***
Черчесов всё же разрешил им отпраздновать. Дзюба был очень убедителен, говорил что-то про силу, дух и ногу Акинфеева. Говорил, что таких сильных соперников они не каждый день побеждают. Говорил, что в четверть финала они не разу не выходили. Говорил, что они все очень напряжёны, и им нужен законный отдых. Говорил, говорил, говорил. Дзюба в общем-то много говорил, не всегда по делу, но очень убедительно. Мало кто выдерживал его напора, вот и Саламыч не выдержал — разрешил ребятам расслабиться и повеселиться. Но только с условием: без девочек и алкоголя. И если без первого футболисты хорошо обходились, то отсутствие второго не всем пришлось по духу. Особенно Кокорину. Неизвестно, как Марио смог напиться детским шампанским, принесенным Дзюбой, но тот факт, что бразилец при всех буквально засосал Черышева, говорил, что защитнику больше наливать нельзя. Поцелуй новоиспеченных любовников увидели все, а вот то, что Головин после этого сразу же выбежал из комнаты, не заметил никто. Кроме Кокорина.***
Наконец отойдя от эйфории, накрывшей его с головой сразу после матча, Саша вспомнил, что пообещал Кокорину. Рассказать обо всём Денису. Нет, не так. Признаться ему во всём. Головин не скрывал от самого себя, что делать это ему не то чтобы хотелось. Вернее совсем не хотелось. Но он понимал: сейчас или никогда. К тому же, падать в глазах у Кокорина было не лучшей идеей. Пообещал — значит выполнит! И вот, собравшись с духом, он встал с кресла чтобы подойти к Денису. Ему не нравилась эта атмосфера: слишком много людей вокруг, и музыка играет дурацкая (сегодня диджеем был Лёша, а у него, в отличие от брата, вкус был отвратительный). Он уже глазами искал Черышева, как услышал улюлюкивание Дзюбы, удивленные возгласы и редкие аплодисменты. К такому он был не готов… Саша не помнил, как добежал до своего номера и влетел в ванную. Помнил только, как сполз по стене и закричал в пустоту. Истеричные всхлипы заставляли тело сжиматься, а слёзы застилали глаза.***
Он выбежал из комнаты моментально. Саня даже моргнуть не успел, а его уже не было. Он оглянулся: никто даже не заметил, все продолжали смотреть на Дениса и Марио. Кокорин отвернулся, ему было противно смотреть на это. Он подошёл к столу и залпом выпил бутылку воды. Заиграла очередная песня Лободы, но его мысли были далеко: он не понимал, за что над этим невинным цыплёнком так издевается судьба. Он же не железный, в любой момент может сломать и что-нибудь с собой сделать. Только эта мысль пронзила его голову, он сразу подорвался и побежал в направлении номера Саши.***
Дверь распахнулась и с грохотом ударилась о стену. Но Саша не обратил на это внимания. Кокорин оглядел его с ног до головы. Он дрожал — и это было первым, что он заметил. Нет. Он не дрожал. Его трясло. Просто лихорадочно трясло, а в глазах была написана такая боль, словно перед ним сейчас Денис не целовался, а рожал ребенка от Марио. — Саша… Он не слышал. Он бросился к раковине, открывая вентиль непослушными руками и подставляя ладони под тугую струю. По бледным, Боже, таким бледным щекам текли слёзы. — Саша… — повторил Кокорин. В какой-то миг он понял, что сделал шаг к нему, осторожно протягивая руку, но не смея коснуться вздрагивающего плеча. Погладил пальцами воздух. В ванной на несколько мгновений повисла тишина. И нарушилась так внезапно, что сердце сжалось до размеров горошины: через прижатые к лицу ладони прорвался громкий всхлип. А следом рваные рыдания, на которых явно не хватало дыхания, сотрясли тело парня. Ноги Саши подогнулись, и тот тяжело сполз на пол, цепляясь пальцами за края раковины. Холодная вода по-прежнему хлестала его по рукам, стекая ниже, к локтям, исчезая в коротких