***
Пустынная, занесённая снегом станция метро, абсолютно безликая, не дающая даже понять, какое место из реального мира послужило её прообразом. Лайт стоит посреди неё, ёжась от холода. Ледяной ветер пробирается под тонкую рубашку, юноша морщится и сжимается в комочек, прикрывая пустые глаза. — Ты ведь знаешь, что это за место, Лайт? Стук каблуков доносится до ушей, тёплые руки обнимают его сзади, горячее дыхание обжигает шею. Лайт измученно выдыхает. Кира. Ну конечно, кто же ещё это может быть. — Линия Яманотэ. Я каждый день езжу по ней в школу и домой, — Лайт опять морщится и, развернувшись, утыкается носом в плечо Киры. Почему-то сейчас от него исходит то самое тепло, которое непременно должен излучать живой человек. Живой… И в ту же секунду будто молния проскальзывает в голове, Лайт испуганно распахивает глаза. От очередной мысли становится просто жутко. Кира ведь всегда был холодным, как труп, порой это было единственным, что отличало страшную галлюцинацию Лайта от реального человека. А сейчас его кожа стала тёплой. Значит ли это, что… — Как думаешь, почему ты сейчас здесь оказался? — Кира гладит его по волосам, ядовито ухмыльнувшись краешком рта. Понял, чего Лайт так испугался. У них ведь одни мысли на двоих. — Понятия не имею. Знаешь, я давно уже не ищу никакого смысла в том, что со мной происходит. Это очередной бред, не более того, — Лайт наконец высказывает вслух то, что столько времени крутилось у него на уме, фактически признаваясь таким образом самому себе, что он сумасшедший. И он не боится этих слов. — Вот как, — скучающе тянет Кира и взглядом указывает куда-то за спину парня. Лайт вздрагивает, когда сзади раздаётся тихое шуршание — к платформе почти бесшумно подъезжает призрачный серый поезд. Вздрогнув, он замирает у края, возле небольшой прямоугольной таблички с размазанной надписью, двери со скрипом разъезжаются в стороны. Лайт медленно поворачивается. Состав пуст — даже в кабине машиниста никого нет. «Господи, какой бред… Когда же я уже проснусь…» — Рискнёшь зайти в него? — Кира зло улыбается. — До отвращения похоже на какой-то дешёвый ужастик, такой, как те, что ты терпеть не можешь, правда? Лайт высвобождается из его рук, делает шаг к открытым дверям. — Рискну. Страшнее, чем есть, уже не будет, — равнодушно поясняет он. — Знаешь, а я понял, почему оказался именно здесь. — Да? — Кира вскидывает брови. — И почему же? Расскажи, очень интересно. Лайт смотрит на свою галлюцинацию через плечо, слегка запрокинув назад голову. — Линия Яманотэ ведь кольцевая. У неё нет конечной, лишь промежуточные станции. Сколько бы ты по ней ни ехал, ты всё равно будешь возвращаться к тому, откуда начал. Видимо, и с моими кошмарами так. Врачи могут и дальше пичкать меня таблетками и угрожать запихнуть в больницу, а мне по-прежнему на короткое время становится лучше, потом же всё возвращается на круги своя. Кира пожимает плечами. — Но ты ведь можешь разорвать этот круг, — отмечает он. — Достаточно выйти на другой станции. — И что меня на ней ждёт? Неизвестность, — Лайт безысходно улыбается. — А как по мне, в этой жизни нет ничего страшнее. Он шагает в вагон и слышит, как сзади со стуком смыкаются автоматические двери. Стукнув колёсами, состав устремляется в снежный туман, оставляя позади тонущую в дымке станцию и стоящую на платформе призрачную фигуру. Перестав так остро ощущать этот холод, Лайт прижимается к двери плечом и закрывает глаза. Замкнутый круг, линия без конца и без начала. Так всегда было и будет. И хотя поезд будет осторожно останавливаться на каждой промежуточной станции, сойти с него не получится никогда. — Как же я устал… — Лайт медленно опускается на серый пол, сжимаясь в комочек и утыкаясь лицом в колени. — …От всего… Умоляю, просто оставьте меня в покое. И в ту же секунду раздаётся оглушительный звон, всё окружение рассыпается, словно стеклянные декорации, на кучу осколков, и