Опоздал

Мирон опоздал. Когда несся через ночной город на такси, когда томился в очереди на границе, он думал, что не успеет совсем, появится только под утро. Но нет, солнце зашло, а вставать ещё и не думало. Была поздняя ночь, а всё веселье уже закончилось. Конечно, ведь начинали они рано, появление Оксимирона не было заявлено в программе. Его бы подождали, что уж там, парочка особо назойливых вилась бы у входа с камерами. Нахуй. Он приехал сюда совсем не за этим. В баре было душно, воняло смесью перегара, табака и сладких девчачьих духов. Приглушенный свет не резал глаза, приятно обволакивал, но разобрать что-то было трудно. Людей осталось немного, либо самые близкие, либо попросту не успевшие уехать домой и заснувшие на полпути. Пьяные тела дремали на всех мягких и не совсем поверхностях, которые им удалось найти. Мирон внимательно вглядывался в их лица, но найти определённого человека ему не удавалось. Даже спросить было не у кого, бармены, которые, по идее, должны быть здесь самые трезвые, либо свалили, либо валялись в куче тел. На стойке красовалась начатая бутылка виски, и Фёдоров, решив, что не будет единственным трезвенником на этой вечеринке, сделал пару больших глотков. А поиски тем временем проходили безуспешно. Пойти в туалет казалось не самой лучшей идеей, но хуй знает, куда могло потянуть пьяного человека. Блевать уж точно могло потянуть. Странные причмокивания послышались еще издалека, но Мирон заморачиваться по этому поводу не стал. Ну, мало ли, какая дева решила отсосать у именинника, он и сам-то не святоша. Рудбой часто ебал баб, не чаще, чем Фёдорова, но всё же. Через пару минут это начало напрягать. Особенно голоса. Из которых женский разобрать всё никак не получалось. Бессвязную болтовню бухого Вани определить было легко, а вот второй голос сложно было назвать женским. — Бля, Вано, заканчивай уже. Я заебался ждать, пока ты кончишь, — Мирон старался говорить негромко, чтобы Евстигнеев слышал, а остальной бар нет, хотя там, кажется, не было никакого дела до людей в туалете. Причмокивания как-то сразу затихли. И ни звука, ни шороха. Будто и нет никого в этой кабинке. Тишина давила. Наводила на совсем уж нехорошие мысли. А потом дверь открылась. Случайно или нет, но лучше бы Мирон не видел то, что увидел. Рука из кабинки быстро потянулась за ручкой, в попытке ее захлопнуть, но было уже поздно. — Что за хуйня? — Фёдоров буквально влетел в кабинку, и похуй, что места там еле хватало на двоих. Рудбой, сидящий на толчке, потому что стоять уже не мог, явно был на грани оргазма, и смотрел теперь совсем безумными глазами. И Фаллен, который сидел, блять, между ног Евстигнеева, всего в каких-то паре сантиметров от его хуя, весь мокрый, со слюной, стекающей изо рта, и явно тоже пьяный, хоть меньше, чем виновник торжества. Не соображал, кажется, никто. Пару минут они тупо смотрели друг на друга, продумывая дальнейший план действий, насколько это могут сделать три человека с разной степенью алкогольного опьянения. Сразу Мирон хотел въебать. Сначала Фаллену, хотя бы за то, что заёбывал Рудбоя, упоминая в твиттере и даже записав дисс, а потом и самому Рудбою, потому что тот позволил этому недочлену антихайпа отсасывать у себя. Злость не позволяла спокойно мыслить, поэтому пришлось сдерживаться из последних сил. — Какого хуя ты тут делаешь? — после длительной паузы, Фёдоров все же поинтересовался у Светло. Ответ знать не особо хотелось, но все же выяснить нужно было. А вообще, по-хорошему сразу вышвырнуть нахуй из толчка и семнашки в целом. — Надо же, теперь и глава всея русского рэпа входит в туалеты без стука. Кто бы мог подумать! — Фаллен был явно под хорошим градусом, но говорил, на удивление связно. — Пятьсот репостов, дядь, я тут не при чем. Мирон не понял нихуя, о каких репостах идет речь, или может это очередная постирония, которую никто не выкупает. Времени поразмыслить у него не было, потому