Река

Я не знаю, сколько времени прошло с тех пор, как я решила написать повесть. Я планировала сделать ее автобиографичной. Не думаю, что решусь рассказать бумаге все о своих мыслях, чувствах, переживаниях, но попробовать все же стоит. В моей жизни было мало интересных историй, которыми можно было бы поделиться: я росла совершенно обыкновенным ребенком со своими интересами, со своими мечтами и тайными желаниями. А может, я просто не помню практически ничего из своего детства, по крайней мере то, что вам было бы интересно узнать. А посему, с вашего позволения, я пропущу этот мой отрезок жизни и сразу перейду к отрочеству. Отрочество у меня началось в конце 14 года жизни, я тогда перешла в восьмой класс. Толстой писал, что у него начало столь сложного периода так или иначе связано с определенным моментом в его жизни. Оглядываясь назад, я тоже могу назвать этот момент. Это было в кабинете русского языка и литературы. У нас тогда сменилась учительница; вместо вредноватой, но добродушной старушонки, над которой все потешались, у нас стала вести молодая, приятной внешности женщина. Как и все дети, я пыталась привлечь внимание: кривлялась, ерзала на стуле, громко смеялась и разговаривала в голос. Как же я могла упустить момент и не понервировать нового учителя? Тогда это казалось мне невероятно веселым, мы срывали урок, осознанно срывали, и могу с уверенностью сказать, нам это нравилось. Мы считали себя взрослыми, не зависимыми ни от кого людьми. Все это приносило мне небывалое удовольствие, пока я не посмотрела в глаза учительницы. Ее взгляд просто молил остановиться, казалось, она кричала “Зачем, зачем вы это делаете? Зачем вам нужно это? Почему вы смеетесь надо мной? Что я вам сделала?” В этом взгляде было столько отчаяния, что я невольно замолчала. Нет, я не стала просить никого остановиться, я все еще считала, что так должно быть, новый учитель должен был пройти своеобразную проверку. Но вот только желание принимать в этом участие напрочь пропало. Вес урок я молчала, не двигалась и больше не отвлекалась (хотя и отвлекаться-то не от чего было, урок мы все-таки сорвали). Долгое время я еще не могла отойти от впечатления, которое произвели на меня в ту минуту ее глаза. Я не сразу осознала, как гадко мы поступили, но именно тогда я поняла, что что-то мы делали не так. Это был переломный момент в моей жизни, его я считаю точкой отсчета. Тогда я уже перестала быть ребенком, но не могу сказать, что именно тогда я стала подростком. Мне потребовалось еще несколько дней для, так скажем, “перехода” в новый период моей жизни. После этого не произошло никаких кардинальных перемен ни в моей внешности, ни в моем внутреннем мире. Но я ясно понимала, что есть нечто такое, что теперь делает меня другой, отличной от всех остальных. Сейчас, когда я стала старше (пусть, не на много, но стала), я могу сказать, что изменилось мое мировоззрение. Или мировосприятие, не знаю, называйте, как хотите. Я стала более искренней, более доброй (?), понимающей. Мне открылись все краски мира! Если раньше я выглядывала в окно и видела только детский сад с полуразрушенной крышей, то с наступлением отрочества, я начала видеть цветущее дерево черемухи под окном, пушистые ветви елей. Я начала больше читать, и читать не ту бульварную литературу, которой зачитываются дети лет 12-13, будь то детские детективы или любовные романы, но классику. То, что сначала казалось мне невероятной скукой, постепенно начало меня увлекать. Особенно мне нравились стихи Цветаевой. Я погружалась в ее атмосферу с головой, меня не пугало это, напротив, мне хотелось все больше и больше. Она стала моим проводником в мир культуры, в удивительный мир поэзии. Я стремилась быть на нее похожей, я была очарована ее творчеством. Естественно, после прочтения ее стихотворений, наполненных какой-то необъяснимой скорбью, печалью, я стала искать свой объект воздыхания. И нашла. Нашла все в той учительнице, она идеально подходила под образ, бережно составленный моей рукой. И я влюбилась. Нет, скоро, заставила себя влюбиться. Мне хотелось душевных страданий, мне хотелось ночных слез по любимой, в конце концов, мне хотелось мастурбации под одеялом на идеальный образ человека, которого ты любишь (?), но который никогда не сможет принадлежать тебе. Понимаете, да? Я придумала для себя повод для душевных переживаний! Я придумала себе любовь! Но кто, скажите мне, кто в таком возрасте не делал этого? Покажите мне этого человека, и я лично скажу ему, что он не существует. Отрезок жизни, в которой большинство деталей было выдумано мною, я и называю первым этапом отрочества.