***
— Н-не могу поверить, что она… о-она… Я-я думала у нас все серьезно-а-а! Последнее такое «серьезно» случилось в прошлом месяце, и это практически рекорд. Обычно хватало пары недель, чтобы Виль нашла новый способ разбить себе сердце. В этот раз была какая-то швея-служанка, чье имя Лионель, правда, не запомнил, но и Виль через пару дней не вспомнит, так какой смысл? Она сидела у него с заплаканным лицом, от слез ставшим таким же красным, как и собранные в тугие хвосты волосы. В очередной раз она жаловалась на несправедливую судьбу, и Лионель с трудом сдерживал себя, уж очень хотелось послать девицу куда-нибудь на почту, это у них там почти кабинет психолога. А он король, и не ему решить такие проблемы. Впрочем, решение было особо не нужно, да и Виль здесь не в первый раз. Ладно уж, потерпим. — Она д-даже моего имен… имени не помнилаа-а!.. — ну, в защиту швеи надо казать, что и сам Лионель не смог бы вспомнить ее полное имя. Виллоу? Вильмара? Вильгельмина? Кто вообще так детей называет, язык ведь сломать можно. Большая часть слов ему была вообще не ясна из-за многочисленных всхлипов и рыданий, но Лионель стойко заставлял себя понимающе кивать и не отводить взгляд, хотя колыхаемые ветром шторы внезапно стали гораздо более привлекательны. Лионель вздрогнул, когда краем глаза заметил движение позади себя. Кто-то выудил из его рук пустую кружку, где минут десять назад было какао. Мейло собрал со стола еще две такие же пустые кружки, поставил их друг на друга и бросил на рыдающую Виль сочувствующий взгляд. — Принести еще, Ваше Величество? — Давай сразу две. Это надолго.***
Лионель услышал странные звуки, чем-то напоминающие предсмертный хрип. Только длились они для чего-то предсмертного слишком долго. Он приоткрыл дверь и увидел в черноте комнаты силуэт, висящий в воздухе и активно болтающий ногами. Скорее всего, в попытке опуститься на землю. Присмотревшись, он заметил еще и длинную веревку, которая тянулась от головы бедняги. — Могу чем-то помочь? — осторожно поинтересовался он. — В-ваше Величество, — прохрипели ему в ответ, и Лионель мгновенно узнал голос. — Иирам? Ты что творишь? Он забился, извернулся и спрыгнул на пол, давая возможность разглядеть ещё и петлю. Выглядел он при этом слегка… смущенно? Что же, сам Лионель не был уверен, как чувствуют себя люди, пойманные за действиями неоднозначного характера. — Я это… — Иирам потер шею, на которой однозначно останется синяк, и теперь стало понятно, зачем ему шарф при достаточно открытой форме тюремщика. — Я учился, вот! Познавал эту… мудрость. — Ну мудрости-то тебе однозначно не достает, — хотя бы потому, что можно было придумать отмазку и получше. Как вообще связана мудрость и виселица ручной работы? Лионель не отводил взгляда в ожидании дальнейшего объяснения. — На земле есть легенда… Ну знаете, у нас есть легенды, у них есть легенды, они, разумеется, отличаются, но… В общем, не это важно. — Иирам явно нервничал, потому что говорил быстро и неуверенно, что для него совершенно не свойственно. — Согласна этой легенде, был на земле один парень, который провисел на дереве девять человеческих суток, чтобы… кажется, выучить алфавит? Мейло рассказывал недавно. — Мейло может рассказать тебе и о более простом способе выучить алфавит. А еще, ты не заметил, что на небе нет деревьев? Вообще? — Поэтому я здесь, использую подручные средства. Лионель раздраженно вдохнул, будучи уже не в силах мириться с этим бредом. — Только ты учти, что отгул на девять дней я тебе не дам.***
