Благословление

      Непроглядная тьма обступила его со всех сторон. И не было видно ничего – он, такой маленький и крошечный в этой бесконечной ночи, болтался в разряженном воздухе, беспомощно махая руками и ногами. Вот оно и закончилось, это страшное злоключение. И неужели темнота, которая окружила его теперь, это то, что он заслужил своим подвигом, его награда? Или... не было ничего? И все это ему привиделось во сне, в ночном кошмаре? Холодные камни, сырые овраги, страшные утесы, густые, дремучие леса, где воздух затхлый и где много веков назад застыла жизнь, сажа и пепел, гранитные кости... И верные, преданные друзья. Нет! Это был не сон: и маленькие кусочки складывались в огромную картину в его сознании. Он вспомнил гору с огненным сердцем, горячий, раскаленный воздух, раздирающий горло и не дающий свободно дышать, и все осознал.       Ресницы его зашевелились, дернулись несколько раз опухшие веки, и он открыл глаза. Непривычный после столь долгого нахождения во тьме свет немного резанул их: и первым, что он увидел, стали белоснежные одежды его хорошего друга и мудрого советчика... Фродо не мог поверить своим глазам: он находился здесь, он снова дышал этим воздухом – воздухом, очищенным от примесей зла и лиходейства ценой жизни многих народов Средиземья. Как легко было его плечам, которые еще совсем недавно грозились надломиться от тяжелейшего бремени, выпавшим на его хоббитскую долю. Но а как легко было на сердце... Здесь были его друзья – живые и невредимые, здорово потрепанные судьбой, но, тем не менее, выжившие и сохранившие преданность ему. Казалось, простыми объятиями не передать всех тех чувств, которые, словно гигантские волны буйного моря, переполняли его в тот момент, хлестали через край – хотелось плакать навзрыд, хотелось просто рыдать от счастья и одновременно с тем смеяться от души, хотелось вскочить на ноги, радостно кричать во весь голос и пританцовывать... Под радостными, пропитанными родным теплом взглядами своих друзей и товарищей, Фродо, не переставая счастливо улыбаться, медленно закрыл глаза и всей грудью глубоко вздохнул. Да, в этот момент он чувствовал себя перышком, которое подхватил порыв легкого и свежего ветерка, поднимая ввысь и кружа над землей в причудливом танце. И никто из присутствующих в этот самый момент не проронил ни слова и даже не сдвинулся с места – они, подобно статуям, стояли и, молча улыбаясь, не сводили глаз со своего Хранителя.       Первыми нарушили установившуюся благоговейную тишину Перегрин и Мериадок: проворные хоббиты вновь обступили Фродо, надежно укутывая его в своих объятиях.        – Давай, Фродо, вылазь! Пора явить миру главного героя! Нас теперь тут каждая собака знает, нынче мы везде почетные гости! – тормошил его Пин, ухватившись за здоровое плечо и раскачивая из стороны в сторону. – Столько людей собралось! Отовсюду понаехали! А у нас с вами даже не было времени толком рассмотреть белый дворец! Предлагаю, не теряя ни минуты, отправиться на великие открытия!        – Нет, нет! На великие открытия мы отправимся чуть позже: сначала необходимо отправиться за подкреплением! Фродо, ты ведь голодный? Здесь великолепно кормят! – подключился к разговору Мерри, бесцеремонно плюхнувшись на его подушку и обняв со спины.        – Эх, сорванцы! Дайте ему толком отойти ото сна и вновь присмотреться к этому миру! – по-доброму укорил их Гэндальф, убрав руки Пина от смеющегося Фродо. Затем они встретились взглядами, и лицо волшебника осветилось лучезарной добротой, а глаза затопила неземная благодарность. – Теперь для него этот мир откроется совершенно с иной стороны.       Сказав это, он вышел, и Мерри с Пином непонятливо уставились ему вслед. За ним, пожелав бывшему Хранителю поскорей выбраться и посмотреть на белый свет, удалился Леголас вместе со своим закадычным другом Гимли. Подгоняемые Арагорном, что-то непонятно бурча при этом, ушли также и два хоббита, верно охарактеризованные Гэндальфом «сорванцами». Тихо стоявший дальше всех от постели Сэм, медленно подошел к нему, смущенно то поднимая, то опуская взгляд.        – Вот все и закончилось, мистер Фродо, – произнес он, присев на краешек кровати и сцепив руки в замок.        – Да, Сэм... – еле слышно проронил его собеседник внезапно севшим голосом. На этом в комнате повисла тишина. Из-за приоткрытой двери доносились удаляющиеся голоса, где-то за окном слышалось пение какой-то птицы, в комнате гулял легкий ветерок, обдавая своим дыханием двух внезапно погрустневших хоббитов, сидевших рядом друг с другом, прислонясь плечом к плечу. Нет, грустили они не оттого, что завершилось их приключения – совсем не от этого. Просто внезапно внутри вдруг образовалась какая-то дыра, пустота: словно что-то исчезло оттуда вместе с кольцом и уже не вернется.        – И ведь наш Гэндальф как всегда прав: теперь на мир мы посмотрим совсем по-другому. Ничего прежнего уже не будет... – услышав его последнюю фразу, Фродо торопливо схватил пухлую ручку и стиснул ее в своей.        – Мир просветлел теперь, Сэм, воздух очистился. Да, многое изменилось для нас с тех пор, как мы покинули Шир. Но все, что ты любил и любишь, осталось нетронутым. Вернувшись домой, ты убедишься в этом. И еще... – он улыбнулся краешками губ, нежно поглаживая каждый пальчик чужой руки, – мой дорогой Сэм, я рад, что ты был со мной все это время. Вот уж кому я действительно благодарен всей душой.       Садовод поднял на него раскрасневшиеся, но улыбающиеся глаза и шмыгнул носом. Они обнялись и долго не могли расстаться, продолжая удерживать друг друга в теплых объятиях. В таком положении их застал и Арагорн, остановившийся в дверном проеме и невольно улыбнувшийся, став свидетелем этой трогательной сцены. Когда Фродо наконец заметил его, лицо хоббита мгновенно залилось краской: он поспешно отпустил друга и смущенно поднял глаза на следопыта.        – Кое-кто еще очень хочет видеть тебя, Фродо. Я думаю, ему есть, что сказать тебе. Ну а нам с тобой, Сэмуайз, нужно будет удалиться ненадолго. Пойдем, с ним все будет в порядке.       Еще напоследок верный слуга обернулся на своего хозяина, оглядев его обеспокоенным взглядом, который почему-то заставил насторожиться бывшего Хранителя: он пытливо уставился на дверь, ожидая еще одного гостя. Послышался голос Арагорна, благосклонно обронивший короткое «входи», затем раздались торопливые шаги. У самой двери они замедлились и стали даже какими-то нерешительным, но посетитель все-таки показался в комнате. Фродо на мгновенье забыл, как правильно нужно дышать: его большие глаза широко раскрылись, а по телу растеклось какое-то странное смешанное чувство. Как будто бы радость встречи, прежний страх и искреннее непонимание вдруг наполнили его, сковав невидимыми оковами и лишив возможности говорить. Некогда горделивый гондорец сейчас взглядом провинившегося ребенка буравил каменный пол. Поднять глаза на Фродо ему что-то мешало: он боялся. Бравый воин, бывавший в страшных боях, в кровавых мясорубках под стенами приграничных крепостей, встретивший однажды саму смерть и чуть было не отдавшийся ей, он боялся теперь просто посмотреть в глаза маленькому невысоклику, которого сам до поры до времени считал смешным и слабым.        – Ты... – наконец усилием воли выдавил он из себя, – молодец, Фродо... Ты пронес тяжелую ношу весь этот опасный путь. Невероятно стойкий народец... вы... Постепенно голос его перешел на шепот, однако это было совсем не то шипение человека, разум которого был затуманен черными чарами кольца, ослеплен силой «столь обыкновенной безделушки». Тихий голос грозился совершенно пропасть и раствориться в воздухе, не дав договорить что-нибудь важное, то, что этот хоббит непременно должен был услышать.        – Боромир... – кратко обронил Фродо, пробуя сделать глубокий вдох, но дыхание его сбилось, как если бы он вдруг собирался заплакать. Мужчина съежился от звука его дрожащего голоса – совсем как тогда. Он до сих пор боится его. – Боромир! – голос звучит увереннее и громче, и радость, пришедшая вместо страха и сомнений, пропитывает его. Светло-серые глаза, полные удивления, наконец, оторвались от созерцания пола комнаты и взглянули на собеседника. Фродо поднялся на кровати, радостно распростер руки, готовясь кинуться в объятья гондорца, который стоял на месте, как вкопанный, боясь двинуться и своими действиями разрушить это прекрасное видение. Но чувства взяли верх, и воин в два больших шага оказался возле кровати, позволив маленькому хоббиту повиснуть у себя на шее. Он тесно прижал его к себе, одной рукой крепко обхватив его поперек спины, а другой зарывшись в кучерявые волосы. – Фарамир поведал нам о том, что привиделось ему, и мы пришли к выводу, будто бы ты пал в сражении, когда разделилось Братство! Боромир, дорогой Боромир! Ты живой! Как же я рад!        – Ты рад? – изумленно вопросил мужчина, отстранив от себя хоббита и пытливо вглядываясь в его глаза. Тот с минуту прямо смотрел на него, а потом вдруг уверенно кивнул и улыбнулся, снова обняв воина. – Но я не понимаю! Так быть не должно: тебе должно быть до сих пор страшно, ведь я!..        – Мне страшно оттого, Боромир, что ты не можешь поверить моим словам. А все то, что случилось тогда между нами – вина проклятого кольца, вина его темной воли, которой ты, к сожалению, повиновался. Теперь, когда оно уничтожено, я поистине рад видеть тебя вновь, – он отпрянул от него и опустился на кровать, взгляд его стал спокойнее. – О, Боромир, ведь мы и вправду похоронили тебя! Выходит, видение Фарамира – это было лишь дурное наваждение или лиходейство врага?        – Нет, Фродо, – воин опустился на корточки перед кроватью и взял его руку в свою, заставив тем самым покраснеть до корней волос. Взгляд гондорца как будто потонул в пространстве, светло-серые глаза потускнели – по-видимому, он вспоминал что-то такое, отчего на сердце делалось ему тяжело. – Я действительно был близок к тому, чтобы никогда больше не увидеть этот мир, не увидеть Гондор, своего брата и все наше Братство. Из всего, что приключилось со мной, я могу рассказать тебе лишь немного. Я услышал внутри себя Её голос, закрытыми глазами увидел чистый свет, который она излучала, и мне казалось, что боль отступает – сила вновь наполняла меня. Я почувствовал, как тьма ушла, сердце перестали сдавливать чьи-то когтистые лапы. А после я очнулся на берегу Великой Реки. Это все, что я помню, Фродо. Не проси меня о большем.        – Боромир, – начал было Бэггинс, но мужчина прервал его.        – Помнится, я так и не успел просить прощения у тебя, дорогой мой невысоклик, – он измученно улыбнулся, и погрустневший взгляд его был медленно переведен на хоббита. Однако тот выставил ладонь вперед, показывая этим, что слова здесь будут лишними.        – Не стоит и никаких извинений просить. Твои поступки я оправдывал с тех самых пор, как ты впервые увидел кольцо. А сейчас, когда оно исчезло, я целиком и полностью верю в тебя и в твою доблесть, храбрый воитель Гондора. Фродо не успел даже закончить свою фразу, как мужчина, резким движением поднявшись, опрокинул его на мягкую постель, крепко обнимая при этом сильными руками. Он смеялся: весело и от души. Это веселье не было показным и оно не было предназначено для того, чтобы разрядить обстановку. И хоббит полностью осознавал это, отчего его изнутри затопляло чувство радости и истинного восторга: вот он, горделивый гондорец, которого Фродо боялся еще до начала своего трудного пути в Мордор, смеется как ребенок, валяясь с ним на одной кровати.        – Фродо, кажется, твои друзья не хотят начинать трапезу без тебя, если не поторопишься... – в дверях появился все тот же Арагорн и вновь застыл на пороге, силясь сдержать веселую ухмылку. Боромир поднялся с хоббита, позволив тем самым ему привстать.        – Да, я сейчас же присоединюсь к ним, – смущенный Бэггинс быстро спрыгнул с кровати, взглядом выискивая свою жилетку. Улыбка исчезла с лица гондорца, и он стремительно вышел из покоев, не проронив ни слова. Арагорн же, проигнорировав это действие, нагнулся к Фродо и тихо произнес:        – Как не зайду, тебя постоянно кто-то обнимает, – и, засмеявшись, они оба вышли. Члены Братства снова были в полном своем составе. Они сидели под открытым небом за овальным столом, уставленным разными яствами и кушаньями. Вокруг возвышались белые колонны, стены величественного дворца. Гэндальф тихо покуривал свою трубку, откинувшись на спинку резного стула и слушая то, что громко рассказывал ему Гимли. Арагорн, который так преобразился с их первой с Фродо встречи (теперь он выглядел более величественно и статно), беседовал с Леголасом, не сводившим с него восхищенного взгляда. Мерри и Пин недалеко от стола резвились вокруг Боромира, щипая и хлопая его по ногам, пытаясь свалить на землю – мужчина сквозь смех восклицал, что ему жутко щекотно, и призывал несносных смиловаться, еще больше распаляя их интерес. Сэм сидел рядом с Фродо, незаметно поглядывая на него краем глаза, отмечая произошедшие во внешности перемены.        – Вы уморили меня! Эй, прекратите же! Я только-только отобедал! – гондорец, придержав Мерри одной рукой, второй резво поднял Пина от земли и прижал к широкой груди. Тот хохотал что есть мочи и с высоты человеческого роста подмигивал своему другу.        – Нечестно! Почему только его? – обиделся Брендибак, скрестив руки на груди.        – Ничего! Думаешь, на обоих хоббитов у меня силы не хватит? Сейчас и тебя подхвачу.       