Любовь к цветам

Тогда росли цветы. Белые, красные, светло-фиолетовые. Они были разные, у каждого свой запах, каждый своей формы. Они покачивались в такт движениям теплого весеннего ветра, склоняясь и что-то нашептывая друг другу. Что-то, известное лишь им одним. И тебе, наверное, ведь ты сидел перед ними, завороженно улыбаясь и лишь иногда кивая, как будто соглашаясь с ними. Ты вырисовывал в воздухе какие-то причудливые узоры с одному тебе понятными значениями, а затем прятал руки в рукава огромной теплой кофты. Казалось, тебя совсем не грел воздух вокруг, а ведь уже было тепло — около двадцати градусов выше нуля. Ты разворачивался ко мне и улыбался — так искренне и совсем по-детски, так, как ты улыбался лишь весной, едва завидев новые краски за окном. Ты поднимался с травы, отряхивая теплые длинные штаны, и подходил ко мне, хватая за руку и утягивая вглубь цветущего поля, заливисто смеясь. Сколько бы я не говорил, что у меня аллергия, ты забывал, а может просто плевал на это, ведь ты был таким ребенком. Ты срывал самый красивый по твоему мнению цветок и с важным видом заправлял его в прядь своих волос, внимательно наблюдая за моей реакцией и наивно улыбаясь: «Я красивый?». Едва сдерживая смех от твоего выражения, такого серьезного, довольного, милого, и все это одновременно, я осторожно касался твоих волос и кивал: «Красивей любых цветов.» А ты смеялся, вновь хватая меня и утаскивая еще дальше. Ты любил прятаться от меня, исчезая под бесконечной травой, и присыпая себя сорванными цветами для маскировки. Но я всегда находил тебя, даже за миллионами этих чертовых цветов я замечал твою яркую улыбку и хватал за руку, а потом помогал отряхнуться от травинок, запутавшихся в твоих волосах. А ты смеялся и мотал головой, мешая мне и показывая язык, как истинный ребенок. Я лишь немного улыбался в ответ и искал выход из моего личного цветочного ада, который ты делал раем. Так было каждую весну, совсем ничего не менялось, если не учитывать наш возраст, ведь каждый раз мы были ровно на год старше, только вот по тебе не было заметно. Ты был всегда одинаковыми — таким детским, веселым и открытым, что хотелось быть рядом с тобой всю жизнь. Я так и делал, ни на секунду не отпуская тебя, боясь, что ты не вернешься и исчезнешь. А ты не понимал моих страхов, да и, казалось, не понимал вообще ничего, кроме рассказов своих цветов, к которым я порой так глупо ревновал. Той весной все было не так. Твоя улыбка все еще светилась на лице, только она была другая. До сих пор искренняя, но потускневшая, со скрытой печалью и болью. Это было незаметно, если не вглядываться в твое лицо, но ведь я вглядывался. Я знал каждый его миллиметр и легко видел малейшее изменение. А ты смеялся на мои вопросы, убегая в свой цветочный мир, только уже не оглядываясь. Ты не рассказывал мне ничего, не говорил, о чем ты думаешь. Я злился и не понимал тебя, я хотел услышать все, хотел помочь, а ты лишь улыбался и смотрел мимо меня, вырисовывая свои привычные узоры в воздухе. И однажды я не сдержался, схватив тебя за край все той же огромной кофты, которая прятала тебя от всего, но что больше всего бесило — от меня. Я заставил тебя посмотреть мне в глаза и невольно отшатнулся от холода, который пробежал по всему телу. Я замер, пытаясь понять, где прежний ты с цветами в волосах, где твой настоящий смех и твоя теплота. Мне стало страшно, когда я понял, что не могу найти ничего — все потерялось в твоем грустном взгляде, в твоих похолодевших голубых глазах. По твоим бледным щеками потекли слезы, а я спросил: «Зачем ты плачешь?», и лишь потом понял, как грубо это было, ведь ты открылся мне. Ты отвернулся к своим чертовым цветам, а мне хотелось взять и ударить тебя, чтобы вернуть твою дурацкую улыбку и беззаботность. Ты взял меня за руку, и у меня свело пальцы от холода — черт возьми, как ты можешь мерзнуть в своей кофте и при такой теплой погоде. Ты вновь завел меня в дебри поля, которое никогда тебе не надоедало, и развернулся лицом. Ты не улыбался, ты просто смотрел на меня своим пробирающим до костей взглядом, держа за руку. Я не понимал, зачем ты меня морозишь и своей жутко ледяной кожей, и своими холодными глазами. Ты вновь заплакал, беззвучно, просто с тоненькими дорожками слез на щеках, а потом прошептал, пытаясь держать голос ровно: «Когда вновь наступит весна, не вспоминай меня, хорошо? Я просто люблю тебя, пусть и не больше цветов. Мне нужно, чтоб ты забыл меня, ладно? Я тебя очень прошу.» А мне почему-то защемило сердце, то ли от того, что гребанные цветы тебе все же важней, то ли от твоих странных слов. «Меня не будет здесь в следующую весну, ни здесь, ни в твоем сердце, хорошо?» Черт возьми, совсем не хорошо, мне хотелось вновь и вновь бить тебя, чтоб ты замолчал, засмеялся, заплакал, мне все равно, лишь бы сказал, что это просто дебильная шутка, твоя очередная до ужаса дебильная шутка. Ты улыбнулся, глядя на меня, а затем ощущение твоих холодных пальцев пропало вместе с тобой. Так быстро, за одно мгновение, как будто тебя и не было рядом со мной всю мою жизнь. Ты так запросто ушел неизвестно куда, бросив меня посреди своих дурацких цветов. А я так жалел, что не ударил тебя, ведь ты растоптал меня, зарыл в землю и положил сверху тонну своих отвратительных ромашек, одуванчиков, да плевал я, чего. «Ты сволочь.» — подумал я. — «Сволочь похуже моего.» А сейчас я сижу перед цветами, и пытаюсь понять, что они говорят, и снова злюсь на тебя, потому что слышу лишь надоевший мне шелест листьев, а ты слышал их разговоры, по крайней мере, я в это верю. В тот день вечером я узнал, почему ты ушел, хотя лучше бы не узнавал, а просто считал тебя бездушной сукой, ведь так бы было легче. Мне бы было легче, а тебе что, тебе уже все равно. Я тру глаза, которые жутко слезятся от аллергии, но не ухожу, я просто представляю, что ты рядом, пусть и знаю, что тебя нет. Нет ни здесь, ни за тысячи киллометров тебя нет, ты исчез, ты ушел, пропал, умер, да куча ненужных синонимов, которые не передадут мою боль. Если ты слышишь, если ты только слышишь, знай, что я тоже люблю тебя, да вот только больше всего. Потому что у меня нету цветов, которые я могу любить больше тебя. Я улыбаюсь, услышав тихий смех цветов, почему-то похожий на твой. Я, кажется, сошел с ума, сошел с ума из-за тебя и твоей маньячной любви к растениям. Я смеюсь и тихо плачу, ведь знаю, что они не могут смеяться мне в ответ, а ты тем более, потому что тебя больше нет.