Маленькое наказание

      - Дос-кун, а, может, не надо? – Взволнованно произнес Николай, сидя на кровати.       Достоевский, не оборачиваясь от шкафа, доставал какие-то вещи.       - Я просил не называть меня так.       Гоголь невнятно простонал и закрылся одеялом. Не обращая внимания на его ужимки, Фёдор швырнул приготовленную одежду на кровать.       - У тебя пять минут, чтобы переодеться.       Выйдя из спальни, Достоевский мягко закрыл дверь, оставив Николая в одиночестве. В конце концов любопытство парня взяло верх, и тот выполз из-под одеяла. Но стоило только взглянуть на приготовленную Фёдором одежду, он тут же залился румянцем, боясь даже прикоснуться к ней. Но время шло, и Гоголю пришлось взять себя в руки.       Скинув с себя свою повседневную одежду и оказавшись в одних трусах, он поднял верхнюю часть костюмчика. Вновь покраснев, юноша все-таки надел полупрозрачный корсетик и сильно утянул его на талии. Далее следовали тонкие кружевные стринги.       - Он издевается! – Прошептал себе под нос Николай, но, стянув с себя белье, надел этот неудобный «подарок» Достоевского.       Белая ткань женских трусиков сразу же неудобно уперлась между ягодиц. Такое чувство бывает, когда трусы сомнутся и скатятся в середину, и хочется их поправить. Но поправлять сейчас было нечего, и Николаю пришлось терпеть это чуть болезненное неудобство. Гоголь распустил волосы, позволяя им рассыпаться по плечам, и взглянул на оставшиеся вещи. Судорожно выдохнув, он поднял тонкие кружевные чулки; черный бархат сначала оказался приятен на ощупь, но стоило их надеть, как ткань начала царапать ноги.       - И как женщины это носят? – Продолжал ворчать Николай.       В этот момент в комнату вошел Достоевский и, закрыв дверь, приблизился к Николаю. Гоголь хоть и покраснел, но взгляда не отвел. Достоевский улыбнулся.       - Тебе идет, - спокойно произнес он и мягко надавил парню на плечо, вынуждая сесть.        -Федь, может, не надо? – Снова попытался упросить его Николай, но тот остался непреклонен.       - Ты наказан, милый мой, - с нежным спокойствием произнес Фёдор и, развернувшись, подошел к тумбе, - я предупреждал тебя, что будет наказание, если ты придешь поздно?       - Д-да…       - Так в наказание ты сегодня мой на всю ночь.       Фёдор что-то достал из тумбы и вернулся к Николаю. Тот заметил, что у него в руках, и вновь покраснел, как девочка. Нервно сглотнув, он произнес дрогнувшим голосом: "Федь".       - Молчи, - холодно ответил тот, - пока хуже не стало.       - И что я должен делать?       - Все, что я скажу. Ложись на кровать.       Гоголь послушно лег на спину и свел ноги. Через маленькие почти прозрачные стринги было видно абсолютно все. Хоть они состояли в отношениях уже месяц, но до постели дело еще не доходило. До сегодняшнего дня. Если бы Николай знал, чем обернется его поход в бар с Пушкиным и Гончаровым, он никогда бы не согласился на эту вылазку. Но Достоевский обернул это в свою пользу. Как всегда.       - Раздвинь ноги.       Смутившись, Николай все же послушно развел ноги в стороны и отвернулся.       - Смотри на меня! – Прозвучал резкий голос, и Николаю пришлось повиноваться.       Фёдор провел рукой по внутренней стороне бедра, мягко огладил возле ягодицы. Смотрящий на это Николай, стал немного расслабляться. Прикосновения оказались приятными, даже возбуждающими, но Достоевский убрал руку и сунул парню смазку.       - Сделай это сам, а я посмотрю, - Хитрая ухмылка озарила лицо Фёдора, заставив Николая задрожать. От одной мысли о том, что сейчас придется делать, Гоголь был готов закрыть лицо руками и убежать.       - Милый, может, лучше ты?..       - Я жду.       Фёдор закинул босые ноги на кровать и, положив одну на другую, спокойно наблюдал за смущенным юношей. Тот зажмурился и открутил колпачок тюбика. От страха и смущения, от раздирающего чувства того, что Фёдор смотрит на него сейчас, голова шла кругом, а сердце колотилось, словно при аритмии. Николай замер, так и не решившись, но Достоевский ждать не собирался.       - Я буду подсказывать, - от неожиданности Гоголь распахнул глаза, - а ты делать то, что я скажу. Согни ноги в коленях и разведи шире.       Николай послушно выполнил и этот приказ.       - А теперь оттяни резинку белья и выдави смазку на пальцы.       Зажмурившись снова Гоголь подцепил пальцем край трусов и оттянул его в сторону, открывая Достоевскому вид на сжимающуюся дырочку. Николай не заметил, как нервно язык Фёдора прошелся по губам.       - Смазку, - напомнил Фёдор.       Преодолевая смущение, Гоголь выдавил холодную склизкую жидкость на ладонь, позволив нескольким каплям упасть на постельное бельё.       - Смотри на меня, милый, - нежно произнес Фёдор, поглаживая ногой около члена Николая. Тот вздрогнул и открыл глаза.       - Ну же. Тут нет ничего страшного.       Проглотив слюну, Николай коснулся горячей дырочки холодными от смазки пальцами. Сердце билось так, словно он бежал, а по телу начал разливаться жар. Фёдор ступней подтолкнул его руку, помогая решиться. Первый палец проник на несколько сантиметров, заставив парня прикусить губу и застонать. Протолкнув чужую руку дальше, Фёдор убрал ногу и вновь принялся наблюдать.       - Смажь все внутри, а затем добавь второй палец.       Сквозь стон было слышно почти неразборчивое «угу». Протолкнув палец сам, Николай стал оглаживать горячие стенки. В голове мелькнула мысль, что от мастурбации он стонет, как шлюха, и Гоголь сделал было движение вытащить пальцы, но Фёдор грубо толкнул его руку обратно, заставляя проникнуть пальцем до конца.       - Добавляй второй.       Стоило еще одному пальцу проникнуть внутрь, стало уже больно, но Достоевский продолжал контролировать его руку. Возбужденный член просил прикосновений, и Николай потянулся к нему. Тут Фёдор резко вскочил с места и, оказавшись рядом, прижал его руку к кровати.       - Нет, милый, рано.       - Федь, пожалуйста, это… это больно.       - Продолжай, - довольно промурлыкал в самое ухо Достоевский, поднимая чужую руку и привязывая ее поясом к кровати, - разводи пальцы в стороны.       Николай попытался вырвать руку, но цепкая хватка Достоевского не позволила ему освободиться, и Николай оказался привязан к кровати. Оставалось только слушаться. По телу разливался жар от возбуждения и жжения внутри, но Николай продолжал делать так, как сказал Фёдор, а тот уже вернулся на свое место.       - Добавь еще один, - томно произнес Фёдор, чувствуя, что скоро потеряет терпение. Но он хотел закончить эту игру.       Третий палец вошел с трудом. Николай застонал, ерзая на кровати. Маленькие трусики больно давили на возбужденную плоть, а от каждого движения член натирался лишь сильнее. Сдерживать стоны едва ли получалось, жжение внутри усилилось. От столь противоречивой гаммы возбуждения и сладкой боли Николай дергался, пытался освободить руку, но продолжал растягивать себя, подмахивая задницей в такт. Неожиданно палец коснулся простаты, и Гоголь, громко вскрикнув, кончил себе на живот и замер, даже не вытащив пальцы.       - Достаточно, - томно произнес Фёдор и подполз ближе, помогая еще не пришедшему в себя Николаю вытащить свои пальцы из задницы.       От этого движения Гоголь распахнул глаза. Зрачки были расширены так, словно парень находился под действием наркотиков. Хотя Достоевский был для него хуже любого психотропного вещества. Улыбнувшись, Фёдор склонился ниже и увлек Николая в нежный поцелуй. Но это казалось неинтересным демону. Пользуясь прострацией любовника, он мягко перехватил вторую руку и незаметно привязал возле первой. Гоголь почувствовал прикосновение веревки, но было уже поздно. Разорвав поцелуй, Фёдор облизнул губы и с улыбкой посмотрел на покрасневшего Николая.       - Хочешь большего? – Мягко спросил он и спустился губами к шее юноши.       Оставив на шее несколько засосов, он опустился ниже, прикусил ключицы, скользнул рукой вниз, мимолетно проходясь по члену Николая, но только затем, чтоб возбудить сильнее, поддразнить и убрать руку. Николай было двинул бедрами, прося прикоснуться снова, но Фёдор делал только то, что хотел. Он то больно сжимал ягодицу, то почти нежно ласкал ее, спускаясь поцелуями ниже. Коснувшись губами соска, он принялся вылизывать его, чуть посасывая, прикусывая зубами красную бусину и вокруг. Николаю не хватало воздуха, от возбуждения закружилась голова, хотелось свести ноги, но вклинившийся между них Фёдор не позволял. Сквозь ткань чужих брюк Гоголь чувствовал его возбуждение, чувствовал, как член упирается ему в пах. Это возбуждало еще сильнее, до дрожи в ногах, до жжения внизу живота. Николай стонал, не видя смысла сдерживаться, позволяя Достоевскому наслаждаться его возбужденным голосом, полным желания. И тот понимал, что это было желание принять его в себя, немая просьба поскорее начать, не мучить. Но не мучить он не собирался. Садист.       