— Я могу достать их тебе без особых усилий. — Вы не найдете. К тому же, я и сам в состоянии. — Ну разумеется. После «загадочного исчезновения» Микеля библиотека перешла в полное пользование Мейло. Конечно, должность беглеца он не занял, но проводил здесь все свободное время, и если кто-то вдруг нуждался в книге, то шли именно к нему, так как никто лучше Мейло не ориентировался в бесконечных лабиринтах книжных шкафов. К сожалению, они были бесконечны не только в длину, но и в высоту. Лионель всерьез сомневался, есть ли здесь потолок. Даже другим звездам без стремянки до верхних полок было не достать, что уж говорить о Мейло, которого все в замке искренне боялись не заметить и затоптать. И сейчас вот юноше были крайне необходимы какие-то Альфонсовы таблицы которые мало того, что были только в одном экземпляре, так ещё и лежали на самой верхней полке, куда и на стремянке было не дотянуться. Осознав сей прискорбный факт, Мейло решил открыть в себе талант инженера: где-то раздобыл коробку неизвестного содержания и поставил ее на верхнюю ступеньку (хотя проще было поставить стремянку на коробку, и Лионель даже взял на себя риск предложить такой вариант, но ответом стало неопределенное мычание). Стоя на коробке, Мейло дотягивался только до Истории Астеризмов, что его не устраивало, поэтому с ворчанием ему пришлось идти за стулом, на который он взгромоздил лестницу с коробкой, а затем и сам забрался. И даже в таком положении, даже стоя на мысочках, он еле-еле дотягивался. Смотря на всю эту шаткую и не внушающую доверия конструкцию, Лионель прикинул, сколько мест в лазарете и готов ли он заменить уже привычного Мейло каким-нибудь раздражающим Нэем. Ответ был очевиден, и он потянулся к ближайшему дивану за подушками, а заодно и сам приготовился поймать непутевого охотника за знаниями. Доверяй, но проверяй. Лазарет и так переполнен.***
У него было чертовски много дел. Нужно было отослать отряд на землю с поручением, проведать Юю, разобраться с бумагами (у Мейло, как назло, выходной, а закончить надо сегодня), и это он не брал в расчет планы по уничтожению человеческой расы. В его распорядок дня не входила аудиенция с возмущенными почтальонами. Когда ему искать способы освободить свой народ из-под гнета людского, если ему жалуются всякие? И на кого жалуются? Авэ и Нэй знатные балбесы, у них даже слово не воробей, а страус какой-то, как вылетит, так и зашибет насмерть. И кто жалуется? Мьян даже меченой не была, а то, что почта располагалась рядом с замком, еще не давало ей права жаловаться Лионелю на каждую выходку его солдат. И на что жалуются? Нет, правда, на что? Уже минут пятнадцать Лионель выслушивал лекцию о безнравственности и исключительной двуличности стражей дверей. Мьян ходила из угла в угол, эмоционально размахивала руками и выдавала такие эпитеты, что литературные классики могли бы только восхищенно присвистнуть. — Уму непостижимо, насколько грубо, цинично могут вести себя звезды, когда возомнят, что они неприкосновенны. Только то, что я не могу дать вам хорошего пинка, не значит, что я буду терпеть такое обращение с моим лучшим другом, с моим товарищем по работе, с… «Лучший друг» и «товарищ по работе» сидел, не смея поднять взгляд на Мьян. Видимо, не хотел случайно прочитать по губам, о чем она там разглагольствует. Вилен чертил носком какие-то узоры на полу и явно был куда меньше заинтересован в происходящем, хотя, судя по речи Мьян, он-то как раз и являлся жертвой произошедшего. Виновники же торжества сидели, не зная, куда отвести взгляд. И Нэй, и Авэ выглядели искренне смущенными, хотя Лионель не был уверен, в чем причина: они правда раскаивались, или просто стыдились, что на них докладывала самая милая и невинная гостья замка. Серьезно, чем можно было вывести из себя Мьян? — Это не просто неуважение, это в некотором роде почти что… Лицемерие! Именно, это самое настоящее лицемерие! Двоедушие, если хотите, ипокритство!.. Последнее слово вызвало у Лионеля стойкое желание сказать ей «будь здорова». — Так, слушай, давай ближе к делу. Что они натворили на этот раз? Мьян резко остановилась и также резко развернулась лицом к Лионелю и боком к Авэ и Нэю. Она выждала некоторое время, видимо, ради придания еще большей драматичности, и затем, полным возмущения голосом, заявила: — Они назвали Вилена почтовым голубем. Тишина, повисшая в зале, была почти неловкой. Лионель мог слышать шуршание перьев под плащом нерадивых стражей, завывание ветра в коридоре и даже шаги на другом этаже. А еще он мог слышать свои мысли, полные таких нецензурных выражений, что Мьян и литературные классики упали бы в обморок. Даже сам Вилен почувствовал изменившуюся атмосферу и направил взгляд в сторону Лионеля. Лионель поднял руки и, говоря четко, с металлом в голосе, и не менее четко показывая жестами, чтобы все четверо поняли, приказал: — Вон отсюда. Все. Почты в тот день не приходило. Да и у его дверей дежурили какие-то другие звезды.***
