплетает стенки казавшегося безграничным внутреннего мира Юнги, он видит все его матово-нефтяные переливы. И это красиво, конечно, но положить свою жизнь на спасение оборотня он не готов. Он и так уже отдалился от всех друзей и семьи, и так уже посвятил всего себя тому, кто корчится сейчас в агонии злобы и яростно клацает зубами в миллиметрах от беззащитной шеи. Он честно пытался справиться, но почему-то думал, что это будет сказочно и прекрасно. Однако у него нет феи-крестной, сюжет не поворачивает в нужную сторону в самый подходящий момент, а раны мерзкие и болезненные. Мрак внутри Юнги реальный и колючий, он беспросветный и липкий, затягивающий в свои нежные объятия, и Намджун не хочет утонуть в нем. Даже если это будет означать вечность с любимым Юнги. Поэтому он оставляет оборотня на шестое проведенное вместе полнолуние и обрывает все контакты, ведущие в прошлое. Юнги больше не жилец, он ощущает это остро и горько, почти так же, как холодную речную воду, забивающуюся в легкие, и толстую цепь, тянущую его ко дну и не дающую спастись. А Намджун теперь ходячий труп, потому что прошлое и упущенная возможность утонуть вместе не отпустят его никогда.