что тут подключился Рудбой, явно не желая выяснения отношений, и потянул Фёдорова на себя. Поцелуй вышел каким-то скомканным, Ваня всё никак не мог найти губы напротив, места было катастрофически мало, а нерешённый вопрос, который по-прежнему сидел на плитке между раздвинутых ног, скорее напрягал. Но отпускать Мирона он всё равно не спешил, крепко схватился за его майку, пытаясь стянуть ее вниз, а может, просто удержаться таким способом на ногах. Тихое "Я скучал", шёпотом куда-то в висок Фёдорова, чтобы услышал только он, заставило вздрогнуть. Слишком интимно это звучало. Рудбой редко раскидывался нежностями, поэтому Мирон так ценил эти моменты. Именно сейчас хотелось телепортироваться домой, на широкую кровать, развалиться на ней вместе с Ваней, долго целоваться, а потом так же долго ебаться. Вот только Фаллен тихо, будто не дыша даже, сидел на плитке, теперь оказавшись между ног Федорова, потому что последний, благодаря каким-то чудесным махинациям Евстигнеева, оказался на толчке. А Светло будто бы похуй было, кому сосать, и его руки теперь оглаживали бедра Мирона через плотную ткань джинсов, но ненавязчиво, явно не ожидая получить одобрения дальнейших действий. Ощущений было слишком много. Может, просто алкоголь ударил в голову, хотя ясно было, что от трёх глотков не может быть такого явного эффекта. В голове приятно зашумело, будто заглушая внешний шум, а к паху начала приливать кровь. Осознание того, что он возбуждается с одной стороны от требовательных поцелуев Рудбоя, а с другой от рук Фаллена, которые уже оглаживали очертания члена сквозь ткань трусов, предварительно сняв джинсы, накрывало Федорова противоречивостью, абсолютной неправильностью происходящего, а ещё зарождало азарт. Хотелось узнать, насколько далеко они смогут зайти. Рука сама потянулась вниз, легла на волосы Светло, зарываясь глубже. Мирон откровенно кайфовал от мягких волос, сжимал их в кулак и, слыша тихое шипение, разжимал руку, медленными движениями массируя голову. Очнулся он только когда Фаллен взял его член в ладонь. — Блять. Хватит, — отстраниться было тяжело, но необходимо, а голос стал совсем осипшим. — Фаллен, иди перекури, — он кинул ему пачку сигарет, быстро выпихивая его за дверь. Определённо, он хотел продолжения этого. Они все хотели. Но выходить с Рудбоем из туалета это одно, а со Светло — совсем другое. Пальцы дрожали от предвкушения, пока Мирон заказывал такси. Ваня стоял рядом, слегка касаясь, но этого прикосновения было достаточно, чтобы понять, что он поддерживает очередную ебанутую идею. Они понимали друг друга без слов. Фаллен оказался на улице. Не сбежал, что выглядело бы типично в его случае, а стоял, курил явно не первую сигарету и трясся от холода. Ждал. В такси на удивление ехали спокойно. Никаких поцелуев, поглаживаний, даже взглядами старались не пересекаться. Потому что выдержать было сложно. В воздухе чувствовалось напряжение. Никто не знал, что выйдет из этого пиздеца. Мирон понимал, что он единственный адекватно мыслящий человек здесь. Он единственный мог остановить это, но не посмел. Слишком хотелось их двоих. Это было странно осознавать, но Фаллена тоже хотелось. Подчинить, выебать, грязно, жёстко, чтоб орал не то от боли, не то от удовольствия. Светло и Евстигнеев к моменту приезда заметно протрезвели, но все равно часть их разума была затуманена. На этаж поднимались быстро. Все были возбуждены до чертиков, до вспышек перед глазами. Кровать у Фёдорова действительно была огромная. Фаллен тут же повалился на неё, широко улыбаясь, пальцем привлекая к себе Мирона. Расставил ноги в совершенно пошлом жесте, языком прошелся по губам, а Мирон как-то некстати вспомнил, как выглядел рот Светло после члена Рудбоя. — Ваня, — переходя на шепот, начал Федоров, — отсоси. Оба Вани разом встрепенулись, и Евстигнеев повалил Мирона на кровать, снимая с него уже порядком надоевшую майку. Прошёлся языком