Часть 1
9 сентября 2018 г. в 19:03
Джо терпеть не мог серый цвет. Серые стены, серые решётки, серая камера, серый двор и забор. Даже те, кто жили здесь, со временем становились серыми. Это давило и не давало нормально вздохнуть, заставляло раз за разом поднимать тоскливый взгляд к блёкло-голубому небу, виднеющемуся где-то далеко, так далеко, что хотелось выть и беспомощно скрести лапами по полу. Но Джо молчал и только смотрел. Он действительно, на самом деле ненавидел это место.
Ловчие хватали любого, кто смел скалить клыки и рычать на людей. Им не было дела до того, что оскал – зачастую самооборона. Они лишь видели очередную дикую шавку, а на остальное было плевать. Всех пойманных отвозили в Шонен – самое гнилое место на земле. Джо с детства не был привычен к роскоши или даже просто хорошей жизни. Мама оставила их с маленькой сестрой и так и не вернулась, а «хозяйка», подобравшая их с Мег, хвасталась их светлой шерстью и красивыми, изящными телами, играясь с ними, как с жалкими рабами и позволяя своим гостям поступать так же. Пока Джо не попытался дать отпор.
Здесь, в Шонен он узнал крепость армейских сапог, удары палками и кривые оскалы надзирателей. Щенков здесь не воспринимали как живых существ: страх, постоянные удары и нескончаемые потоки издевательств тонули в серости этого места. Здесь Джо учился терпеть.
Джо попытался перелечь, чтобы удобнее устроить морду и не потерять из виду далёкий и такой манящий диск луны, но лишь побеспокоил отбитую надзирателем лапу и, зажмурившись, коротко заскулил. В шестой камере второго блока все давно спали. Они пережили очередной тяжёлый день и сейчас не теряли ни единой минуты, чтобы набраться сил. Капуста громко храпел, вытянувшись во всю мощь своего громоздкого тела, Черепаха прятал голову под боком у Солдата, чтобы хоть как-то спастись от сокрушающего храпа, Марио свернулся клубком, поджав хвост и словно бы готовый в любой момент вскочить, Голяк устроил морду на горько пахнущих страницах какой-то книжонки. Джо не хотел их разбудить. Но он был не таким сильным, не таким стойким, он только учился терпеть.
Вдруг по прижатому к голове уху прошёлся чужой язык, заставив крупно вздрогнуть. Старшой был не на много старше, но был здесь дольше и знал намного больше. Никто из обитателей шестой камеры не знал или уже не помнил, что такое нормальная жизнь, тепло и забота, а он заботился. Старшой принюхался и носом настойчиво отодвинул морду Джо, открывая себе доступ к повреждённой лапе. Рана снова начала кровоточить, и Старшой аккуратно зализал её. Он знал, что такое побои и унижение. А в особенности для таких, как Джо: он был похож на породистого, а оттого на него и смотрели предвзятее. Словно стараясь доказать, что для Шонен нет разницы из каких ты – тебя сломают. Старшой знал и защищал.
Джо сцепил зубы, чтобы не заскулить, как слепой щенок, и попытался сжаться как можно плотнее. Хотелось исчезнуть, раствориться в этой серости, чтобы всё вокруг исчезло. Они часто говорили о том, что будет, когда их выпустят, чем они займутся, как соберутся в назначенном месте. Но вот в такие ночи, после порции побоев и ненависти, Джо не верил в то, что это время когда-нибудь настанет.
Однако серости не суждено было поглотить его: вокруг, словно щит, обернулось живое тепло. Старшой свернулся вокруг него, согревая и словно бы закрывая от всего мира. Он устроил мощную морду на его боку, и Джо почувствовал, как глаза щиплет от непрошенных слёз. Зажмурившись, он зарылся в шерсть Старшого, чувствуя горячий запах дыма и стали. После пожара шерсть Старшого всегда пахла дымом, и это напоминало о том, что он пришёл за ними. Джо знал это место только по боли и отчаянной, жгучей ярости. Но ещё был Старшой. Старшой всегда придёт на помощь, Старшой не бросит, Старшому можно верить. Старшой – вожак.
Тихонько успокаиваясь, Джо почувствовал, как увеличивается тепло, как прижимаются другие тела. Они все тянулись друг к другу и к Старшому. Они все тянулись поддержать, утолить боль чужую и свою. Джо был уверен, что они даже не проснулись толком и завтра не скажут об этом ни слова. Наверное, за время, проведённое в Шонен, они, семеро из шестой камеры второго блока, всё же стали стаей.