Он кружил их, подкидывал то одного, то другого вверх и тут же подхватывал обратно, вновь прижимая к себе – одним словом, нянчился с ними как с детьми. Все опять было по-прежнему: веселье и смех... Засмотревшись на их беснования, Фродо встретился взглядом с Боромиром, который стушевался на мгновенье после этого, а потом вновь уделил свое внимание двум баловникам.        – Эй, Гэндальф! Знаешь, чего здесь не хватает? – дождавшись, когда его опустят на землю, Пин подбежал к столу и с разбегу запрыгнул на высокий стул, поставленный для него.        – И чего же, несносный Перегрин? – волшебник прищурился и выпустил изо рта кольцо белого дыма, которое тут же начало извиваться и вскоре растаяло в воздухе.        – Твоих сногсшибательных фейерверков! Запустить в гондорское небо этак десятка два!        – Или три! – подхватил Мерри, которому идея друга явно пришлась по вкусу. Да, действительно, сегодня здесь была какая-то поразительная атмосфера большого праздника, и разноцветные огни, по мнению Брендибак и Тука, как нельзя лучше вписались бы в этот день.        – Вам бы дай волю, так вы все, что угодно в гондорское небо запустите, – проворчал тот в ответ, а потом встал и направился к выходу с террасы, на которой они обедали.        – Вот уж правду сказал, – с улыбкой произнес Сэм и повернулся к своему верному другу. – Мистер Фродо?       Однако тот был занят совершенно другим и не слушал того, что говорили вокруг: он разглядывал так сильно переменившегося гондорца. Всякие тревоги и сомнения, которые ранее так ясно выражались на суровом лице Боромира, исчезли без следа. Казалось, он даже похорошел: исчез тот жадный блеск в глазах, с которым он всегда смотрел на кольцо, крепкие плечи распрямились – он дышал полной грудью. Да чего там говорить: Фродо глядел, глядел и наглядеться никак не мог. А когда Боромир перехватывал его восторженный взгляд, он сразу же опускал глаза в свою тарелку или переводил их на Сэма, показывая, будто бы он внимательно слушает все разговоры. В очередной раз поймав на себе взгляд бывшего Хранителя, воитель перестал улыбаться, отпустил Мерри на землю.        – У меня есть еще дела сегодня. Так что с вашего позволения я удалюсь, – оповестил он всех присутствующих. Фродо резко выпрямился на стуле, испуганно оглядев друзей и вновь остановив свой взгляд на гондорце. А тот, получив легкий кивок в знак согласия от Арагорна, вышел прочь, оставив своих товарищей всемером.        – Что-то случилось, мистер Фродо? – заметив, что хозяин его совсем поник после ухода Боромира, решил осведомиться Сэм, но ответа на его вопрос так и не последовало.       Он быстрым шагом пересекал коридор за коридором, спускался вниз по лестницам, не отдавая себе отсчета о том, куда направляется. В голове вертелось только непонятное поведение «этого невысоклика». Боромир искренне не понимал, чем были вызваны те странные игры в переглядки, а потому у него не хватило терпения даже нормально окончить обеденную трапезу. Он корил себя за столь необдуманные действия: ведь они только-только нашли с Фродо общий язык! Наконец-то! Теперь, после утренней встречи, как казалось гондорцу, все дела должны были пойти на лад. Но не тут-то было, как говорится.       Он остановился посреди очередного перехода и прислонился спиной к стене возле небольшого окна. Мысли путались – сейчас необходимо было успокоиться, а уже потом искать выходы из сложившейся ситуации. Внезапно послышались чьи-то голоса, доносившиеся из-за угла. По мере их приближения, Боромир распознал знакомые интонации и стал неохотно вслушиваться в каждое слово.        – Ну, это никуда не годится, Фарамир! Ты не смог победить меня ни разу, а я ведь даже не дрался в полную силу, – голос был мужской и явно ему знакомый, но довольно резкий, а говорил он с укором, что по понятой причине очень не понравилось подслушивающему их гондорцу.        – Это неудивительно, господин, ведь, когда ты восседаешь на добром роханском коне, тебе нет равных, – спустя мгновение Боромир услышал тихий голос своего брата. Однако его слух ясно улавливал восторженные нотки, с которыми младший обращался к собеседнику.        – Кажется, я уже напоминал тебе: чтобы я не слышал никаких «господинов», когда ты говоришь со мной.        – Но ведь ты без пяти минут правитель Рохана, и я никак не ровня тебе...        – Послушай, Фарамир из рода Хурин: еще одно подобное слово о том, что ты мне не ровня, и я снова вызову тебя на поединок, и на этот раз после победы запрошу свою награду. И поверь, ты не особо обрадуешься, когда услышишь, что я потребую, – тут же послышался их дружный смех и оба мужчины показались из-за угла.        – Мне даже стало интересно, – улыбнулся военачальник Гондора, внезапно остановился и спиной прислонился к косяку, убрав руки за спину. И Боромир, стоявший в тени, которого воины пока не заметили, готов был провалиться сквозь землю – он знал эту легкую, слегка нерешительную улыбку. Данная ситуация начинала проясняться для него. Эомер, не ожидавший, что за его сказанную сгоряча фразу ухватятся, смутился и потупил взгляд, вызвав у собеседника еле слышный смешок.        – Я... Фарамир, я вот что хотел предложить тебе: может, как-нибудь сразимся на что-то определенное?        – Что ты имеешь в виду? – искренне изумился тот, и Боромир в этот момент мысленно проклял детскую наивность брата.        – Ну, пусть награда за победу будет посерьезнее, чем просто выпивка в таверне, – третий сенешаль подступил ближе, сократив расстояние между ними. Изнутри его сжигало желание протянуть руку и убрать вьющиеся пряди, мешающие наслаждаться сдержанной красотой лица воителя Гондора. И рука даже сама, против воли, потянулась вверх и уже почти прикоснулась к аккуратному лицу, но тут уже не выдержал сам Боромир.        – Ну, допустим, выпивкой в таверне ты можешь угостить меня, и я с радостью покажу тебе, что такое «награда посерьезней», – выпалил он, шагнув вперед, и свет из окна ярко осветил его. Фарамир вздрогнул всем телом, заслышав родной голос, а Эомер от неожиданности отпрянул назад, благодаря чему младший только сейчас осознал, на каком никчемном расстоянии они находились друг от друга.        – Брат! – на выдохе произнес Фарамир и тут же вышел к нему навстречу, давая себя приобнять и легонько хлопнуть по плечу. Эомер сложил руки на груди, недовольно покосившись на воина, который, как ему казалось, смотрел на него несколько свысока и с нескрываемым пренебрежением.        – Я так понимаю, это и есть будущий король Рохана? Как его... – сделав вид, будто он силится вспомнить что-то очень простое, Боромир щелкнул пальцами, уставившись в потолок.        – Я прошу тебя прекратить, – тихо обронил младший.        – Эомер! Вспомнил: тут кто-то что-то такое говорил – я мимо проходил, ненароком услышал.        – Боромир.        – Нет, нет! Все в порядке, я не сильно напрягся, пока вспоминал.        – Боромир! – прикрикнул на него брат, но даже такой упрек из его уст звучал, как простая просьба.        – Вот оно, значит, как, великий воитель Гондора? Так называемая «смерть» отшибла всю твою верную память? – ядовито начал рохиррим, сделав несколько шагов вперед.        – Эомер! – тут же переключился на него Фарамир, чувствуя, что, если ситуация продолжит накаляться, остановить этих двоих будет нелегко – он знал тяжелый характер брата и успел убедиться во вспыльчивости племянника Теодена. – Сейчас совершенно не время для ссор и споров. Сегодня великий день, и я думаю, что нам, Боромир, нужно подготовиться к нему.        – Да! – Страший, не переставая обнимать брата за плечи, развернулся вместе с ним и направился обратно, назад по коридору, по которому пришел сюда. – Сегодня я намереваюсь выпить столько эля, сколько найдется во дворце и во всей округе! И надеюсь, что ты, дорогой братец, поддержишь меня в этом. Идем же – время не ждет! Обернувшись через плечо, Фарамир успел бросить на рохиррима виноватый взгляд, после чего Боромир увел его прочь. А племянник Теодена Роханского остался стоять посреди коридора, сжимая кулаки и стараясь выровнять дыхания – да, еще бы несколько минут и конфликта было бы не избежать: поведение гондорца в мгновение ока вывело Эомера из себя.       Церемония прошла в торжестве под открытым и теперь наконец-то свободным небом. Бесчисленное множество народа прибыло в Гондор увидеть того, на кого должны были возложить корону, увидеть короля, увидеть последнего из угасшего рода, наследника Иссильдура. Белое древо наконец зацвело, и лепестки его воспарили к небу, приковывая к себе взгляды собравшихся народов. И когда Арагорн принял корону, учтиво преклонив колено, в этот самый момент, наверное, каждый, кто находился там, вздохнул наконец-то спокойно. Теперь над ними осветилось мирное небо и вдаль поплыли свободные облака, являя собой причудливые фигуры. Взвилась в небесную синеву песнь короля, и голос его словно сплетал нити давно распущенной и всеми забытой материи, замирал в сердцах, согревая и рождая в них спокойствие и тихую радость.       