Мертвые девочки

И если спросить Хару, куда делась та веселая, весенняя девочка, она не ответит – лишь глубоко вздохнет, словно сожалея. В руках – билет до Парижа и приглашения на свадьбу. Vous parlez français*, мадам Миура? Киоко захотелось свадьбу во Франции и белоснежное платье с кринолином. А еще – тебя, Хару, в роли подружки невесты. Мертвым девочкам не идет персиковый и фальшивая улыбка, но будущей-Саваде нет до этого дела. «Ты будешь подружкой невесты, Хару». А ты и возразить не смогла. Ну, мадам Миура, vous parlez français? Хаято. Ха-я-то. Пять прогнивших насквозь букв растворяются во рту с тихим шипением. Ха-ято. Пепельно-серые волосы и собачья преданность в зеленых глазах. Не тебе – Десятому. Саваде. Тсуне. Боссу, другу и почти-идолу. «Ты ему нравишься», - смеется Киоко, когда бледные, холодные пальцы Хару вплетают в ее волосы цветы. – «Обрати внимание на Хаято. Я хочу, что бы следующая свадьба была твоей». Ха-я-то. Пять букв, насквозь провонявших лилиями. Тебя приносят их в качестве утешительного приза, Хару. Мертвым девочкам всегда приносят лилии. В зеркале отражаешься ты – бледная, в нелепом персиковом платье. Ткань душит, мешает, опутывает. Под глазами синяки от недосыпа, недосчастья, недовыбора, а во взгляде – мука. Хару-Хару, куда же подевалась милая, веселая, весенняя девочка? Молчишь, вглядываясь в гладь зеркала. А Киоко и девочки болтают о чем-то за твоей спиной. Потом будущая-Савада подходит к тебе, обнимает и кладет голову на плечо. В ее глазах искорки счастья, на губах – мягкая, добрая улыбка. Смотришь в зеркало и видишь эту пропасть-разницу между ними. Руки сжимаются в кулаки от бессильной злобы и жалости. Но ты не плачешь, нет. Мертвые девочки не плачут. В руках тяжелый букет лилий, и Хару кажется, что она пришла не на свадьбу к Тсуне и Киоко, а на свои собственные похороны. Потерянный взгляд скользит по чужим, незнакомым лицам, не находя ни одного знакомого. «Почему эти люди улыбаются?» - с ужасом думаешь ты. – «Почему они улыбаются?» И когда паника почти лишает рассудка, из разноцветной толпы глаза выхватывают лишь одно знакомое лицо. Ямамото Такеши, не отрываясь, смотрит на Хару, и этот взгляд внезапно успокаивает. Рекой лилось шампанское, гости танцевали до упаду. Молодожены принимали поздравления. Хару была пьяная от шампанского. Она весело смеялась, танцевала с молодым боссом итальянской семьи с трудновыговариваемым названием, и почти не смотрела туда, где стояли Тсуна и Киоко. Хару смеялась, хотя хотела кричать – от боли и отчаяния. Мертвые девочки молчат, даже если им очень больно. Такеши появился рядом, мягко вытянул из девичьей ладони бокал с шампанским, улыбаясь ободряющее. У него были теплые, скорей даже горячие руки, и Хару, изголодавшаяся в своем холодном одиночестве, потянулась к этому теплу. -Забери меня отсюда, - пьяно шептала она, уткнувшись лбом в его плечо. – Забери. Здесь лилии, здесь холодно. Не хочу. И он забрал. Дверь в номер за ними едва успевает закрыться, а Хару уже смазано целует Такеши в подбородок, потому что до губ достать не успевает. Еще один поцелуй приходится в шею, а потом из Миуры словно разом вытягивают все силы. Горячие ладони задирают подол платья – ужасного, персикового платья, - скользят по бедрам, цепляют резинку чулка, тянут его вниз. Медленно и мучительно. Хару наконец находит его губы, обнимает за шею тонкими, холодными руками. Такеши нежен, безумно нежен. Целует тонкую шею, расстегивая молнию на платье. Оно скользит вниз и бесформенной грудой остается лежать на полу. -Пожалуйста, - шепчет, просит, умоляет Хару, сама не понимая, о чем. Но Такеши знает. Он улыбается – загадочно и притягательно, - и Миура почти забывает обо всем. Почти. Хару не помнит, когда они оказались на кровати. Путаясь в пуговицах, она помогает расстегнуть рубашку, наблюдает голодными глазами за тем, как Такеши стаскивает с себя остатки одежды. Потом он ложится, наваливается на нее всем весом, вдавливая ее в матрас, целует. Хару гладит его спину, запрокидывая голову, когда поцелуи перемещаются ниже. Обветренные губы скользят по ее тонким, выступающим ключицам, ложбинке между грудей. Такеши нежен, безумно нежен, но сейчас Хару нужно не это. Нежность на потом – не сейчас. -Я хочу тебя, - шепчет она, выгибаясь, когда его язык проходится по соску. Хару почти уверена, что он улыбается. Такеши просовывает руки ей под бедра, сжимает ягодицы, вовлекая Миуру в еще один головокружительный поцелуй, от которого мурашки вдоль позвоночника. Хару поддается импульсу и обхватывает его ногами, скрестив их над ягодицами. Он входит сразу и весь, и Хару замирает от ощущения заполненности. Такеши двигается в ней плавно и медленно, иногда срываясь на быстрый, сумасшедший темп, и Миуре безумно хорошо. Она стонет, а потом находит его губы своими, целует-кусает, словно дикий зверь, подается бедрами навстречу. Когда мир в конвульсиях взрывается, Ямамото придавливает Хару собой к кровати, и коротко выдыхает ее имя. Мертвые девочки не чувствуют ничего: ни боли, ни радости. В этом была уверена Миура вчера вечером. Проснувшись на утро в одной постели со вчерашним почти-другом, она смотрит на его спину, расцарапанную вчера ее ноготками, и думает. Хару считала себя мертвой, но сейчас, в залитом солнечным светом номере парижского отеля, она чувствует, что это не так. Когда через некоторое время сильные руки обнимают ее за талию, она льнет к сильному телу за своей спиной в поисках того, по чему так изголодалась. Льнет к теплу и чувству защищенности. А когда все, что произошло между ними ночью, повторяется снова, и Хару, уже не опьяненная шампанским и своей болью, чувствует все в разы острее, Миура понимает, как ошибалась. И совсем она не мертвая. Всего лишь глупая. Всего лишь. -Почему ты тогда подошел? – спрашивает она уже после всего, прижавшись к теплому боку. Такеши сонно моргает, потом зевает. -Ты выглядела такой подавленной. Тебе не идет. Хару закрывает глаза и вздыхает. -Я не люблю тебя. -Я знаю, - смеется Такеши. – Но зато я тебя люблю. За двоих. Хару проводит пальчиком по шрамам на теле Ямамото. С сегодняшнего дня Хару учится быть счастливой. ____________________________________________________ *Вы говорите по-французски?