я хочу запомнить тебя именно таким.

Олег молча кусает губы и прячется за челкой, пока этот странный парень читает его тексты и слушает рекомендации своего друга, чуть ли не силком притащившего начинающего музыканта сюда. — Да брось ты, Англичанин классный парень. Не стремайся — он тебе понравится, если закрывать на некоторое глаза. — Так хочешь, чтобы я ему музыку сводил? — под пронзительным насмешливым взглядом Олегу захотелось раствориться, тихонько исчезнуть. Он уже готов было развернуться и уйти отсюда, предварительно плюнув в лицо предателю, который выставил его далеко не в лучшем свете. Кто вообще решил, что классной идеей будет переться за три девять земель к супер-мега-профессиональному битмейкеру такому новичку, как Олег. Он ждал, когда же этот Англичанин начнет негодовать. — Как вы посмели беспокоить мою персону ради такой фигни? Он ведь даже постоять спокойно не может. — Прости его, Ром. Олег просто глупый. Олег фыркнул, представив парня на троне в мантии и со скипетром. Просвещенный даровал путь в реп-игру достойным и карал дерзнувших покуситься на эту участь. Ага, как же, а сзади золотыми буквами «НАСЛЕДНИК БОГАТСТВ ВСЕЯ РУССКОГО РЕПА» В реальности же диалог в корне отличался от того, что представлял себе Олег. Англичанин не вершил ничьих судеб и не говорил пафосными словами. С еле заметной улыбкой расспрашивал знакомого о типичной дружеской чепухе и не обращал ровно никакого внимания на сиротливо жмущегося к стене парня. А Олег в принципе и не возражал. Вечность стоять готов был, лишь бы этот пронзительный взгляд не переключился на него. Если даже вот немного подвинуться, то вполне можно загородиться от этих двоих и преспокойно смотреть в окно. — Подойди сюда, недостойный отрок, и докажи мне, что я не зря трачу на тебя своё драгоценное время. Олег резко обернулся. Не уж то царь Роман из его мыслей перенесся в реальность. Со стороны это выглядело наверняка очень комично. Пара карих испуганных глаз против стальных насмешливых. — Прости…те ч-что? — Повторяю, в ближайшее время свободен? — ломаная губ сложилась в недовольный вопрос. Олег сглотнул и коротко кивнул. Внимание! Перезагрузите систему! Обнаружена угроза в виде глюков. Во избежание осуждения со стороны других пользователей проспитесь и желательно не употребляйте. Олег мысленно содрогнулся. В непосредственной близости от Англичанина в голову лезли всякие глупые мысли, и вид скорее всего у него тоже был глупый. Мысль о том, что приходить сюда — плохая идея, окончательно обосновалась в голове парня. Птицей бы стать. На душе стало тоскливо так. Муторно и горько. Ну серьезно, зачем он здесь. Со своими глупыми текстами и глупыми надеждами. Глупый незначительный мальчик. В глупом прикиде и с глупым мусором в голове. Глупый. Теплая ладонь легла на затылок. Камон, будто он не знал, кто это. Проклятый Англичанин, нагло дышащий в затылок. Пахнущий морем, февралем и фиолетовым. Говорящий на совершенно другом языке мыслей. Умеющий бесить при первой же встрече. — Кто же стриг-то тебя, бедный? Видимо сработаемся. *** Олег маленьким, но очень опасным ураганом образовался в дверях студии. Ему можно было и не говорить ничего в свое оправдание — команда была готова простить ему всё, лишь бы хоть немного побыть с этим удивительным человеком, поймать его заражающую улыбку, услышать его громкий смех. Но парень за время работы все равно умудрился извиниться раз сто, если не больше. Олег любил весь мир, и мир любил его. Рома по-дружески любил Олега и ненавидел весь мир за то, что они любили его. Холодный стальной взгляд Англичанина всегда был устремлен в сторону Олега. Музыканта тоже любили, но скорее как что-то опасно-завораживающее. Словно загипнотизированный человек наблюдает за языками пламени в зажигалке, способными при необходимости спалить и человека, и его дом, и вообще всё в принципе? Олегу нравилось присутствие хмурой тучки за спиной. Рома собой создавал