Смеяться

Боль потери всегда настигает Кейтлин внезапно и под час совершенно не вовремя. Переживания мгновенно придавливают тело к земле и безжалостно выворачивают наизнанку, без передышки и возможности вернуть контроль над безумствующим сознанием. Это происходит в те же секунды, когда она узнает о гибели отца. Мама, обычно такая солнечная, тёплая, родная, лишь холодно роняет "мёртв" в бездушном мобильнике, буквально всаживая ледяную спицу в омертвевший мозг. С каждым гудком Кейтлин чувствует, как лавина чего-то ужасающего надвигается на её разум и сердце, и вскоре вся аудитория университета наблюдает за безмолвными рыданиями студентки, перемежающей всхлипы с криками стенающей души дочери. Или в кафетерии спустя один месяц и четырнадцать дней после смерти жениха. Официантка "Джиттерс" приносит ей американо и тирамису, а спустя минуту в ужасе откачивает бессознательную клиентку, упавшую в обморок от гипервентиляции. И мысли, что никогда больше Ронни не будет красть её пирожное, откусывать от сладости приличный кусок и смеяться вместе с ней над его набитыми едой щеками. Или через два часа после иссушения Хантера до неузнаваемости его демонами времени. Её переполняет кипучая ярость вперемешку с му́ками разочарования и желчи на собственную натуру, не разглядевшую волка в овечьей шкуре. Вулкан эмоций выжигает душу всю чертову ночь, пока Кейтлин невменяемо лупит старой бейсбольной битой отца ствол мощного дуба в самой глубине парка вместо безумного вопля. И вот всё повторяется. Только на этот раз она теряет не кого-то, а часть самой себя. Морозный осколок, с которым в последнее время у неё получилось найти общий язык и довериться друг другу. Кейтлин даже не подозревала, что будет так скучать по Фрост и знакомому, парадоксально греющему холодку в сердце. И, к сожалению, её застаёт это беспросветное отчаяние не в момент свободного одиночества, а на работе, когда Ральф и она уходят с работы после многочасовых поисков зацепок по делу отца. Кейтлин слишком внезапно сбивает с ног оглушающей пустотой внутри, окунает с головой в скользкую печаль и безрезультатность всех её решений, отчего она рушится на колени и прислоняется плечом к стенам лаборатории в глупом желании раствориться в бетоне, превратиться в камень, перестать ощущать. Ничего не выходит, ничего не получится, одна, в одиночку, опять, снова. Сноу честно не знает, сколько ещё раз сможет скреплять лоскуты кровоточащего органа в груди, прежде чем соединять будет попросту нечего. Она в прямом смысле умирает без неё, и время на обезвреживание капкана под рёбрами утекает безвозвратно. Ральф, неуклюжий пройдоха, ставший благодаря им на путь исправления, падает рядом с ней, обеспокоенно касается её предплечий. Тараторит пулемётной очередью о скорой, о Флэше, о недосягаемо-желанном отпуске для всей команды, пока не замечает в судорожно сжатых пальцах девушки синий проблеск кулона в форме снежинки. Тогда Дибни замолкает и хмурится, наблюдая частое дыхание и сомкнутые, явно до белых кругов, веки Кейтлин. Его взгляд медленно соскальзывает на хрупкие плечи и острые ключицы; кажется, что никто так до сих пор и не заметил возникшую болезненную худобу Сноу, как и залегших теней, старательно замазанных тональником, под усталыми глазами. Он ловит себя на мысли, что такую ломкую, хрустальную Кейтлин Ральф готов защищать, не жалея собственных сил и себя самого. Дибни с удивлением рассматривает этот неоформившийся образ чего-то нового, грозящего вырасти в совершенно поглощающее чувство, и откладывает до лучших времён, когда невероятно сильная духом Сноу наконец обретёт цельность и ясность. Однако незнакомая эмоция наводит Ральфа на идею, немного неадекватную, но что поделать. Всё же много думать он не привык, предпочитая действовать и импровизировать на ходу, а потому просто доверяется своему чутью. Кейтлин понимает, что что-то не так, когда квадратные мужские ладони на её руках становятся более тонкими, женскими и чересчур знакомыми. Она резко поднимает голову и распахивает глаза, щурясь от ослепившего света ламп и ухмылки, великолепно сочетающей сарказм и нежность, на идентичном лице. - Да ладно, Кейти, не распускай сопли. Кто, если не ты, спасёт мою великолепную задницу, а? Я не готова принять твоё поражение и собственную отставку. Кейтлин открывает рот, чтобы закричать на чёрствого Дибни, так изощрённо вскрывшего ловушку внутри неё, что, сработав, осыпала иглами всё нутро. Но неожиданно для себя и Ральфа бросается вперёд, крепко-крепко обнимая свою копию, и чувствует, как огромные валуны в голове больше не довлеют над сознанием, раскалываясь на крошки. Потому что всё это время Сноу нужно было лишь одно - сказать ей и себе, обеим: - Я верну тебя, несмотря ни на что. Обещаю. Руки в привычной голубой кожаной куртке ответно скрещиваются на её спине и прижимают так сильно и близко, что Сноу действительно перестаёт чувствовать собственное пожирающее одиночество. - Я знаю. Кто-то же должен напоминать, насколько у тебя ужасающий вкус в одежде. Звучит так глупо и в манере её бунтарского альтер-эго, что Кейтлин не выдерживает и прыскает, а затем безудержно смеётся от ощущения того, как весь гной и сукровица, томившиеся в душе, вытекают, растворяются благодаря человеку напротив и превращаются в силу двигаться дальше и искать-искать-искать. Даже когда женское тело под пальцами сменяется мужским, она не разрывает объятий до тех пор, пока весь нависший груз не слетает шелухой и пылью окончательно. Она вернёт Фрост и первым же делом расскажет ей обо всём, что та пропустила. И Кейтлин уверена - смеяться они будут уже вместе.