Леголас молча смотрел, как его верный друг и товарищ, его возлюбленный шествовал мимо всех присутствующих, склонивших головы в знак почтения. Ему действительно было легко нынче на сердце, и с чувством выполненного долга он провожал взглядом своего короля. Эльфу казалось, будто бы где-то вдалеке он слышит волны, бьющиеся о скалистые берега, слышит, как скользит корабль с белыми парусами по морской глади. Корабль, который отчалил от здешней земли и теперь уносит его далеко-далеко к серебристым берегам. Леголас прикрыл глаза, как наяву представляя тяжкое расставание со своим сердечным другом.       Фарамир стоял возле племянницы Теодена, воительницы Эовин, чьи пшеничные локоны переливались золотом на солнце; он вдыхал свежий, будто бы в одночасье ставший таким сладким воздух, и не мог надышаться им вдоволь. Все, что он мог видеть вокруг себя, радовало его глаз: он смотрел по сторонам, наблюдая за счастливыми лицами всех собравшихся, и счастье переполняло и его самого. Наконец, теперь здесь был мир и покой – эта мысль окрыляла его, казалось, еще немного и она поднимет его от земли и унесет ввысь. Он перевел счастливый взгляд на Эомера, стоявшего напротив: как обычно сдержан, но словно бы весь светится изнутри, а глаза будто переливаются сияниям. И гондорец улыбнулся, понимая, что вряд ли бы рохиррим хотел, чтобы таким мечтательным Фарамир случайно увидел его со стороны.       Фродо же в тот момент, когда взглянул на всех этих людей, собравшихся здесь, неожиданно осознал, что совершил их отряд Хранителей и чего именно они добились, отправившись в такой длительный и опаснейший поход. Сдержанные улыбки мужчин и юношей, веселый смех детей и звонкое пение женщин – это был мир, достигнутый непосильным трудом, полученный ценой многих жизней и сломанных судеб. Каждое незнакомое, но счастливое лицо казалось хоббиту родным, как будто он знал этого человека уже много лет. Да, так и должно было теперь выглядеть все вокруг – сиять и переливаться под благодатными солнечными лучами и радоваться небесно-голубому покрову. Фродо посмотрел на Мерри, который восторженно хлопал глазами, будто бы боясь поверить в то, что это все происходило на самом деле. Затем он обернулся на Сэма и Пина: Перегрин во все глаза смотрел на происходящее вокруг, а его добрый и верный слуга-садовник, который все это время шел с ним плечом к плечу, делил все невзгоды, спокойно и тепло улыбался ему. И тогда улыбка тоже заиграла на лице Хранителя.       А после был большой пир: бурно отмечали прошедшую коронацию, воспевали победу над всеобщим Врагом. Эль лился рекой, завлекая всех празднующих в безумный, хмельной круговорот веселья. Сегодня никто не остался в стороне: Леголас вновь согласился посоревноваться с гномом, который гордо грозился научить эльфа, как надо пить, Мерри, Пиппин и Фродо отплясывали в кругу, который состоял в основном из гондорских витязей, громко хлопающих в такт музыке и песням. Боромир, одной рукой держащий кружку с элем, а другой по-братски обнимающий Фарамира за плечи, окруженный своими товарищами то и дело произносил тосты под дружные одобрительные возгласы собравшихся. Обособленным кругом стояли эорлинги, возглавляемые племянником Теодена. Шума от них было не меньше: то и дело занималась какая-нибудь веселая песня на их диалекте. Иногда начинало казаться, что те и другие попросту соревнуются друг с другом, пытаясь быть как можно громче. Чем больше откупоривали бочек эля, тем пьянее становились речи изрядно захмелевшего Боромира: его товарищей это только веселило и распаляло – понятно, что и они старались особо от него не отставать. А вот Фарамир, которого старший целый вечер не отпускал от себя, лишь измученно улыбался, покорно принимая заново наполненную кружку. Он по-прежнему изо всех сил старался контролировать свое состояние, пытался мыслить здраво, что с каждой кружкой давалось ему все труднее и труднее. Когда речи его брата приобрели абсолютно непристойный характер, он стал искать способы выбраться из круга не в меру развеселившихся воинов Гондора.        – Господин Фарамир! – вдруг раздалось откуда-то со стороны. Сначала среди всего этого гама он ничего не расслышал, а после вдруг почувствовал, что кто-то настойчиво потянул его за руку. Боромир наконец-то выпустил его, обернувшись посмотреть на того, кто, по его мнению, помешал их «братской идиллии». Перед ними предстал незнакомый им роханский витязь. – Господин Фарамир, господин Эомер приглашает вас выпить за победу в кругу эорлингов.       