ощущение безопасности. Вообще он веселый так-то, Олег знал. Если никто не покушается на его личность и не обсуждает его музыку. Англичанин — собственник, при том жуткий. Вещи его не трогай, ноут не бери. Олегу конечно всё разрешалось. Но парень думал — это наверняка не из-за приязни или какой-то дружеской чепухи, you know. Скорее всего Рома просто терпел его до поры до времени. Вот сейчас Олежа перейдет дозволенную ему границу, и его вежливо выгонят из знакомой студии, посоветовав искать нового битмейкера. И Олег проверял, сколько ему позволено. Всё равно, даже если Англичанин его погонит, Олег не уйдет. Слишком уж ему подходила его музыка, будто сам писал. Да и тусоваться с Ромой как-то лайтовее. — Дурак, вставай, — знакомая рука привычно взъерошила гнездо на голове. Олег недовольно что-то пробурчал и отмахнулся. — Если ты не встанешь, братан, мне придется одному ехать в бар, и ночью ты спать будешь один, а не с какой-нибудь девушкой. Олег нехотя приоткрыл глаза, анализируя окружающую местность. Темно. Студия. Рома в углу копошится в проводах, и один парень из их команды наводит порядок. Заснуть прямо во время работы и не получить по башке — неслыханная редкость. — Вы слишком несерьезно ко мне относитесь. Вырубился бы кто-то другой — Алена его казнила его тут же, — парень потянулся и принял сидячее положение. От неудобной позы затекли руки и болела шея. — Слушай, мальчик Пиздец. Вообще-то прилетело из-за тебя мне, причем не слабо, — Рома фыркнул и кивнул уходившему парню, забирая у него ключи. Громко хлопнула дверь. За окном просигналила машина. Оглушительная тишина заполнила собой все пространство. Олег больше не боялся оставаться с Англичанином один на один, как при их первой встрече. Воспоминания вызвали улыбку. Рома наконец разобрался с техникой и подошел со спины к парню. Им студию бы закрыть и смыться отсюда по-быстрому. В какой-нибудь клуб, где не так одиноко, и сердце не так болит от своей проблемы. Противная женская хуета, но Англичанин пальцем мог показать на крюк, засевший под сердцем. Ребра выламывающий на каждом выдохе. К Олегу тянущий до невозможности. Они друг с другом всей хуйней делились, все мерзкие тайны рассказывали. Но это единственное Рома в себе держал. Знал, расскажет — будет хуже. Еще надеялся переболеть этим, как простудой какой-нибудь. — Пошли уже домой, не хочу никуда. Прийти и спать завалиться, -безмолвствующий Олег нарушил молчание и обернулся. Рома не откажет, Олег знал, что Англичанин его, как свою душу понимает. Не отказал. Но с недовольной миной молчал всю дорогу. Ему бы сейчас с друзьями тусоваться, отрабатывать статус «вечно молодого», а он со мной таскается. Англичанин и вправду не желал оставаться с парнем, но совсем по другой причине. Невозможно выдержать скребущую тишину, ломанные жесты и слабую улыбку. Невыносимо замечать теплый взгляд, выворачивающий внутренности наизнанку, предназначенный именно тебе, замечающий именно твоих тараканов в голове. Оставить бы Олега одного, но это еще хуже будет. Бесмысленно отрекаться от своей же сущности. Личного кошмара и проклятия, пока еще не выявившего последнюю жалкую тайну, противным комком затаившуюся под сердцем. Олег стушевался и как-то даже места на заднем сиденье убера стал занимать меньше. Сгорбился, рванными жестами ломая тонкие пальцы. Англичанин молча смотрел в окно, отвернувшись и закрывшись от всего мира. Напряженное молчание липким сгустком концентрировалось в воздухе, заставляя водителя ожесточеннее вдавливать педаль в пол и искать кратчайшую дорогу к нужному дому как можно быстрее. *** Лучше бы всё было по-другому. Стать бы просто хорошими друзьями, встречаться компанией раз в пару дней. Веселиться, прожигать молодость, делить девушек. Всё, лишь бы сейчас не заставлять себя окончательно сжаться в комок, украдкой не рассматривать двойную строчку шва на темной рубашке. Рома вот он — сидит рядом, руку в паре сантиметров от