Лайт обнаруживает себя дома, в комнате; он лежит, раскинув руки, на постели, а над ним угрожающей тенью нависает Кира. — Просто скажи мне уже, что тебе от меня надо? — бессильно шепчет Лайт, пока глюк наклоняется к нему и покрывает поцелуями шею. Пальцы сплетаются на мягкой подушке. — Так ведь не может продолжаться вечно. Надоело, нельзя больше… Он закатывает глаза, и крохотная слезинка ползёт по щеке вниз, исчезнув на пересохших губах и оставив на них солёный след. — Я ведь тебе сто раз говорил, что мне от тебя нужно. И ты с тупым упорством раз за разом продолжаешь задавать мне этот вопрос. Кира с силой подтягивает его к себе за бёдра, чтобы тут же навалиться на него вновь и сжать дрожащие пальцы. И в его красных глазах, как в зеркале, Лайт видит своё отражение. Но не может понять, пугает это больше в данный момент или просто угнетает. — Я верю, что что-то может измениться… — сдавленно произносит Лайт и прикрывает глаза, пряча взгляд за пушистыми ресницами. Рыжая чёлка падает ему на лоб, прилипая к нему, карие радужки словно заволокло изнутри туманом, щёки раскраснелись, а губы легонько прихватывают воздух. Свободная ладонь Киры резко стискивается на его горле. На шее у Лайта затянут бинт — он сам завязал его трясущимися руками, не желая, чтобы кто-то видел последствия его очередного припадка, во время которого Лайт едва не задушил сам себя мокрым ремнём. У него на теле полно шрамов, которые он сам себе оставил, но этот, пожалуй, самый мерзкий из них. — Пойми ты уже, придурок, — Кира цедит сквозь зубы, наклонившись к нему почти вплотную. Лайт хрипит, вцепившись в его руку, но даже не пытается вырваться, потому как знает, что это бесполезно, — ничего у тебя уже не изменится, никогда! Ты можешь помогать ловить этого преступника, можешь пытаться вспомнить его лицо — тебе это не поможет. Ты сумасшедший, Лайт, сумасшедший, неуправляемый шизофреник с раздвоением личности! Посмотри уже правде в глаза, ты ничего не сможешь сделать со своим состоянием! Слёзы застилают глаза, Лайт бессильно всхлипывает, глядя на свою галлюцинацию из-под влажных ресниц. И Кира, наклонившись, целует его, убрав наконец ладонь с горла и запустив её в мягкие волосы. И так хочется раствориться в этой нереальности, забыв хотя бы ненадолго, насколько всё это глупо. Каждый раз, лёжа вот так ночью, завернувшись в одеяло, Лайт думает, что всё в порядке. Что всё это и в самом деле кошмар, и он развеется вместе с темнотой на рассвете. Но невозможно бесконечно врать самому себе. Вся его детская невинность и мечты давно уже ушли — остались лишь страх и безысходность. И что-то уже начинает подсказывать, что он и впрямь не сможет ничего изменить. Он только кривится, когда Кира, как обычно, резко и без предупреждения входит в него. Кусает губы, вцепляется заклеенными пластырем пальцами в подушку, выгибает спину, стараясь унять нервную дрожь в теле. Когда же оно наконец предаст его и сломается? И почему этого не произошло раньше, с учётом того, насколько Лайт сейчас слаб и уязвим перед самим собой? Он не может этого понять. Лишь старается максимально расслабиться, чтобы не было так больно, стонет, вытягивает руку, скребя ногтями спинку кровати. — Раз ничего нельзя изменить… — шепчет он, когда Кира дотрагивается губами до его затылка, зарывшись носом в волосы. Поворачивает слегка голову, глядя на галлюцинацию краем глаза. И Кира ухмыляется, увидев, какими мёртвыми снова стали его буквально секунду назад блестевшие от слёз глаза. — Тогда разбуди меня уже, Кира. Избавь от этого мерзкого сна. Я не хочу больше существовать в таком кошмаре, не хочу, не хочу… Пожалуйста, пусть лучше один раз будет невыносимо больно, чем вот так вот всю жизнь… Где-то глубоко внутри Лайт и сам удивляется тому, какую чушь он несёт. Но Кира неожиданно понимает его. — Как скажешь, — мягко отвечает он в самое ухо. И почему-то именно за эту ласковую интонацию Лайту сейчас хочется убить его сильнее, чем за обычную грубость.***
