lost my head

I don't think it's quite the same just running out to feel the rain, staring as the star’s parade. Are they telling me it's gonna be okay?[1]

Каждый день для Катсуки начинается с краткой сводки новостей, которую ей с раннего утра составляет куча менеджеров собственного агентства. На почту прилетает ежедневный график стандартных работ, запланированных заранее: дать интервью, провести лекцию перед геройским факультетом Юэй, вечером патруль, если нигде не взбухнет, как давний нарыв, злодейская буча. Она тяжело вздыхает, быстро пролистывая вести о вчерашнем цунами, которое остановил Шото одним взмахом, о том, что «Алый Бунтарь» в очередной раз поднялся в геройском рейтинге, прочно оккупировав место в почётной пятёрке. Бакуго кривит губы в подобии усмешки: десять первых мест давно заняты теперь уже героями-профессионалами из её бывшего курса в Академии. Сдвиги вверх-вниз там случаются, но не далее, чем на одно-два места — это вроде спортивного интереса, соревнования между старыми знакомыми. Но даже в таком дружеском соревновании Катсуки всегда занимает золотой пьедестал. Корона Героя Номер Один никогда за последние пять лет не слетает с её головы, прочно держась там, как и она за титул Символа Мира. В первый раз, когда она слышит о том, что теперь её называют не только «Взрывокиллер» и «Граунд Зиро», не только Бакуго Катсуки и Герой Номер Один, но и Символом Мира, она хохочет. Бакуго смеётся до колик в животе, до изнеможения, до безумия, представляя, как людей корёжило при этом, заставляло сплёвывать на асфальт желчью, чуть ли не блевать. Интересно, что чувствует он, называя её Символом Мира? Называет ли он её когда-нибудь так вообще и когда: в гордом одиночестве или в толпе злодеев, в повседневности, трахая какую-нибудь девушку или парня, или издевательски выкрикивает в лица прохожих, ненормально скалясь? Катсуки еле сдерживает порыв врезать себе за такие мысли. Вроде как она дала себе обещание, что за ней такой хуйни больше не будет заметно. В глубине души она знает, что это тупо невозможно. «Золотая» девочка, идеальная во всём, так сильно проебалась только в одном фронте — любовном. Конечно, на неё дрочит весь мир без исключения, находя в её природной дикости, колючести и грубости какое-то очарование, шарм и непонятную ей «изюминку». Бакуго не понимает повального увлечения общественности её внешностью и причудой, не понимает, почему уважение к её силе выражается через «вот бы выебать Героя Номер Один во все щели, чтобы она стонала подо мной, как течная сука, чтобы умоляла взять в рот мой член, чтобы раздвигала передо мной ноги, как шлюха, вот бы кончить ей на раскрасневшееся после траха лицо». Бакуго всю жизнь знает, что будет одна. У неё в планах ни семьи, ни детей, ни любящего мужа — ничего подобного. Она сдохнет либо от старости, как помойная крыса, отжившая свой век, либо от причуды какого-либо злодея. Больше вариантов она не видит. Больше вариантов и нет. И её это полностью устраивает. Всё идёт так, как Катсуки и думает, хотя вселенная зачем-то подкидывает ей друзей, стараясь хоть как-то социализировать её, подтолкнуть ко второй половинке, к поиску, так сказать, своего «соулмейта», о которых развелось так много рассказов. Тут начинается главная грёбаная проблема, потому что у Бакуго есть черта, которую ни за что нельзя пересекать. Худшее, что Катсуки может сделать в своей жизни — это влюбиться в злодея. Не только в его внешность, но и в его идеи. Как герой в тот момент она станет бесполезна, потеряна для общества. Угадайте, что происходит? Что же случилось? Что? Что? Что?.. — Ох, Каччан, это ты? — Деку находит её каждый долбаный раз с поразительной лёгкостью, будто выслеживает по запаху или ещё по какой-то такой херне. Он улыбается, как обычно, и выглядит, как обычно, сливаясь чернотой своего костюма с вечерним сумраком — только накрахмаленная рубашка (кто вообще сейчас крахмалит рубашки?!) выделяется своей белоснежностью, да краснеет удавка галстука на её фоне. Волосы ровно зачёсаны назад, идеально зализаны, как у аристократа какого-то, за исключением одной кокетливой вьющейся прядки, спадающей на бледный лоб. Веснушки в наступающей ночи выглядят как нарисованные точки, но Катсуки знает, что при свете дня для неё они похожи на сияющие звёзды. Деку перемещается так грациозно, что любая балерина или гимнастка позавидует его поразительной пластике. Бакуго думает, что у него наверняка ещё и растяжка изумительная. Размышления о возможном применении такой акробатики отзываются жаром на лице и расцветающими красным щеками. — Выглядишь изумительно, — Деку делает комплимент так серьёзно, будто бы стоит сейчас перед императором. Это не ирония, хотя Катсуки выглядит так, будто бы дралась с бомжами за последнюю бутылку боярышника. Но она всего лишь надирала зад злодеям, и в ответ получила по полной: под глазами — чёрные провалы, посеревшая кожа, рваные раны по всему телу и кровь, расползающаяся по ней отвратительной липкой лужей. Деку наклоняется к ней, проводит зачехлёнными в перчатку пальцами по контуру её губ, властно нажимает на нижнюю и скользит после по податливому языку. По подбородку Катсуки бесконтрольно течёт слюна; глаза Деку горят потусторонними огнями, когда он прижимается к её лбу своим и завороженно шепчет: — Выглядишь так, будто собираешься сделать шаг в темноту. Ко мне. Деку почти урчит, слизывая с её ладоней кровь с поспешной жадностью, будто бы боится, что Бакуго встанет сейчас и убежит. Она не встала, даже если бы могла, потому что ног Герой Номер Один и Символ Мира не чувствует. — Вали отсюда, Деку, — гневно рычит она, но звучит это как мольба о том, чтобы он ни за что этого не делал. Деку понимает её без слов: как-никак, они выросли вместе, даже дружили какое-то время, даже ходили в одну школу, даже в Академии были на одном геройском факультете и курсе. Катсуки отстранённо думает, что, если бы Мидория Изуку захотел бы по-настоящему быть на «золотом» пьедестале, он бы получил его в первый же день профессионального геройствования, в то время как ей пришлось выгрызать себе это место и буквально идти по головам. — Тихо-тихо, Каччан, ты бредишь и просишь то, чего сама не хочешь, — он заботливо гладит её по голове — перчатки при этом у него давно покрыты её же кровью. — Если я и уйду, то только с тобой. Мне ведь так нужна моя Каччан. Бакуго колотит — и всё плывёт перед глазами. Голос Деку похож на мантру, которая убаюкивает с одного звука, которой невозможно сопротивляться. Катсуки думает: «Я умираю?» Деку мягко смеётся рядом — видимо, она сипит это вслух — и отвечает: — Нет, Каччан. Ты всего лишь впервые в жизни проигрываешь. И проигрываешь мне.