бедра Олега положил. Прищурившись листает ленту новостей в смартфоне и ровно никакого внимания не обращает на него. Олегу волком выть хочется от безысходности. Изуродовать красивое лицо, бледное от неоново-холодных всполохов скринсервера телика. Чтобы не так тоскливо на сердце было, чтобы хоть на минуту этот взгляд забыть. Улыбается скотина и что-то усердно печатает. По-любому какая-нибудь шлюха из тех, которые постоянно трутся вокруг него. Олег раздражен, но нарочито оторачивается к окну и кладет голову на колени. Ему все равно, он тоже может познакомится с кем-то на одну ночь и свалить из этой проклятой квартиры. Обида всё равно маленьким червячком грызла ободранную душу. — Эй, можешь идти, если… тебя ждут. Я не против, если ты будешь развлекаться один, за мной не нужно постоянно присматривать, — окей, он хотя бы старался, чтобы это звучало как можно более дружелюбно. Рома похоже был сбит столку. — В каком смысле «присматривать»? И встреч на сегодня у меня вроде не было, — хорошо, этот непонимающий тон бесил парня еще больше. Но он честно пытался успокоиться, не хватало еще взбеситься из-за какой-то смс-ки будто ревнивая девочка. В конце концов они популярны, такое внимание вполне объяснимо. — В таком, блять. Я не ребенок, чтобы постоянно пытаться следить за мной, будто я слаб и немощен и не смогу за себя постоять, если что-то произойдет! — он чувствовал внутри себя маленькую бомбу замедленного действия с очень большой ударной силой. Если он действительно разозлится — всему конец. Для Англичанина сейчас отвечать было всё равно, что бить молотком по детонатору, в надежде понять, что же такого произойдёт. — Думаешь, я себя насильно заставляю себя таскаться с тобой? — у Ромы нет инстинкта самосохранения, либо какие читы и секретные коды на бессмертие позволяют ему сейчас так бессовестно улыбаться? — Да меня просто бесит твоя показная забота, будто я хоть что-то значу для тебя как человек! — невыносимо остро. Выжигающая внутренности злоба пробирала до кончиков пальцев. Олег вскочил, встав напротив парня. Хотелось ударить его. Хотелось по-сучьи хлопнуть дверью и уйти. Разбить что-нибудь, в том числе нос одного молодого человека напротив. — Посмотри на себя, Олег. Ты беспомощен даже против меня, — Англичанин явно себя недооценивал. — Жалкий ребенок, ты даже половины дерьма этой жизни не видел. Думаешь заполучил себе славу, все тебя любить сразу станут? — Рома тоже встал, незаметно напирая на музыканта. Спокойный, улыбающийся, будто о погоде болтает. — Ты ведь не понимаешь, сколько подонков на тебя наивного зарилось. Скольких мне гонять пришлось, чтобы хоть ты нормально жил. — Ублюдок, — на глаза навернулись предательские слезы. Унизительно и очень обидно было показываться слабым перед этим человеком. Желание врезать ему было необходимо как никогда. Рома перехватил занесенную руку Олега, прижимая его к стене. Внутренне злой, горячий и явно более сильный. — Думаешь, я недобровольно с тобой знакомство завел? Да мне с первых дней представить невозможно было, что ты в мир выйдешь и поймешь, как все хреново. Что левые люди испортят тебя. Олег вырывался, отказываясь принимать то, что хотел донести Англичанин. Границы в этот раз явно перешел не он. Слишком близко, слишком зло и до одури странно. Экстремальные ситуации пробуждали в парне острую на язык суку, как средство самообороны. — По-любому с бабами трахаешься не так резво, как наезжаешь, — произнести на выдохе. Ровно в чужие губы, ловя самонадеянную улыбку. — Проверить хочешь? *** Нет, нет, нет. Это все происходит явно с кем-то другим. Не может Олег ЛСП, известный кумир школьниц, автор многих крутых песен сейчас так рьяно целовать его. Это сон похоже. Боже, по-любому это какая-то шутка. Сейчас выйдет чувак с камерой и скажет, что это пранк. Не может Рома Англичанин, профессиональный музыкант, вечный тусовщик, прожигающий статус «вечно молодого» так озлобленно касаться