Болен

престон болен театром всего навсего каких-то полгода. максом — с первой же встречи. и то и другое обожает он страстно, искренне и, скорее всего, очень надолго. или пока не кончится лето. он, подобно бешеной белке в колесе, крутится вокруг импровизированной сцены, спешно прикрикивает на харрисона и никки чтобы красили декорации аккуратнее, лихорадочно перечитывает текст своей собственной новой пьесы и в какой-то момент хватает мимопроходящего макса за рукав, смотрит на него светящимися вдохновением и безграничным счастьем-счастьем-счастьем глазами, и отрывисто спрашивает: -хочешь главную роль? макс играет, конечно, из рук вон плохо — престон знает, успел убедится в этом ещё когда они ставили переосмысление «ромео и джульетты», чертовски важную для престона (ведь она была его первой) постановку, а этот гад даже сценарий не прочитал. престон знает, но, даже учитывая этот факт, престон всё равно не может удержатся. не может не предложить. макс главную роль не хочет, макс ничего не хочет и ничем не заинтересован в принципе, он смотрит на престона взглядом «ты дебил или да?», но открыто презрения не высказывает, лишь раздраженно закатывает глаза, бурча под нос что-то о треклятом дэвиде, который даже в случае отказа и/или сопротивления играть его всё равно заставит, затем макс тяжело вздыхает, а затем и соглашается, мол, лааааадно — делать-то всё равно нечего. и престон еле сдерживает радостное ликование. полгода назад престон был обычным подростком — с комплексами, с проблемами на уровне «влепили двойку по химии», со скучнейшей унылейшой бытовухой и с совершенным незнанием чего он хочет от жизни. но потом престон открыл для себя искусство театра. открыл внезапно и, можно сказать, случайно. у него было окно: престон бесцельно бродил по школе, не зная куда себя деть и чем занять — и наткнулся на театральный кружок. кружок этот престон не то чтобы никогда прежде не замечал — скорее не обращал на него внимание, а сейчас вот решил зайти, посмотреть — от скуки, от нечего делать. открыл дверь, переступил порог — и всё. и понеслась. с тех пор престон играл любую роль, которую только давали, с тех пор престон не пропустил ни одной школьной постановки, с тех пор он перестал быть просто престоном, обычным живущем без какой-либо цели школьником и стал престоном гудплеем, творцом, который совсем скоро будет великим. у творца этого недавно появилась и муза. престон сам не понял как это случилось, но ему практически сразу, чуть ли не с первого дня в лагере запал в душу кудрявый смуглый хмурый мальчик в синей толстовке, который, кажется, был единственным кому здесь не нравилось. который, кажется, был единственным, у кого имелось свое собственное личное мнение, которое он не боялся высказывать и отстаивать — пусть и делал это в довольно грубой форме. не боялся он высказываться даже при дэвиде и при гвен, которые были какими-никакими, но местными авторитетами. более того, делал он это смело, им прямо в лицо, а не за спиной, боязливо озираясь — и престон искренне восхищался этим. и престону порой даже хотелось оказаться на месте дэвида или гвен, потому что именно им макс уделял больше всего своего негативного внимания, на самого же престона он даже и смотрел-то изредка — в театрале он был, увы, незаинтересован также, как и в театре. а ещё у макса, по-любому, было какое-то трагическое прошлое, которое и сделало его таким злым, и никак иначе, по-другому быть попросту не может — уверен престон. но в душу он ему лезть, конечно, не собирается. престон вообще не собирается настаивать хотя бы на дружеских отношениях с максом. потому что — зачем, если максу это, очевидно, не нужно. потому что — у престона нету ни малейшего шанса: человек максового темперамента просто не вытерпит рядом с собой творческую, капризную, эксцентричную личность. потому что — ну это же макс. но престону и не нужна взаимность, что престону нужно — так это недостижимая муза, которой до него нет дела и из-за которой он будет страдать, деприссовать и вдохновляться на новые гениальные пьесы. муза, из-за которой он будет не спать ночами. муза, из-за которой будет ходить с мечтательно-рассеянным видом, какой бывает только у влюбленных. муза, которой он будет болен. да, точно, вот что ему нужно! да и к тому же, никто ведь не мешает престону наслаждаться видом сонного недовольного макса в столовой за завтраком — правда на расстоянии и с огромным риском, что кто-нибудь, а может, и сам макс (!) это заметит, но всё же. никто ведь не запрещает престону перед сном давать волю своей гениальной фантазии и улетать в сладкие грёзы, где он, престон, был бы немного смелее, а макс — чуть добрее, снисходительнее и у них даже, возможно, что-то да получилось бы. ведь никто не мешает престону проживать это лето — самое яркое, счастливое и богатое на впечатления, лето в его жизни. и не мешает творить. сегодня вечером престон довольным взглядом окинет сцену, широко улыбнется дольфу, который подойдет напомнить, что до начала спектакля остается пять минут, и украдкой посмотрит на макса. тот будет сидеть прямо на полу, скрестив ноги по-турецки и лениво перечитывая сценарий. «ну что ж, — бодренько подумает престон, — это очевидный прогресс: в этот раз он сценарий хотя бы прочитал.» сегодня вечером престон поставит вторую по счету пьесу в своей жизни, в этот раз главным героем будет макс, он забудет сценарий через пять минут после его прочтения и на сцене будет нести всё что в голову взбредет, но публике всё равно безумно понравится. понравится и престону. за это лето он поставит ещё кучу пьес — везде, где только получится, будет макс на главной роли. возможно, он даже начнет что-то подозревать, но сейчас, пока это ещё не случилось, пока престону ещё не мешают пялится на сонного макса за завтраками по утрам, пока не мешают мечтать о максе по ночам и пока никто не запрещает ставить пьесы, в которых макс неизменно играет главную роль, пока всё это ещё не случилось и пока не закончилось лето — престон счастлив.