Я слышу...

Руки дрожали, то ли от холода, то ли от ужаса, и последняя уцелевшая бутылочка с нашатырным спиртом из развороченной аптечки постоянно норовила выпасть из влажных от волнения ладоней. Но допустить этого нельзя было и, покрепче сжав ее, Круглов продолжил попытки вытащить пробку, превозмогая боль в вывихнутом пальце. Голова была словно в дурмане, и, наверное, ему самому сейчас очень пригодился бы нашатырь, но нельзя было тратить на себя ни капли, пока Гале не станет легче. Уже пятый час Федеральная Экспертная Служба находилась под контролем террористов; уже второй час лежа на полу истекала кровью глава службы. В воздухе стояло почти осязаемое ощущение страха, отчаяния, безысходности, затуманивавшее все мысли. Круглов и Рогозина были изолированы ото всех в одной из полуразрушенных взрывом камер. Известный прием разделения заложников, чтобы те не сговорились. Еще более рациональным ходом было отделять именно начальников. Пусть это было неправильно и совершенно противоестественно, но где-то глубоко внутри Круглов осознавал, что замысел террористов был совершенен. У ФЭС не было шансов, настолько все было четко спланировано. Даже если бы Рогозина была в сознании, все равно возможности спастись практически не было бы. Но вот наконец с громким звуком пробка покинула свое место и, упав на пол, укатилась куда-то под то, что раньше было кроватью. Тут же Николай схватил из аптечки кусок ваты, и, пропитав его насквозь резко пахнущей жидкостью, вскочил на ноги, едва не застонав от боли – движение током отдалось в полностью разбитом колене. Галя, мертвенно бледная, безжизненная, лежала на холодном цементном полу в изорванной белой рубашке, посередине которой алым пятном расплывалась кровь, в покрытых пылью и копотью брюках, с растрепанными волосами. Под закрытыми глазами залегли темные пятна, раньше менее заметные, в уголках век виднелась сеточка мимических морщинок. Она…никогда раньше не была так пугающе прекрасна, словно спящая красавица. Казалось, стоит лишь притронуться к ней, нарушить хрупкое равновесие, и она проснется. Но с каждым движением слабо вздымавшейся и опускавшейся груди по блузке все шире расползалось пятно крови… Коля, старательно унимая дрожь в пальцах, поднес ватку к ее лицу. Галя поморщилась, слабо попыталась отвернуться, но в себя не пришла. Коля раз за разом повторял нехитрые манипуляции, но эффект был тот же – нулевой. Вконец отчаявшийся майор упал на колени от безысходности, снова проигнорировав дикую боль в ногах. Это не имело сейчас значения. Он сильный, справится, переживет. А она с каждым мигом выглядела все слабее, все беспомощнее. Внезапно он, за последние часы привыкший только к звуку собственного дыхания, услышал странный хрип, что-то отдаленно напоминающее человеческое дыхание. Напрягшись, он взглянул на дверь, полагая, что кто-то из террористов приближается к камере. Но никого не было ни видно, ни слышно. В следующую секунду Коля понял, что происходит. Просияв от радости (насколько это было вообще возможно в подобной ситуации), он кинулся к начальнице. И действительно, он оказался прав – ее ресницы слегка подрагивали, а изо рта вырывались те самые хрипловатые звуки. - Галя, Галечка, - впервые за последние несколько часов он говорил. В горле и во рту пересохло, голос казался непривычно низким и грубым. Но все это были мелочи. С трудом открыв глаза, Галя мутным взглядом обвела помещение, в котором оказалась. Нестройной цепочкой выстраивались в мозгу недавние события, но мозг отказывался думать быстро, и ей оставалось только непонимающе смотреть вокруг. Тут она заметила склонившегося над ней Круглова. Галина хотела что-то сказать, но вместо слов вырвался только глухой хрип, кашель. Было мучительно больно даже просто открыть рот, словно при каждом вдохе по всему телу словно проходил мощный электрический разряд. С трудом она приподнялась на локтях, начиная осознавать, где находится. - Коля…, - это единственное слово, с трудом различимое, вырвалось из ее уст, и тут же ее захлестнул новый приступ кашля. Взглянув на пол, Рогозина поняла, что кашляет кровью. Сознание было помутнено, и она, как ни старалась, не могла вспомнить, что же это значит. Голова становилась все тяжелее, и только в самый последний момент Николай успел подхватить ее, прежде чем она упала бы снова и наверняка разбила бы еще и голову об цемент. Он бережно уложил ее голову себе на колени и в таком положении, кажется, Гале стало чуть легче. Она рефлекторно зажала рану рукой, хоть это уже и было бесполезно. - Холодно, - тихо, еле слышно произнесла она, снова откашлявшись. Действительно, в камере почему-то до костей пробирал холод, казалось, еще немного, и даже бетонные стены покрылись бы инеем. Он не успел ответить, как она уже продолжила, - Коля…, - слегка