его, вжимая в стену. Целуется Рома так же по-сучьи зло и красиво, оставляя фантомные отпечатки ладоней по всему телу. Кусается сквозь поцелуй, вжимая в стену и не давая передышки. Глотая все рваные вдохи и стоны. Ведет за собой куда-то, еще в состоянии соображать, в отличие от Олега. Держит за руку, а рука-то холодная, как лед. Как неживая вода, как самая сердцевина вот этого всего. Вроде спальня, хотя не суть важно. Под спиной мягкая кровать, уже что-то, и комната больше не кружится, словно он пьяный в хлам. Олег расстилается так же стильно и со вкусом, будто Олимпийский поднимает. Подавленно скулит, цепляясь за спину Ромы и загнанно дышит. Грудная клетка вздымается и опадает, и Рома загипнотизированно наблюдает. Надави посильнее — ребра треснут, он уверен, потому что изнутри кажется настолько переполняет, ворочается, пытается вырваться, что тронь не так — надломится, словно лед, стекло. Сам Англичанин едва ли зубами не скрипит, Олег узкий и без подготовки это на грани дискомфорта, но терпеть уже сил у обоих нет. ЛСП ни звука не издает, лишь напрягается, словно струна. В голове дикая мешанина сумбурного и непонятного, а изнутри распирает что-то побольше чужого члена. Дерет легкие, оседая в глотке, не позволяя даже вдох сделать. Олег — религия. Рома готов ему целый альбом посвятить, памятники ставить. И так мерзко зубы сводит от этого, словно зависимость. Осаждать самого себя привычно, в мыслях — не для него одного он такой совершенный. ЛСП под ним прогибается, сводя картинно очерченные лопатки. Англичанин в кровь разодрать хочет его спину, отметить, как собственность, никого не подпуская. Цепями приковать к батарее. Чтобы никто, блять, на него больше смотреть не мог. Проходит, кажется, вечность, когда Олег коротко выдыхает и, наконец, расслабляется. Но, когда Англичанин тянется за поцелуем, отворачивает лицо, как настоящая шлюха. Невидящий взгляд направлен куда-то в сторону, словно отсекая от происходящего. Рому это почему-то злит. Рому это бесит. Рука сама описывает идеальную траекторию. Он отвешивает оглушительную пощечину, смотри, мол, в кого-то ты превратился. Смотри на меня. Олег всхлипывает, когда Англичанин толкается, и просит медленее. Но ему становится по-настоящему не по себе, при виде холодного недовольства в металлических глазах. Металл растекается по венам, заставляя беспорядочно метаться, комкая простынь. Металл во рту из-за содранных обветренных губ. Металлическим холодом отдает от Ромы, который с нечитаемым выражением беспорядочно двигается в нем. Внизу болезненно тянет и жжет, и боль настолько правильная, идеально дополняющая, что Олег с каждым рывком всё более остро впивается пальцами в спину Англичанина, всё более чувствительно выгибается, как готовая лопнуть, натянутая струна. И все это настолько подходит ему, так правильно складывается, будто кусочки разорванного пазла, что тонкая грань, отделяющая его от того самого, невозможного с запахом сквозняка и цветом декабря, заставляющего поджимать пальцы на ногах от предвкушения, рвется всё больше и больше, вынуждая позорно скулить в подушку и ненавидеть самого себя за свою слабость и зависимость. Резкий взгляд, как еще одна пощечина, отрезвляет его. Холодные тонкие пальцы сжимают горло, перекрывая кислород. Рома обворожительно улыбается. — Смотри. Нависает над ним, запоминая каждый отблеск эмоций, словно шелуха спадающих, являющих настоящее лицо до лихорадочного блеска в глазах. Олегу внезапно остро так необходимо чувствовать зависимость от кого-то. Он мало сомневается, что Англичанин способен довести его до отключки. Легкие насквозь прошиваются тонким льдом, сковывающим все признаки жизни. На последнем выдохе, он смотрит. В глаза, как при первой их встрече. Пара карих глаз против стальных, жестоких. Хватка ослабевает, и этого вполне достаточно. Перед глазами мельтешат мушки и горло изнутри словно скребут наждачкой, но он все равно еще раз вдыхает