☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼ ☼
Штора едва колышется от ночного ветра, подрагивает тонкой поволокой тумана, разделяя собой реальность дома и нечёткие, плывущие очертания окружающего мира. Или виной тому хмель? — Почему вы не вместе? — Химчан накрывает ладонью свой бокал и качает головой. Ёнгук наполняет свой и смотрит на дрожащий от дыхания ночного ветра тюль. Химчан не отводит взгляда, смотрит с немым вопросом, ожидая ответа. Ёнгук катает по языку вино и отвечает, не поднимая глаз: — Мы не пара. — Ёнгук, не дури. Ты влюблён в него, а он в тебя. Прошло несколько лет, но ничего не изменилось. Напряжение буквально в воздухе висит. — Тебя не было четыре года, ты выдаёшь желаемое за действительное, — устало отвечает Ёнгук и прячет боль за очередным глотком вина. Терпкого, но уже безвкусного. Вкус потерялся где-то на первом бокале и вопросе о напарнике. — Ага, как же, — говорит Химчан и переклоняется через стол. Сжимает пальцы, так и не коснувшись белоснежного свитера Ёнгука. — Почему? — У каждого своя жизнь. Химчан недоверчиво хмурит брови, но с вопросами отстаёт. Оглушительно громко тикают часы и капает кран. Капля за каплей. Кап-кап. Будто раскалённой иглой по мозгу. Ёнгук стискивает зубы и прикрывает глаза. — Как с охотой? — Химчан переводит тему, но, по сути, спрашивает о Минсоке. Потому что они с ним до сих пор напарники. Не сработались с другими. — Ничего необычного, всё та же нечисть, всё те же уловки, — вино откровенно горчит, и Ёнгук отставляет бокал, укладывая голову на скрещенные руки. — Кажется, с закрытыми глазами уже могу половину уничтожить. — Именно поэтому ты весь в шрамах? — Химчан щурится, разглядывая его, но ни тени улыбки в глазах. Не так, как прежде, когда их целитель хохотал звонким колокольчиком, вселяя уверенность и надежду одним своим присутствием. Химчан перестал улыбаться в одночасье, когда несмотря на все усилия и старания Техён так и не смог вдохнуть. Химчан бросил тогда всё и растворился в серости дней, не давая о себе знать до вчера. Они нашли нового целителя, но Химчана, друга детства, Ёнгуку не хватало. Стук в дверь был неожиданностью, но совершеннейшим сюрпризом оказался стоящий на площадке Химчан. В потрёпанной одежде, осунувшийся, но всё тот же целитель, чьё прикосновение дарило облегчение. Хоть и умеет Химчан задавать вопросы, от которых не знаешь, куда бежать. Химчан дёргает уголком рта и смотрит. Умеет же так, что наизнанку. Ёнгук вздыхает. Скрывать от Химчана и раньше мало что выходило, а уж теперь, когда в его глазах застыла вечность, и подавно. — Мы не влюблены, — качает головой Ёнгук на незаданный вопрос и вновь крутит в руках бокал, хватаясь за него, как за спасительную соломинку. Из окна веет холодом, но лучше стылая прохлада, чем удушье. — Мне-то не заливай. Ёнгуку неловко под взглядом бывшего целителя. Изогнутая бровь намекает на то, что Химчан не верит ни единому слову. Прямо как когда-то, когда он латал раны Минсока, а Ёнгук стойко отнекивался, пытался удержать защитный барьер и ткнуть очередную обезумевшую демонессу ножом, пока не получил заклинанием в лоб и не утихомирился под чуткими пальцами другого целителя. — Вы родственные души, Ёнгук. — Господи, Химчан, ты сериалов пересмотрел? Какие родственные души? — Вы предназначены друг другу, балда, — мягко улыбается Химчан. Впервые улыбается за столько времени, и на сердце Ёнгука становится чуть теплее и спокойнее. — Родственные души — это два осколка одной разделённой души, которая стремится вновь стать единой, целой, неделимой. — Что за ерунда? — Ёнгук бы захохотал, но он прикусывает язык, оставляя лишь возмущение. — Это не ерунда. Это древние свитки. — Бабкины сказки. — Не совсем, — в голосе слышится безмерная усталость. — Ты просто не хочешь это признать. Ты же любишь его, тебя тянет к нему, как и прежде. Ты попросту боишься, что не можешь противостоять этому. Минсок делает тебя по-настоящему целым. — Нет. — Нет? — Химчан поджимает губы и бледнеет, прежде