поморщившись от боли, Галина подняла руку и осторожным жестом провела пальцами по его щеке, - Я…, - очередной приступ кашля. Какой-то задней мыслью она отметила, что крови становилось больше, - Я…я…люблю тебя, - по-прежнему превозмогая боль, она опустила руку, но продолжала смотреть на него также нежно. - Я тоже тебя люблю, Галь, я тоже…, - Круглов отвечал также тихо, глядя в ее голубые глаза. Ужасно было то, что они признались только сейчас, когда их шансы на выживание – один к ста, но все же это принесло неповторимое облегчение. Николай сам не понял, было ли это сказано ею всерьез. Возможно, это лишь шок…- Скоро все пройдет, ты вылечишься, а потом мы обязательно заведем семью, родим детей…Обязательно, - со странной горечью в голосе произнес он. Да, Коля сам не верил в это, но слова будто вырвались сами, желая поддержать, ободрить, дать надежду. Смешок отдался резкой болью в легких, но Галя не смогла его сдержать. Познать радости семейной жизни ей уже не было суждено, и она это понимала. Сознание стало чище, и Рогозина, бросив лишь мимолетный взгляд на окровавленную блузку, на секунду сопоставив это с адской болью, испытываемой ежеминутно, не затруднилась поставить себе диагноз. Обширное легочное кровотечение. Ей осталось совсем немного. Но почему-то из-за этого не стало грустно. Ведь еще есть время, можно еще успеть сказать…Хотя бы попробовать успеть. И, с трудом набрав воздух в легкие, она начала говорить. - Мне…было плохо без…без тебя, - хриплые звуки с болью вырывались из израненной груди, но их все еще удавалось складывать в осмысленные слова. Галя старалась говорить побыстрее, понимая, что скоро утратит и эту способность, - Ты…уехал, а я не…не…, - жуткий приступ кашля захлестнул горло, но быстро прошел, она даже ненадолго почувствовала себя лучше, - не могла жить, не могла…спать. Ты снился мне…каждую…ночь. Я…я готова была…ночевать в офисе…всегда, лишь бы снова…не…мучиться. Казалось, в мире нет…ничего важнее…тебя. Я порвала и выбросила…твои фото…но вечно видела…твое лицо перед…перед собой, - на ее глазах выступила слеза, но Рогозиной удалось сдержаться, чтобы не заплакать в последние часы. Достаточно того, что он запомнит ее бледной и истекающей кровью. Снова откашлявшись, и снова заметив, что теперь кровь отхаркивается крупными алыми сгустками, она продолжила, - Казалось…, больнее…быть не могло. Я не…не…знала, где ты…что с…тобой, страшно…Ужасно…страшно. Несколько раз мне…снилось, что с тобой…что-то…произошло…, что ты…умер, разбился,…погиб…Я хотела позвонить…, наплевать на…на гордость…, но не…могла. И…мучилась…неизвестностью…, боялась, что…не вернешься…так и не узнаешь…ни о чем. Но потом…ты…вернулся. Николай смотрел на нее пристально, не отрываясь, и в его взгляде отражалась дикая смесь отчаяния, сожаления, удивления. Он был уверен, что безразличен ей, с такой холодностью она подписала его рапорт об отставке, так равнодушно проводила взглядом. Его любовь всегда казалось ему безответной, и потому ее откровение произвело на него странное впечатление. Она не могла врать, но все это звучало настолько невероятно, что он не мог поверить собственным ушам, и продолжал, будто зачарованный, смотреть на нее, не обращая внимания на мелкие кровавые струйки, текущие из ее рта. Он понимал, что бессилен был помочь ей, и хоть сначала ему было мучительно больно от этого, сейчас, кажется, майор…привык к этой мысли, как бы ужасно это не прозвучало. Все, что ему оставалось сейчас – слушать ее, с жадностью внимать каждому слову, вырывавшемуся из израненной груди, с ужасом поражаться тому, как близко было счастье, которое он искал. А она тем временем продолжала, время от времени останавливаясь и хватая воздух судорожными движениями рта, бледнея с каждым мигом. - Я…была рада. Безумно,…как…не была…никогда…никому рада. Я хотела…признаться тебе…во всем…в первый…же…день. Но ты пришел…пришел…, - Галя в очередной раз начала откашливаться, грудь вздымалась неровно, лицо искажала гримаса боли, но она не прекращала говорить, - С той…девушкой…Я подумала,…что…это…невеста…что я не…нужна. Я…была…дурой…, да? – последние слова она произнесла, захлебываясь в собственной крови, но все также преданно и искренне глядя в его глаза. Он видел ее мучения, хотел помочь, хоть и не знал как, несколько раз порывался остановить ее, но она не давала, неожиданно крепко сжимая его здоровую руку. И говорила, говорила так, чтобы он не мог ее прервать. Но внезапно она отвернулась, долго смотрела в одну точку, а когда снова взглянула на него, взгляд ее был уже воспаленным, словно в бреду. - Мама была…верующей, - она продолжила говорить на удивление четко, хотя губы и подбородок у нее уже были сплошь залиты кровью, - Она говорила…что…когда человек умирает, он слышит…музыку ангелов. Слышишь..? Я…Я слышу…