сначала по ключицам, которые не особо выступали, но кусать их было охуенно, а потом перешёл на соски, выбивая из Фёдорова совершенно дикие стоны, которые тот пытался сдерживать, но не мог. Фаллен тем временем наконец избавился от джинсов с трусами, и теперь, почти не касаясь, гладил член Мирона. Дразнил, убирал руку, а потом сжимал ствол сильнее. Указательным пальцем проезжался по уздечке, переходил на головку, размазывая каплю естественной смазки. Ему нравилось. Просто трогать Фёдорова, потому что он был отзывчивый. На каждое прикосновение он вздрагивал, когда Ванечка убирал руку — подавался вверх, тянулся за ней. Стонал так громко, что хотелось потрогать его везде. Когда Светло взял в рот — рука привычно сжала волосы. Мирон не мог не смотреть. Губы Ванечки, сомкнувшиеся вокруг его члена — лучшее из произведений искусства. Он заглатывал глубоко, пропуская почти в самую глотку, давился, но терпел, старался изо всех, блять, сил. Спустить можно было только от одного вида. В рот или на лицо. А потом целовать покрасневшие губы. — Стой. Остановись, бля, — Фёдорову пришлось буквально оттягивать за волосы Фаллена от своего члена. А тот был и не против, наоборот, выгнулся и застонал. На мгновение в его глазах заплясали бесы. И это был просто пиздец. Мирона крыло только от одних его стонов. Он потянулся рукой к опухшим губам, потрогал аккуратно, проводя по контуру, а потом привлек к себе и поцеловал. Сзади пристроился Рудбой, устав быть просто зрителем, посадил Ванечку к себе на колени и начал оглаживать бедра. Член у Светло стоял уже крепко, и дергался каждый раз, когда Мирон задевал его соски. Кто ж знал, что он таким чувствительным окажется. Они пытались сдерживаться, но уже не могли. Слишком хорошо им было. Фаллен чуть ли не хныкал, был готов начать умолять, но его поняли без слов, и Евстигнеев перевернул его на живот. Он на пробу засунул один палец, он прошел легко, второй труднее, но тоже без особых усилий. — Готовился, да? — хрипло спросил Рудбой и получил в ответ несмелый кивок. Сама мысль о том, что Светло растягивал себя перед тем, как пойти к нему на День рождения, будоражила. Ванечка не говорил ничего, лишь протяжно стонал иногда. Внутри было очень узко. Так, что Евстигнеев, заменив пальцы членом, едва не лишился чувств. Мирона же свои мысли пугали. Смотря, как Рудбой трахает податливого Ванечку, хотелось большего. Хотелось, чтобы он плакал. — Давай вдвоём. Он выдержит. — Ебанулся? — конечно, Ваня охуевал. — Нет. Он пиздец узкий. Секундное молчание оглушило всех. Нагнетало. — Давай, дядь, — просипел Фаллен. Оба будто отмерли. Оба знали, что не надо, но противостоять своей природе не могли. Рудбой вылил побольше смазки, и начал пропихивать к члену палец. Вначале шло туго. Фаллен дёргался, всхлипывал, но терпел. Потом стало как-то полегче, но Ваня все равно не мог понять, как сюда может влезть еще один член. Мирон медленно надрачивал Фаллену, пытаясь хоть так снять напряжение. Они долго пытались подготовить Светло. Смазки вылили, кажется, целый флакончик. Когда Мирон начал толкаться внутрь, Рудбой думал, что кончит сразу же. А Фаллен принимал. Через слезы, через крики, которые затихали в простыне, но принимал. Он был весь мокрый, двигался скорее по инерции, но член не опадал. Они оба вошли и начали двигаться в совершенно разных темпах, и это был пиздец — такого еще не испытывал никто из них. Светло перешел на крик, срывая голос, слезы смешались с удовольствием, но ему было определённо хорошо. Лучше, чем когда-либо. Первым не выдержал Рудбой, и кончил внутрь. Ощущения резко усилились, и Мирон, проехав членом пару раз по чужой сперме, довел Ванечку до долгожданной разрядки, а когда того аж подбросило на кровати, кончил сам. Они были настолько вымотанными, что просто встать с постели было каким-то непосильным заданием. Поэтому они просто укутались одеялом и так и заснули: в обнимку, голые, в сперме.