Лионель мало что видел, поэтому шел в основном наугад. Обзор закрывали многочисленные книги, большинство из которых были значительно старше него и всех его знакомых. Среди старинных легенд и преданий должно было быть хоть что-то, что поможет раз и навсегда разобраться с человеческими угнетателями, и все это предстояло изучить самому, в ближайшее пару часов. Ну или десяток, там уж как пойдет. Неудивительно, что в какой-то момент он все-таки напоролся на стену, и весь прекрасный кладезь знаний наверняка свалился бы на него, а он, в свою очередь на пол, но кто-то вовремя удержал книжную пизанскую башню от окончательного падения. Половина книг тут же была изъята, и Лионель увидел обеспокоенного Риваля. — Нужна помощь? — и, не дожидаясь ответа он юркнул в ближайшую комнату, водрузив книги на кофейный стол, прямо рядом с зажженным наполовину канделябром. Когда там стражам последний раз проводили инструктаж по технике безопасности? Лионель осторожно положил оставшиеся книги рядом и скептически взглянул на Риваля, который страдальчески пытался зажечь спичку. Оставалось лишь гадать, какая из книг сгорит первой. — Ну и что именно ты делаешь? — Праздную, — очень лаконично для такого балабола, как Риваль. Видимо, это уже должно было о многом сказать Лионелю, но он не припоминал на звездном календаре никаких праздников. Если только… Ох, да ладно. У некоторых звезд были странная привычка — праздновать человеческие праздники. Лионель ее по понятным причинам не разделял, но и запрещать подобные вещи смысла не видел. Ну вешают его подданные гирлянды в форме сердечек и дарят друг другу шоколад, ну что с того? От шоколада еще никто не умер (на небе, по крайней мере), это вообще одно из лучших людских изобретений. Аве и Нэй где-то узнали, что на земле есть так называемый «день дурака» («Не могу поверить, что вам посвятили целый день!» заявила Виль), и вот совпадение, он выпал как раз на день рождения Мейло, который еще долго терпеливо выслушивал шутки об этом. Как-то даже пытались отпраздновать День святого Патрика, но к концу дня половина замка были пьяны в стельку, а в своей чашке с какао Лионель обнаружил трилистник. Кто и как достал на небе клевер? Черт его знает, но зеленый цвет никогда не был в почете на небе, так что праздник у них не прижился. А еще Лионель предупредил, что, если еще один раз нечто подобное произойдет, он сократит их всех, даже трезвенников. Но, опять же, каждый из перечисленных праздников имел какой-то смысл: порадовать возлюбленного, напиться и не прослыть алкоголиком, подколоть Мейло. Какие особенности имела обожаемая Ривалем Ханука, кроме того, что не приносила окружающем в лице короля лишних хлопот? Возможность что-нибудь поджечь? Наконец, спичка чиркнула о коробок и зажглась. Риваль с довольным от своей маленькой победы лицом поджег еще две свечи, так что теперь горели пять из восьми. И все. Лионелю никогда не понять смысл некоторых земных традиций. — Кстати, хотите картофельных оладушек? — Риваль протянул миловидную корзинку, почти доверху наполненную оладьями. Лионель не решился спрашивать, кто их готовил, но пару все же взял. Поворачиваясь, чтобы убрать корзинку, Риваль все же задел злополучную ханукию и та приземлилась прямо на одну из стопок. Со столика потек расплавленный воск, свечи потухли, но успели поджечь кончик страницы какого-то увесистого тома. Кажется, «Мифы Сверхновых». — Оу, — невольно выдал Риваль, расстроенный не то подожженными страницами, которые уже практически потухли, не то зря потраченным на светильник временем. Это краткое «оу» отлично выражало сложившуюся ситуацию, да и настроение Лионеля в целом. Оставалось лишь доедать оладьи и наблюдать, как Риваль вертится вокруг подсвечника. А оладьи вкусные. Достаточно, чтобы быть «особенностью» праздника, но есть их целую неделю? Нет, некоторые заскоки своих подданных Лионелю понять было не суждено.