Прошу. Прошу не уходи от меня. Я люблю тебя безумно сильно. Я хочу танцевать с тобой.
Как же все пришло к этому? Почему он сейчас лежит на больничной койке, почему его сердце не хочет танцевать, как раньше? Почему, ну почему все получилось именно так? Катсуки уже не может так жить дальше, он не может танцевать, как прежде. Он не может танцевать с безумной улыбкой на устах и озорным огнём в глазах, когда человек, кому принадлежит его сердце, валяется в коме уже битый месяц? Как он может танцевать, когда из глаз сами льются слёзы? Как он может танцевать, когда его сердце давно остановилось? Как он может сидеть здесь, пропивать свои деньги и думать о несправедливости жизни? Да какого хера, а? Каким образом он может дебоширить здесь, пугать хрупких медсестер и вглядываясь в белизну сраного кафеля, что ближе к 12 отражает весеннее солнце и будто бы светится. Но Катсуки давно перестал замечать это, для него все потеряло краски. Разве что, алая жидкость что смывается в водосток, когда, он вновь и вновь разбирает свою бритву, будучи пьяным в полнейшее дерьмо. Похоже, эти глубокие шрамы не позволят ему больше танцевать. Не позволят смаковать вкус жизни, адреналина, что гоняется в крови и распространяется по всему телу. Каждый орган, каждая клетка, каждая молекула, чёрт тебя дери, пропитан этой эйфорией. И на лбу выступает испарина, а ты просто не замечаешь соленых капель, что градом катятся с волос по лицу, придавая ему свечения. И он, наверняка, больше никогда не станцует с Деку. А ему так хочется увидеть его тупую толстовку с надписью: "Smaaash!" Так хочется увидеть красные от танцев щеки и нос, так хочется вновь прикоснуться к ним, пересчитывая веснушки на лице. Так хочется станцевать с ним ту партию, что танцевали ещё до того грёбанного дня. Ему так хочется вновь прожить эту жизнь, получить тот кайф, ту эйфорию, вновь поцеловать его тем морозным вечером. Как хочется вновь и вновь смеяться с ним, идя бок о бок, держась за руку. И Катсуки чувствует, что гниет. И изнутри, и снаружи. Хотя нет, наверное, только изнутри. Буквально чувствует, что в нем прожигается ядом дыра. И она безумно кислая и горькая. И Бакуго знает, что Изуку, возможно, тоже что-то сжигает. Он просто видит его подрагивающие ресницы и думает, что вот, наконец, его Деку откроет ясные глаза. Но тот лишь прерывисто дышит сквозь маску и неразборчиво шепчет. Что-то про спасение, про наказание и про любовь. И Катсуки думает, что Изуку в вечном кошмаре и сжимает холодную руку бывшего танцора до побеления костяшек. Из глаз Катсуки начали литься слёзы. Именно горячие капли, что имеют соленый вкус. Казалось, что вся больничная простыня пропиталась ими. Он тихо шепчет: "Я больше не могу, я плачу, чёрт тебя дери". Но это не помогает. И он думает, что Деку далеко наплевать. Но по настоящему тошно становится, когда ладонь Мидории-сан опускается на широкое плечо. Когда Катсуки поднимает лицо и видит красные глаза, дорожки от соленых слез и подрагивающие губы, которые шепчут: — Катсуки-кун. С-спасибо, — эта чудесная женщина рыдает и запинается. И Бакуго сравнивает её с Деку. И ему страшно. Он не хочет видеть Деку таким. — ты многое с-сделал для м-меня, и для И-изу… — она сбивается и рыдает в голос. Она закрывает лицо ладонями и машет головой, а Катсуки не знает что ему делать. — Что за чёрт?.. — он устало выдыхает и ему кажется, что прозвучало гнильно и сухо. И он ударяет себя в скулу, ещё раз доказывая, что он прогнил. От черепной коробки и до сустава большого пальца ноги. Он чувствует эту гниль, смотрит на себя сквозь рентген и видит пустоту. Сжирающую его изнутри, убивающую. Он был рад умереть, но его душа пуста, её нет. И он уже рыдает в голос, хлеще Инко, сжимая своими ладонями ладонь Деку и опуская голову на койку. И он, кажется, все чувствует. И танец непорочного сердца оканчивается. Катсуки слышит писк приборов, крик Инко, озабоченных врачей. Его пихают в бок, но мысли смешались. В голове проносятся все воспоминания, что связаны с Деку. Милое видео, тарелки, поцелуй в феврале. Просторная аудитория, соло, чудесная музыка Хатсуме Мэй. А потом, общее занятие, новые движения и восхищение. Та грация, изящество, с которой двигался парень. Его горящие зеленью глаза, улыбка, задорный смех. Его рука, его пальцы, о Ками. Его пальцы. Он держит руку по особенному, как будто учился балету. Он движется, совмещая в себе изящество и страсть, балет и хип-хоп. Он восхитителен. Он бесподобен и прекрасен. Он словно искусный ангел. И когда им дали разные партии, он был разочарован. Искренне, не скрывая. Он срывался на Тодороки и Айзаву, что ставили пьесу. И он видел то злорадство, что плескалось в голубо-серых глазах. И назло всем, он начал тренироваться с Мидорией. Соврал что-то о том, что хочет репетировать, а Очако отвлекать — нет. Вот Деку и согласился помочь. Ангел с огромным сердцем, что повелся на уловку демона. И он был действительно хорош, ему шли эти движения. Плавность и четкость современной хореографии шла ему, шла его рукам. Его пальцам. И голова начинает болеть от слёз, которые льются сами от воспоминаний, которые, наверное, больше никогда не повторятся. И Катсуки слышит голос мужчины. "200," — выдает тот, и Бакуго начинает хмыкать и рыдать сильнее. Он начинает думать, лучше вскрыться, спрыгнуть или повеситься? И он уже согнулся пополам, закусывая ладонь, дабы не рыдать в голос. И он слышит слабый тик прибора. И тихое биение сердца громом раздается в белёной комнате. Наверное, Катсуки до сих пор не понял.Их сердца танцуют дуэтом и закончат танцевать вместе, никак иначе.