чем продолжает, тщательно подбирая слова: — Не пожелаю тебе узнать, что такое смерть твоей родственной души. Когда ты перестаёшь существовать, но вопреки всему живёшь. Это страшно, но так ты наверняка узнаешь, кого потерял. Я долго копался в свитках и искал ответы. Есть способ узнать, что он именно тот. Вот руна, которую следует нарисовать на груди, там, где бьётся сердце, — Химчан протягивает Ёнгуку листочек с простой руной, но такую Ёнгук не встречал никогда. — Она станет ответом на твои вопросы. — Я не стану. — Твоё дело, — пожимает плечами Химчан. — Лишь бы не узнать, когда слишком поздно. Химчан поднимается со стула и хватает куртку с вешалки, накидывая на плечи, он быстро обувается и поднимает покрасневшие глаза на Ёнгука, который замирает под его тяжёлым взглядом на пороге кухни. — Ты куда? — Развеяться. Ёнгук, ты мне как брат, и я хочу для тебе лучшего, — Химчан хлопает Ёнгука по плечу и натянуто улыбается. На дне глаз застывшие слёзы, и Ёнгуку опять неловко. — Прости, что влез. К утру буду. Ёнгук допивает вино залпом. В груди болезненно тянет, а голова идёт кругом. Словно слова Химчана сломали его. Он кусает губы и падает на кровать, не раздеваясь. Бездумно смотрит в потолок и старается не думать. Но не выходит. Слова Химчана жгутся, отдаваясь болезненной тяжестью в солнечном сплетении, горят раскалёнными буквами на внутренней стороне век. Проворочавшись с полчаса, Ёнгук садится на кровати и вплетает пальцы в волосы. Он бредёт на кухню и вертит в руках рисунок руны, пока не выдыхает. Была не была. Хуже не станет. Или станет? У каждого своя жизнь. Они не пара. Ведь так? Ёнгук долго ищет маркер прежде, чем стягивает свитер и, глядя в зеркало, старательно выводит очертания руны. Ничего не происходит, когда он заканчивает. На него не падает осознание, не снисходят ангелы, не происходит ничего. Впрочем, он не сомневался. Минсок — не его родственная душа. Ёнгук усмехается и касается руны в попытке стереть, но вместо этого падает на колени, пытаясь сделать вдох. Живот скручивает судорогой, а лёгкие будто слиплись. Боль, перекрученная с дичайшей слабостью, ползёт по телу, разливает дурноту, пока перед глазами сумасшедшим калейдоскопом складываются обрывки воспоминаний, событий, фраз. В груди болезненно стонет ноющее сердце, дыхание неспешно восстанавливается, и Ёнгук отнимает пальцы от клокочущего в груди безумного перестука. Теперь он понимает, что значит родственные. Он столько лет врал самому себе, что тот поцелуй — нелепая случайность. Благодарность за спасённую жизнь. Не более. Он врал себе, что они просто напарники. Врал, что сердце не замирало, когда в горниле боя он не видел Минсока. Врал, что сердце не начинало вновь биться, когда он выцеплял взглядом танцующего с двумя саями в руках Минсока, полосующего врагов. Он о столь многом врал сам себе. Ёнгук понимает, что лишь тогда он чувствовал себя целым. Единым. Полноценным. Наспех одевшись, Ёнгук бьёт по газам, почти касается коленом асфальта на поворотах, бросает шлем на руль мотоцикла и бежит по лестнице, ощущая, как сердце бьётся где-то в глотке. На мгновение ему кажется, что он видит Химчана, сворачивающего за угол, но тот вряд ли бы оказался в этой части города. Там, где оставил своё дыхание Тэхён. Перепрыгивая ступеньки, Ёнгук боится не успеть сказать то, что предстало перед глазами. Ту страшную и простую правду, на которую он закрывал глаза столько лет.На бешеный стук в дверь выглядывают даже соседи, но одного взгляда Ёнгука достаточно, чтобы двери щёлкнули не одним замком, скрывая за собой испуганных хозяев. Минсок открывает дверь и смотрит на него воспалёнными глазами. Такими же дикими, какие видел Ёнгук у себя в зеркале час назад. Он молча смотрит, лишь осторожно прикладывает ладонь к сердцу и несильно сжимает, будто боль Ёнгука принадлежит и ему. Особенно чётко ощущается связующее их чувство. Остро, невыносимо, цельно. Ёнгук делает шаг навстречу. Минсок обнимает в ответ..
13 сентября 2018 г. в 10:13