рукавах футболки, прорезая мокрыми дорожками быстро намокающую ткань. — Саша, послушай… Он вздрогнул так, словно Саня проорал эти слова ему на ухо, а не шепнул едва слышно. — Нет, нет! Прошу, уходи! Эти слова странным образом привели его в чувство. Сработал какой-то неизвестный переключатель, заставив потянуться к нему, мазнуть пальцами по влажному локтю в попытке поднять, встряхнуть. Но полузащитник отпрянул, словно не узнавая его, снова срываясь и опять стараясь оттолкнуться. Ладонь Кокорина вновь сомкнулась на предплечье парня и вытащила его из укрытия, прижимая к стене, не давая бороться, вцепляясь пальцами в странно-ледяную кожу, обдавая собственным теплом. Что-то неизвестное удержало Сашу от попыток высвободиться. Он вжался лопатками в скользкий кафель, мечась широко раскрытыми глазами по стоящему напротив Кокорину. Даже не догадываясь, что ещё одна крохотная капля с этих ресниц — и его выдержка помашет ручкой. Что его губы прижмутся к губам Головина. Что он зароется руками в его волосы. Что моментально отпрянет. Руки выпустили его плечи. Прижали к себе, обнимая, глуша рыдания. И те действительно стихали. — Что ты чувствуешь, когда видишь Артёма с Игорем? Они же постоянно вместе, у тебя перед глазами, — неожиданно произнёс Саша хриплым от долгих рыданий голосом. Саня даже не заметил, как начал трястись вместе с ним, почти синхронно, переживая боль, которая преследовала его каждый день и, особенно, ночь. — То же, что и ты. Ногти царапнули его по спине, но вот дрожащие — просто ледяные — пальцы Саши коснулись кожи, чуть отпрянули, и уже робкая мокрая ладонь всей поверхностью прошлась вверх по его хребту, цепляясь, вжимаясь подушечками. — Пожалуйста, будь со мною рядом… — робко и почти умоляюще произнёс Саша, заглядывая красными от слёз глазами в лицо Кокорина. Рука Сани сама спустилась вниз, подхватила футболиста под трясущиеся колени. Вторая ладонь крепче прижала Головина к груди. И через мгновение полумрак спальни скрыл этот умоляющий взгляд от его глаз. Ноги сами подводят его к постели. Руки опускают Сашу на простыню. Вытянувшись рядом со всхлипывающим парнем, Кокорин тут же привлёк его к себе, пресекая разом все попытки вырваться, встать и уйти. Но вырываться Саша и не думал. Он начал успокаиваться. Будто объятия Кокорина были самым надёжным местом во всём этом убогом мире. И чёрт его знает, сколько времени прошло, когда широкие плечи прекратили вздрагивать. Несколько минут, или час, или вся грёбаная ночь, потому что он не засекал, просто смотрел в темноту. Думал о том, что произошло там, в ванной, только что. — Спи, — пальцы осторожно принялись гладить его руку. Он не сумел удержаться. — Я здесь, просто спи. Он был в ужасе от того, что говорил. От осознания, что всё так, как и должно быть. То самое «правильно». Как? Как, мать её, это можно назвать правильным? Но другого определения у Сани не находилось. Всё на своих местах. Он возле него. В его объятиях. Его голова покоится совсем рядом. И где-то внутри внезапно рождается новое, такое нужное слово. Покой. — Саш, — тихо, как он вообще услышал — не голос, лишь движение губ — непонятно. — Что? — Мне холодно. Ему холодно. И этот почти незначительный факт перевернул разом весь устоявшийся, стабильный, ледяной мир нападающего. Саня развернул его спиной к себе, одновременно натягивая на них обоих одеяло, сбитое к ногам. Прислонился горячей грудью. Укрыл. И грел своим телом окоченевшего парня. Ладонь Саши нашарила его запястье и, секунду поколебавшись, потянула на себя, заставила обхватить талию под одеялом. Вот так просто — раз, и всё. И он ещё ближе. Боже, как всё было просто. Он никогда не спал с парнем. Видимо пришло время попробовать.