Наедине

Что может быть прекрасней? Что может быть прекрасней его тёплого дыхания, ощутимого макушкой, и хрипловатого, мягкого голоса, заговорщески шепчущего на ухо согревающие слова? Он прижимается своим чуть вздернутым, идеально вычерченным носом к виску, намеренно шумно вдыхая мой запах. И он вправду кажется ему особенным. И это странно. Настолько странно, что вызывает недоверие. С нажимом прижимается плотнее к моему лицу, оставляя влажный поцелуй на щеке, а внутри нечто предательски окутывает низ живота. Едва тёплое и мягкое, практически неуловимое, ускользающее сквозь пальцы. Я распадаюсь на миллионы мелких кусочков, когда длинные мужские пальцы находят мою ладонь под толстым слоем воды и сплетаются с моими. Думала ли я, что когда-нибудь буду испытывать что-то подобное? Сравнимое с этим? Могла ли я предположить, что смогу ощущать себя настолько комфортно? Ответ очевиден. Никогда. Это чувство нельзя вообразить — лишь ощутить. И не с кем попало, а с подходящим человеком. С кем-то особенным и предназначенным для тебя. Как Билл. — Тебе ведь не холодно, — он немного отстраняется так, что могу ощутить спиной скользящую по влажной коже прохладу, — так почему ты дрожишь? — я не вижу, но знаю, что он улыбается, произнося эти слова. И мне так хочется сказать что-нибудь в своей манере, зацепить его — и показать, что я всё ещё та, что раньше. — Тебе ведь не хочется говорить, — слабо выдавливаю, также приподняв уголки губ, — так почему ты болтаешь? — на большее меня, увы, не хватает. Мне трудно думать. К щекам прилила кровь, а сердце стало биться чуточку чаще, редко останавливаясь и отбиваясь глухим стуком о рёбра. Словно оно терялось и не знало: то ли ему выбить мою грудную клетку, то ли убить меня переизбытком «эфемерной» любви. — Когда-нибудь, Фибс, ты признаешь это. Давно признала. Для себя. Билл знает сам. А я не люблю «отдавать» и не хочу доставлять ему удовольствие этими чертовыми тремя словами. — Любовь для идиотов, детка, да? — обдал он горячим дыханием мою кожу скул. Я отвернула голову в сторону окна, за которым раскрывался вид дождливого мегаполиса, из которого я раньше хотела сбежать. Тогда, когда ещё не ощущала этого родного тепла, паром оседавшего внутри меня. Это странное чувство вытесняло одиночество и ощущение ненужности. Никогда мне не нужно было ничего, кроме этого. Когда я чувствую его рядом всё становится предельно просто: я и он — мы существуем, утопая в безмятежных днях. Я пытаюсь ловить каждый момент в постоянном страхе, что это не повторится и что я не смогу больше ощутить эту любовь в его глазах и улыбке. Мне нужно совсем немного — он рядом. И я буду чувствовать себя спокойно. — Знаешь, мне так сильно хочется спать, — Фиби еле выдавливает слова, прилагая усилия, чтобы не потерять нить своих мыслей. — И так сильно хочется продлить этот момент, когда ты лежишь в паре дюймов от меня. Даже такие мелочи навеивали на неё тоску и печаль, от которой в сердце образовывался мыльный шар, пустой изнутри. — Это не последняя наша ночь, — непонимающе хмыкнул Билл, пальцами найдя высокие скулы девушки, проводя по ним ладонью. Худоба отражалась на её лице в впалых щеках и тёмных синяках, сквозь бледную кожу виднелись сеточки вен, а мелкие родинки едва были заметны. Эта «неидеальность» делала её «идеальной». Угловатые плечи, выпирающие ключицы и костлявая спина, под кожей которой играют мышцы и кости, узкие бёдра и худые ноги. — Мне всегда будет мало, — вздохнув, сонно просопела девушка, ощущая как худые пальцы скользят по её щекам, спускаясь всё ниже, к тонкой шее. Его касания были сравнимы с дуновением весеннего ветра — такие же лёгкие и невесомые, тепло обволакивающие лишь от мысли о его присутствии здесь. Но когда Билла нет… Нет смысла вообще взаимодействовать с окружающим миром. В таком случае мне больше ничего не нужно тут. Нет желания говорить с кем-то, поддерживать разговор или принимать лекарства, оттягивающие… В общем, я просто жду. Живу от момента до момента, когда вновь уловлю мягкий запах на алебастровой коже шеи. И эти худые пальцы, искусно ускользающие по внутренней стороне бедра, проводя нежными разрядами тока по тонкой коже. С замиранием сердца ловлю испытываемые ощущения прикосновений Билла, пребывая в неосязаемом помутнении от простых касаний. Мне приходится приложить усилия, чтобы повернуть к нему голову и припасть к полным губам. Не впиться с жадностью, страстно притянуть к себе, а только прильнуть, совсем мягко соприкасаясь и слабо прижимаясь. А Билл улыбается, не насмешливо, не горделиво самим собой, но всё же довольно, точно находя радость в следующем, когда я, Фиби, «ступаю вперёд», вырывая руку из-под слоя пенной воды, внезапно прижав парня к себе за затылок. Поступаю неправильно. Нахожу в нём своё успокоение. Так делаем все мы — влюблённые. Мы любим то, что нам дают — и это нормально. Не меркантильно, не алчно — нормально. Потому что все мы потребители: будь то бытовая техника или будь то забота, которой нас могут польстить. Мерзкое сравнение, но до жути верное. Мелко вздрогнув под большими ладонями от неожиданно раскатившегося грома, я отпрянула, задержав взгляд на, так близко находящемся ко мне, лице Билла. Зелёные глаза смотрели на меня в ответ, а уголки пухлых губ опустились.