полной грудью. Парень единственный раз вымученно стонет, будто от боли, и обмякает в руках Ромы от переизбытка кислорода. В последнюю секунду он чувствует, как чужие губы касаются его лба. *** Олег просыпается уже далеко за полночь. Сонный, растрепаный, в одной растянутой футболке на голое тело. Во сне, видимо, чуть ли не на Роме спал. Плечо Англичанина лучше любой подушки, а ногу-то как удобно на него закинуть. Происходящее Олега почему-то вообще не волновало. Демоны в ад его до сих пор не забрали, Рома мирно спит под боком. Пока что. Как объясняться с ним после парень не знал. Умиротворенное настроение откладывало на всё отпечаток — ну было и было, не чужие ведь друг другу люди, Рома умный, он все поймет. Если захочет. А захочет? Олег завозился, как можно незаметнее собирая вещи. Он объяснится с ним. Потом. Лучше сначала самому разобраться. Он не боится, нет. Собраться в рекордное время и не разбудить Рому — похоже, подвиг. Уйти намного сложнее. Тело словно сковало, не позволяя даже вдох полной грудью сделать. Заставить себя не оборачиваться — смерти подобно. Нельзя, нельзя, нельзя. Страшно. Рома — там, почти родной, ближе остальных уж точно. И остаться с ним так просто и легко, словно вот он, счастливый финал из сказки. Но это далеко не сказка. И даже не триллер, о котором обязательно напишут. Это чертов фильм ужасов, о котором даже говорить стыдно в приличном обществе. Со своими проклятиями, болезнями и вредными привычками. С одной конкретной вредной привычкой. — Олег? Его прошибает пот. Спалился. — Да? — Голос противно дрожит, и парень ненавидит себя за эту слабость. — Будешь уходить, закрой дверь, — голос спокойный, ровный. Будто у диспетчеров, когда не можешь дозвониться. А молчать невыносимо. Язык сам пытается выдать что-нибудь, чтобы заполнить паузу. Глупые фразы, за которые жуть как неловко потом. — У нас…встреча завтра с парнями из Афиши, да? — Олег дает себе мысленную пощечину, что вообще рот открыл. Оборачивается. Рома вообще на него не смотрит. Окно его много больше интересует. Англичанин — искусство. С его жестами, улыбкой, грехами. Гротескно-бледный из-за отсветов уличных фонарей, спокойный. Насквозь пропитавшийся уверенностью. — Да. Волнуешься? — Всем видом будто показывает, что лучше бы Олегу либо убраться, либо не обтирать уже дверной косяк. И что хуже еще непонятно. — Да что там… Все равно нас запомнят хамами и эгоистами, — ЛСП позволяет себе маленькую поблажку — усмешку и тут же чувствует укол непонятной вины и спешит отвернуться. — А ты думаешь, мы не такие? — верно. Хотя откуда ему, Олегу, знать. Ну жил и жил себе. Ни хорошо, ни плохо — как все. Ну, а потом вот — Рому встретил. И в яму эту бездонную упал. Помойную яму, смердящую. Хоть так, зато не один. Не одинокий — это главное. Если с кем-то — да хоть в Ад, все круги пройдет, если есть, кому плечо подставить. — Ты сам меня тоже таким запомнишь? — Англичанин улыбается, по голосу самодовольному слышно. А вообще, поди разбери этого Англичанина, шутит он или серьезно говорит: — Хотел бы именно такой след после себя оставить, пусть смотрят и думают: зря прожил, только продукты перевели на него. — Даже не надейся, будут вспоминать и плакать — такой хороший человек и товарищ оставил нас, — а сам про себя думал — запомнит, запомнит, любым запомнит. Лишь бы сейчас не отпускал, не пускал всё на произвол злого течения. Без плота и приюта. Без конечной точки маршрута. Будто из точки А, да в неизвестность. И Олег позорно сбегает. Зализывать раны. А потом начинает избегать всего, что связано с тем, кого он обещал помнить. *** И солнце безжалостно палит, будто ни капли не сочувствуя Олегу, и все вокруг почему-то так беспечно, наиграно, что блевать тянет. Он потрясен и жалок в своей слабости. Англичанина тоже не было ни на одной из записей. Более того — до него даже дозвониться нельзя было, в отличие от Олега. Все пожимаю плечами и бросают снисходительные