— Молодой человек, — Лайт вздрагивает, когда его вдруг дёргают за рукав свитера, нежный девичий голосок слышится где-то совсем рядом, — у вас всё в порядке? Парень медленно поворачивается. Взгляд натыкается на хрупкую девчонку в неприлично коротком платье в стиле готической лолиты и накинутой на него сверху кожаной куртке. Светлые волосы убраны в два забавных хвостика, голубые глаза смотрят беззаботно, пухлые щёчки с нежным здоровым румянцем, на губах красная помада. Хорошенькая. И лицо отчего-то кажется знакомым — Лайт определённо видел её на обложке какого-то молодёжного журнала из тех, что упоенно читают его одноклассницы. Ну и, конечно, такая не удержится — девушка явно из породы тех, кто, увидев красивого парня, обязательно притормозит и найдёт способ с ним познакомиться. — Да, а что? — Лайт беззаботно улыбается. — Да ничего, просто у вас такое выражение лица жуткое… — бормочет девочка, наклонив набок голову. А её глаза внимательно ощупывают собеседника. Отчего-то даже сейчас чувствуется исходящая от него какая-то невероятно мощная мрачная харизма. Злые карие глаза. Такое красивое точёное лицо, мягкие волосы, идеальная фарфоровая кожа. И самая заразительная на свете, просто дьявольская улыбка. Он прекрасен. Но одновременно и ужасно мерзкий и страшный, с одного взгляда ясно, что ничего хорошего от него явно ждать не следует, однако если он поманит тебя тонким пальцем — всё равно пойдёшь, как телёнок, к нему в руки. — Не стоит беспокоиться. Я всего лишь задумался. А когда я думаю, у меня всегда жуткая гримаса. — Даже интересно, о чём думает такой молодой и красивый человек, — она смеётся и тоже опирается рукой на парапет. — Не поделитесь с прелестной девушкой своими мыслями? Узнай она, что творится у Лайта в голове на самом деле — неслась бы отсюда уже со всех ног, ломая каблуки туфель и визжа от ужаса. Лайт невольно представляет себе это зрелище и фыркает, чтобы не захохотать. — О смерти, разумеется, — серьёзно говорит он и наклоняет голову. — О смерти? — глаза девушки мигом становятся похожи на кофейные блюдца. — Да, — кивает Лайт. — Вот как вы думаете — если человек умер, он исчез? Вопрос кажется элементарным, однако не так он прост, как выглядит. Ровно как и обратный ему. — Не совсем, — морща лоб, произносит собеседница, поправляя выбившуюся из прически светлую прядь волос. — Вернее, он сам, может, и исчез, но ведь говорят же, что наши близкие с нами, пока мы их помним. Лайт едва не кривится. Ужасно глупая формулировка. Как будто одних воспоминаний тебе будет достаточно, чтобы заполнить пустое место в душе, образовавшееся после смерти близкого человека. И кто-то ведь всерьёз до сих пор цепляется за это, подумать только. — А может ли человек исчезнуть, не умерев? — задаёт он обратный вопрос. — В смысле пропасть без вести? — девушка удивлённо вскидывает брови. — Может, конечно. — Я не о том. Может ли быть такое, что человек вроде бы есть, ходит по земле, как другие, ест, пьёт, веселится, грустит — но при этом его как бы и нет? Как думаете? Девчонка морщит чистенький, явно не привыкший к тяжёлым раздумиям лобик. — Не знаю, — говорит она наконец и недовольно надувает губки: — И вообще, почему вы думаете о таких мрачных вещах? Это совсем не мило! Лайт окидывает её взглядом и улыбается краем рта. — Учусь на психиатра, юная леди. Вот и задаюсь такими вопросами. Уж извините, но вы ведь сами хотели узнать, о чём я думаю. Врёт он теперь так же свободно, как говорил раньше правду. Ещё одна не свойственная ранее ему черта. — На психиатра? Ой, как интересно! — у девушки в глазах загораются яркие звездочки, она вцепляется в руку Лайта. — Я всегда хотела познакомиться с доктором! А как вас зовут? Лайт молчит, глядя перед собой злыми, безумными глазами. А потом разворачивается к ней и нехорошо, ядовито улыбается, девушка невольно вздрагивает. — Кира.