Одиночки

      Когда Деметра заходит в этот бар спустя пять лет, её встречают лишь презрительные взгляды местных жителей, просаживающих своё состояние сейчас карточным столом; они злобным взглядом провожают до самой стойки и прибивают взглядом к месту. Сейчас она уже не удивится — раньше все было по-другому. Раньше половина жителей Мистик-Фоллса была жива, а об оборотнях и кровососах никто и не догадывался. До тех пор, пока Сальваторе-старший не решил навестить прибывшего в город братца.       Деметра усмехается, безразлично окидывая взглядом людей. Не ей ли плевать на них? Для нее они лишь обычные примитивные существа, которых спасать она не собирается. Она не МакКол. Ди кидает смятую купюру на потертую барную стойку и кивает бармену, указывая на бутылку ее любимого виски.       Выдержанный виски слишком уж непривычно обжигает волчье горло, Деметре бы когтями в него впиться, но она лишь морщится, подзывает бармена и просит добавку. Ей бы забыться в алкогольной пелене соблазна, да не получится — удел оборотня не пьянеть. Хейл откидывает тёмные волосы со лба и прикрывает глаза.       Как же все задолбало.       Когда жизнь начинает быть окончательно проебанной, Деметра убегает. Слишком трусливо для серьёзного хмуро-волка, кажется так её окрестил Стилински. Слишком стремительно для той, кто очень долго держалась поодаль от всех.       Потому что слишком больно.       Потому что мириться с потерей своей семьи и стаи непривычно — и плевать, что альфой был МакКол. Каждого из них, тех, кого Ди по своей вине втянула в этот мир, неожиданно находят мертвыми. И все чертовски несправедливо, только жизнь не спрашивает, она бьет, да так сильно, что скулы сводит.       Хейл тяжело мириться с потерей семьи, тяжело каждую ночь захлебываться в собственных слезах и отчаянии, а еще больно приходить на кладбище, где похоронены все, кто когда-то был семьей. — Побитая ты, волчонок, — его голос шелестит над ее ухом; щекочет молочную кожу и Деметра вздрагивает, чувствуя, как обжигающее дыхание ударяет словно током. — А ты такой же мерзкий, как и прежде, — Деметра вновь опрокидывает стакан с виски, а после безразличным взглядом провожает Деймона до стойки, — от тебя смердит... снова кого-то убил?       Ее бровь вопросительно приподнимается, когда вампир улыбается, пытаясь очаровать ее своим обаянием. Но тщетно, ей плевать на него. — Тебе ли волноваться, Ди?       Тембр его голоса ласкает имя Деметры, ей почему-то кажется, что он как-то по-особенному произносит ее имя. Она готова поклясться, что вернулась бы лет на пять назад, когда они были вместе и [вроде бы] все было хорошо. — Твоя подружка снова окочурилась и ты впал в отчаяние, потерял контроль? Так похоже на тебя, братец Сальваторе.       Хейл плюет правду ему в лицо, а после лишь наклоняет голову набок, усмехаясь. Вампир ничего не говорит, лишь молча голову опускает, да свои бездонные, как океан, глаза прикрывает. Ему тоже кажется, что хрупкий мир разлетается на части — сначала брат, а потом любимая женщина... и почему не ему вырвали сердце, вместе с той болью, что мучает его почти двести лет. — Ей вырвали сердце и оставили на пороге моего дома... Ее нельзя было спасти, — голос Деймона ломается на половине предложения, а после он, тряхнув головой, опорожняет половину бутылки с бурбоном и усмехается. — Надо полагать, она была той еще сукой, уж прости, если твое нежное сердечко не выдержит, Деймон.       Хейл швыряет смятую купюру на стойку, а после медленно двигается к выходу, поправляя воротник кожаной куртки. Холодные пальцы сжимают ее локоть и тянут к себе, прежде, чем она покидает бар. Деймон качает головой, смотря на побитого волка, который давным давно потерял свою стаю. — Говорят, одиночки редко когда выживают.       Хейл цокает, вырывая свою руку из его цепкой хватки. Ее безразличный взгляд скользит по его лицу, а после она отталкивает его. — Хочешь предложить косточку? Дворняги могут быть неблагодарными, Деймон. Оставь меня.       Дверь Мистик-Гриля хлопает так, что смотри — и дверь с петель соскользнет, Деймон остается один. На всем белом свете. Одиночке-волку не место с разбитым горем кровососом. Горе не делится на двоих и не лечится, Хейл знает, а потом предпочитает сбежать, снова.