фразы типа «может ушел в запой» и «что с него взять». Парень этому нисколько не верит. Рома не эгоист и алкоголик, как они все себе надумали. Рома обосновался в своем образе так крепко и надежно, что порой не отличишь, где правда, а где — постановка. Но Олег отличал и ненавидел себя за это. За то, что слишком близко подпустил к себе и теперь был вынужден за это расплачиваться. Но Рома никогда не оставил бы всё так. Олег не сомневался. Не сомневался, когда заставлял кого-то из команды оторваться от нагретых мест и ехать с ним. Не сомневался, когда заставлял выламывать дверь в его квартиру. Совсем немного сомневался, когда увидел до боли, до каждого изгиба знакомое тело на полу. В уши словно вату набили и раскрутили его сильно-сильно, как на детских каруселях. Там всё просто было. Главное — не вылететь, место своё сохранить. Руками, ногами, зубами вцепиться, но удержаться, чтобы потом от грязи и мусора не отчищать колени и локти. Олег за Англичанина держался. Он для него плотом был. Без него — в этот черный омут с головой, остальные ненадежные, Олег им даже и крысу бы не доверил. Почему руки-то у Ромы такие холодные? Он не плакал. При всём желании не мог. Высохло всё, противной пленкой обволакивая глупое сердце. Глупое, ненадежное, без него много легче было бы. А Англичанин — вот он, тут же, с ним рядом. Только пустой. Нелепое тело. Как у тряпичной куклы. И глаза открыты. А в глазах такая тоска безжизненная, что хоть за семью замками прячься, хоть на край света беги — найдет, разорвет на кусочки, выцарапает самое нутро, чтобы жить ты дальше не смог — тупое животное. И пустота в них. Без смысла. А Олег так хотел в этих стальных глазах отражаться. Знать хотел, что он для Англичанина существует. Много хотел, видимо. А кто-то уже подоспел — глаза эти невозможные закрыли и Олега от греха подальше попытались увести. И внутри перевернулось что-то, словно стол резко опрокинули — с грохотом и лязгом. Вырваться и кинуться обратно — цепной пес, и всё будто в некачественном, размытом слоу-мо. Он орал, пинался, заехал кому-то по лицу, но с места не сходил. Мертвецки-холодные пальцы сжал, будто желая всё свое тепло — такое ненужное, бесмысленное, если никого рядом нет — отдать. Раздарить себя по кусочкам, до последней капли, лишь бы не в одиночку дальше бороться. Не человек — сторожевая побитая собака. Не сердце — кремень. Не слушать. Не плакать. Не выходит. А оставить Рому здесь — преступление, они ведь его совсем не знают. Идиоты. Он знает как лучше, как бы ему понравилось. Да ни черта ему больше не понравится. Умер Олег. Сгинул в омуте. Поломался напополам — ненужная кукла. — Я люблю тебя, представляешь? Даже сейчас люблю, а тебя нет, — и собственный шепот таким оглушительным кажется, таким неискренним. И вот это простое «люблю» столько времени он вынашивал, все прятался как идиот. Успеть бы чуть раньше. Успеть бы. Жалкий подонок. *** Коленями в грязь, в забытье с головой. Опять выкинули. К списку ночных заведений, куда дорога ему закрыта, добавился еще один, похоже. И дождь этот мерзкий за секунды одежду пропитывает. И весь Олег такой жалкий, грязный и мокрый — побитая собака. Ни перед кем не стыдно. Плевать. Единственный, которому не все равно сейчас, в скучном костюме под землей червей кормит. А Рома-то так официально одеваться не любил. Улыбался постоянно смущенно и говорил, что на идиота похож. Не улыбнется больше и не скажет Олегу ничего. А ему бы в последний раз его голос услышать. И в глаза посмотреть. Неужели так сложно? Олег пьяно смеется, и вдруг осознание оглушает покрепче любого спиртного. Не Рома перед глазами — черный экран. Сколько ни пытайся, не видно ничего. А голос-то каким у него был? И душит, дерет истерика, колючей проволокой горло обматывает — не сдержал, не выполнил единственное обещание. Коленями в грязь, а шеей — в петлю. И смешно, и страшно. А Олег сколько ни старается — Рому вспомнить не может.