Отвлекая юношу ласками, Фёдор стянул с него стринги и, развязав корсет, отложил их в сторону. Дотянувшись до тумбы, Фёдор достал широкую ленту и маленький ремешок.       - Будь умницей, закрой глазки, - прошептал он, любуясь взволнованным видом Николая, и, когда тот исполнил «просьбу», туго завязал глаза лентой.       Связанный, обнаженный Николай, лишенный даже возможности наблюдать за действиями Достоевского, возбуждал еще сильнее. Но Фёдор держался. Склонившись к пульсирующему члену юноши, он выдохнул на него, опаляя горячим воздухом. Николай вздрогнул, а Фёдор с усмешкой затянул ремешок у основания.       - Н-нет, Федя, пожалуйста! – Воскликнул Гоголь, начиная дергаться. В паху давило и больно пульсировало.       Достоевский склонился к нему и прикусил его губу, целуя, а рукой медленно проводил по члену, заставляя бедного Николая вскидывать бедра и едва не молить ускориться.       - Мм, Федя, пож-жалуйста!       - Это твое наказание, милый, - прошептал Фёдор ему в губы и больно шлепнул по ягодице, вызывая вскрик.       Отстранившись от столь желанного тела, Достоевский скинул рубашку и брюки, стараясь сделать все это как можно быстрее. Николай был открыт перед ним, беззащитен, и это столь возбуждало, что любой бы уже потерял терпение.       Раздевшись, Фёдор вновь прижался к любимому, подхватывая рукой за талию. Николай почувствовал его обнаженное желание, но не отпрянул от смущения, а толкнулся навстречу, прижимаясь сильнее, стискивая ногами чужие бедра.       - Вот, значит, как, - усмехнулся Достоевский, приставляя член к пульсирующей дырочке.       Николай подрагивал, дыхание сбилось, на груди блестели капли пота. Ноги, согнутые в коленях, нервно сжимали бедра Достоевского, а тот медлил, дразняще размазывая смазку по ягодицам. Николай, не выдержав, воскликнул:       - Пожалуйста, Федя, войди уже наконец!       Последнее слово потонуло в громком болезненном стоне после грубого толчка. Достоевский вошел полностью и, не давая привыкнуть, начал двигаться сразу. Николай застонал от боли, задергался, но Достоевский сильнее прижал его к себе. Двигаясь плавно, Фёдор прижимал парня к себе, лаская, целуя в губы.       Неожиданно толчки стали грубее. Подхватив юношу под коленями, Достоевский закинул его ноги себе на бедра, заставив зацепиться сзади. Двигаясь быстрее, резче, он словно хотел оказаться как можно ближе, прижаться в плотную, не отпускать от себя.       Возбужденный член Николая больно передавливался тугим ремешком, но стоны, рвущиеся из горла, не оставляли ему возможности просить прикоснуться к себе, снять эту дурацкую игрушку. Гоголь подмахивал навстречу движениям Достоевского, наплевав на боль.       Решив, что с Николая достаточно, Фёдор расстегнул ремешок и позволил ему медленно скатиться на простынь. Обхватив тонкими пальцами изнывающий член Николая, Достоевский стал быстро двигать рукой по стволу, то массируя головку, то вновь на секунду пережимая основание, то опуская руку, гладил яйца. Николаю не хватало дыхания. Каждое движение любовника вырывало громкий стон, голос охрип, но перестать кричать не получалось.       Достоевский сорвался на быстрый темп. Сжимая ягодицы Николая, он припал к горячей шее и, оставив на ней несколько засосов, увлек юношу в развязный поцелуй. Неожиданно отстранившись от желанных губ, Гоголь выгнулся и, откинув голову, кончил, тут же падая на кровать. Воспользовавшись расслабленностью чужого тела, Фёдор грубо толкнулся несколько раз, кончая следом.       Первым пришел в себя Достоевский. Тяжело дыша, он отвязал руки Николая и, положив голову на подушку, притянул юношу к себе. Скинув надоевшую повязку, Гоголь прижался к его груди, радуясь возможности просто полежать рядом. После такого яркого удовольствия он не замечал, как начинала болеть задница, но утром эта боль будет более явной.