Далёкий дом Гил-Эстель

«Он возвращается с неба. Стоит только загореться над горизонтом пламенным алым лучам, он опускается в небесную гавань на сверкающем своём корабле. Он сходит, весь в ярком сиянии, на причал, а навстречу, тонкая и прекрасная, выходит жена его Эльвинг». Ей нравится думать о том, как Эльвинг порой встречает его, взмывая в небо на белоснежных крылах, чтобы опуститься в лёгкий корабль и прильнуть к груди мужа с тихим и трепетным вздохом. «Он возвращается из дальнего плаванья, и сильмарилл на челе его горит ясно и горячо, но не опаляет волос, не режет глаза ярким светом. И Эльвинг никнет к груди его, шепчет тихое, удивительно нежное: с возвращением». Она живёт в маленькой уютной квартирке на самом последнем этаже дома, стоящего у берега моря. Её крыша иногда протекает, и в доме весной гуляет дикий сквозняк, но зато здесь виден причал, и она частенько смотрит в окно, обхватывая узкими ладонями чашку остывшего чая. Иногда ей кажется, что она и сама выйдет прямо из окна тесной кухоньки, когда увидит долгожданный корабль. И вспорхнёт, будто птица, на собственных крыльях, и обернётся пернатой и белой, и взмоет ввысь, в небеса, чтобы рвануть в синь и в шелест, в прохладу и ласковый бриз, чтобы вскричать приветственно и тепло, а потом упасть к ногам его, прямо на палубу, как милая Эльвинг, и прошептать, наконец, такое желанное: ты пришёл. Но она ждёт. Она всё думает, каково же бедной эльфийке полюбить человека, чей час так недолог, отдать ему всю себя, отправиться следом, позабыть о собственных детях... И как же ей ждать ежечасно, ежеминутно своего мужа, жить теми недолгими днями, когда он всё-таки рядом, что потом снова и снова ждать. Она смотрит на яркую Гил-Эстель и сильнее сжимает в ладонях остывшую чашку. Скольким ещё вселенным светит эта звезда? Ждут ли её так же где-то ещё? Встречают ли с радостными объятьями? Разминают уставшие плечи, целуют ли в холодные и немного шершавые губы? Где-то там, за морями, на далёком острове Валинор, Эльвинг сидит в своей башенке на самой окраине белого города. Гладит крылья свои, снова и снова пёрышки ласково перебирает, всматривается в глубокую высь, выглядывая сверкающий знакомый корабль, чтобы потом, едва только приблизится сияние сильмарилла, взмыть следом за птицами в небо. А она снова сидит над письмами. Рвёт новый конверт, терзает его на куски, не смотрит на грустные печатные закорючки, собирающиеся в чёрные надоедливые слова. Письмо это, не от него, не о нём, потому что звёзды не умирают, как здесь написано. Не могут умирать, и не кому потом присылать похоронки. Поэтому бумаги ей ни капли не жаль. А его письма живые и тёплые, все лежат аккуратной стопочкой, спрятанные в ящик стола. Она достаёт их, прежде чем пойти спать. И перечитывает снова и снова, запоминая каждую буковку, она уже знает их наизусть, но всякий раз почему-то находит в них новое, ещё не замеченное в первом быстром и жадном прочтении. Теперь она смакует слова. Припоминает все их оттенки, растягивает на целые вечера, думая, пробуя их на вкус и перекатывая на языке. Новые почему-то уже не приходят, и приходится старые забывать. А потом перечитывать снова, будто впервые. Она уже и не помнит, сколько ждёт его так вот отчаянно. Она не помнит, сколько сидит вот так, вглядываясь в даль со своего личного маленького маяка. Она не помнит ни имени своего, ни даты, ни месяца, ни даже лет, которые провела здесь одна. Она будто не знает этой вселенной, чужой и холодной, как будто не правильной, не родной. И когда звезда её Гил-Эстель становится ярче, всё ниже и ниже спускается к морю, всё ближе подбирается к берегу, она забывает даже о том, что у неё вовсе нет таких же мягких и трепетных крыльев, которыми владела Эльвинг. Летать для неё оказывается настолько же просто, как и дышать, и она распахивает окно. Чашка падает на пол, по полу бурыми каплями разливается ледяной чай, бумага с печатными мёртвыми буквами и такими же мёртвыми и глупыми словами, мокнет и будто бледнеет на голом полу, а она… Шагает. Делает вдох, последний, глубокий, немножко испуганный, и всё-таки взлетает. И видит, как навстречу ей несётся сверкающий белым корабль из стекла и мифрила, а там, почти у самого носа, стоит, раскинув руки, и улыбается её Эарендил. И когда она падает птицей к груди его, когда слышит его ласковый смех и чувствует горячие руки, когда он зовёт её, жарко и радостно по имени, она всё-таки вспоминает, что зовут её... «Звёздные брызги». И ей пора возвращаться домой.