Младший сын Дэнетора быстрым взглядом разыскал предводителя роханцев: тот в это время делал ему знаки рукой, призывая подойти. Глубоко вздохнув и улыбнувшись краешками губ, мысленно радуясь, что теперь ему не придется некоторое время выслушивать пьяные несдержанные речи брата, Фарамир уже было направился к эорлингам, но сильная рука остановила его.        – Эй, младший брат, куда это ты собрался? – Боромир снова заключил его в объятия и стиснул его плечи так сильно, что впору было бы появиться синякам.        – Ты же все слышал сам, брат: Эомер зовет меня выпить с ними за победу, – сказав это, он аккуратно принялся сбрасывать удерживающую его руку.        – Ну, раз так, то не забудь рассказать господину коннику о гондорских девах, а то бедняга уже на мужей заглядывается! – прежде, чем Фарамир успел как-то определенно среагировать на сказанные слова, среди гондорцев раздался взрыв смеха. Они громко хохотали и, словно сговорившись, дружно обернулись на своих степных союзников; Боромира хвалили за невероятно острый язык и смекалку под общий свист и крики. Роханцы самих слов, произнесенных бравым воителем, не слышали, но по хитрым взглядам и хохоту, очевидно, догадались, что камень был заброшен в их огород: они насторожились и притихли, обратив свои взоры на гондорцев. Арагорн, который с улыбкой наблюдал за состязанием гнома и эльфа и иногда степенно прохаживался по залу, сразу же обратил внимание на развернувшуюся картину.        – Почему-то мне кажется, что наш верный друг намеренно упускает нить контроля над ситуацией: он дал волю языку, – верно подметил Леголас, которому разворачивающиеся события тоже не давали спокойно продолжить вечер. – Ему пора остановиться.        – Да что тебе с него? Не отвлекайся от дела! – заворчал Гимли, которому хмель уже порядком затуманил разум.        – Нет, Леголас прав, – тихо обронил король. Голос его повеял холодными нотками, а взгляд голубых глаз со всей строгостью был обращен на Боромира. Гондорец в этот момент заходился хохотом, насмешливо поглядывая на предводителя роханцев: по лицу последнего было понятно, что праздничное настроение сошло с него в одночасье. Атмосфера стремительно накалялась с каждой новой шуткой витязей белого древа. Фарамир, сгорая от стыда, не мог выбрать, как ему поступить: то ли попытаться остепенить не на шутку разошедшегося брата, то ли бежать, вымаливать прощения у Эомера и остальных рохирримов.        – Пойди заткни этого-то! Он такое здесь устроит: будешь помнить день своей коронации еще очень долгие годы, Арагорн. Нет, оставьте. Глядишь – поговорит, поговорит да уймется, – осушив еще одну кружку и вытерев белую пену с густых усов, гном махнул рукой в сторону веселившегося гондорца.        – Нет. Этот праздник принадлежит не только ему, но и роханцам тоже. И я... – но следопыт замолчал на полуслове: его внимание вдруг приковал к себе другой персонаж. Продолжая сопровождать его удивленным, но и одновременно с тем восхищенным взглядом, Арагорн усмехнулся, как будто бы не веря в происходящее.        – Боромир! – настойчиво вдруг раздалось за спинами гондорцев. Мужчина обернулся и сделал рукой знак товарищам разойтись: те беспрекословно расступились, и в образовавшийся из них коридор вступил бывший Хранитель Кольца. Боромир резко перестал смеяться, глядя на недовольное, но святившееся отчаянной решимостью лицо хоббита. – Я хочу поговорить с тобой. Если только... если только твои товарищи отпустят тебя.       И он замолчал, понимая, что волей-неволей приковал всеобщее внимание к своей скромной невысокой персоне: гондорцы подпихивали друг друга локтями и тихо переговаривались, поглядывая на осмелевшего хоббита и ожидая реакции Боромира; роханцы изумленно молчали, не спуская с него глаз. Мерри с Пином прекратили резвиться и упорно пробовали пробраться в эпицентр происшествий, минуя все препятствия, мешавшие обзору. Когда посреди их общей песни Фродо вдруг замолк и, отыскав глазами Боромира, проронил что-то вроде «так нельзя, они сцепятся по его же вине», а потом дернулся с места, верные друзья даже и подумать не могли, что он всерьез собрался попробовать остепенить воителя. Да Хранитель может и не решился бы на это, но пара кружек эля придали ему смелости, и решимость зажглась в его глазах.        – Я не могу отказать нашему герою! – громко оповестил товарищей витязь и под дружный смех и свист был взят невысокликом за руку и уведен в сторону выхода. Проводив их глазами, Эомер развернулся обратно к своим соратникам, принимая из рук одного из них две до краев наполненные кружки с густо стекающей пеной и тут же протягивая одну Фарамиру.        – Кажется, твой брат не умеет спокойно проводить время за выпивкой. Знаешь, а раньше он казался мне бравым и доблестным воином, верой и правдой служащим своей стране. Я узнаю его с другой стороны, – предводитель рохирримов окинул взглядом совсем поникшего гондорского военачальника, после чего ободряюще приобнял его за плечи. Фарамир поднял на него совсем замученные глаза.        – Он и есть бравый и доблестный воин, просто... просто он немного перебрал.        – Эх, говорят в тебе, дорогой Фарамир, братские чувства! Чуткая ты душа! Если бы у меня был такой замечательный брат, как ты, я бы ценил его больше всего на свете, – мечтательно протянул Эомер, глядя куда-то вверх, и тут же прильнул губами к кружке, вновь отхлебывая эль. Эорлинги с тех пор, как Фродо увел Боромира из помещения, вздохнули спокойно и расслабились, вливаясь в вновь установившуюся атмосферу празднества и веселья. Взглянув на замечтавшегося рохиррима, Фарамир невольно улыбнулся и приобнял его в ответ.        – Но у тебя есть прекрасная сестра, которая словно стройный колосок на золотистом поле, залитый солнечным светом. Такая хрупкая, но и такая сильная, и храбрая, и невероятно красивая, и...        – Так! – вдруг резко прервал все эти нежные россказни третий сенешаль, словно опустившись с небес на землю – такие речи сильно не понравились ему. Особо не церемонясь, он приподнял чужое лицо за подбородок – все движения были резки и немного даже пропитаны грубостью, однако неудивительно. Сколько он знал двух братьев из Гондора, Фарамир всегда был мягче в характере, относился ко всему с пониманием: ему не чужды были сострадание и жалость – в противоположность своему старшему брату. Эомер, когда ему удавалось свидеться с наследниками Дэнетора, всегда предпочитал компанию Фарамира, считая его более рассудительным и более благосклонным. Позже, будучи далеко друг от друга, рохиррим ловил себя на том, что он слишком часто поднимает в памяти образ предводителя следопытов Итилиэна. Вначале он списывал это на восхищение необычайной просвещенностью воителя, его сердечной добротой, любовью ко всему живому. Но с тех пор, как они вновь увиделись под белыми стенами Минас-Тирита, Эомер осознал, как называется то чувство, что вспыхивает в его груди при виде младшего из сыновей Дэнетора. Когда он узнал, что Боромир погиб и что Гондор лишился одного из лучших своих защитников, рохиррим сразу же опечалился мыслью о душевном состоянии Фарамира. Всей душой он хотел возвратиться в Минас-Тирит и разыскать предводителя следопытов, но тяжкое положение собственной страны не давало более ему времени размышлять об этом. Он думал, что, как только поможет Рохану разобраться со своим неспокойным и воинственным соседом Изенгардом, то возьмет лучшего коня и сразу же поскачет в земли Гондора. Однако судьба заставила их свидеться в трудный для всех народов Средиземья час, а там уж и некогда было разбираться со всем прочим. И вот теперь им выпал такой шанс: расставить все на свои места и спокойно поговорить.        – Что случилось, Эомер? – в глазах гондорца застыло искренне изумление, ибо он не знал, чем таким смог обидеть рохиррима в столь короткий промежуток времени. Быть может, племянник Теодена испытывал, что называется, братскую ревность, поэтому не принял сказанных слов о своей сестре?        – Ты это что, в сестру мою влюблен? – выглядел он чем-то очень сильно недовольный, взгляд метал молнии, а пальцы сжали чужой подбородок сильнее, отчего Фарамир еле слышно зашипел, на мгновенье зажмурившись. Он никак не хотел вызывать гнев Эомера: в голове проскользнула мысль о том, что, возможно, он зря решил заслужить одобрение рохиррима, нахваливая и в красках расписывая его прекрасную сестру. А тот вдруг словно одумался, и пальцы его разжались. – Ладно, не думай, будто я не одобряю ваши отношения. Делай так, как знаешь. А ко мне не подходи.       И Эомер, стиснув в руках пустую кружку, ушел к своим товарищам, оставив растерянного и вновь загрустившего Фарамира одного посреди веселящейся толпы. А последний поставил нетронутый эль на ближайший стол, еще раз взглянул на удаляющуюся спину и вышел из зала. Ночное дыхание обдало его свежестью, звездное небо встретило холодным, неприветливым светом – это нисколько не ободрило его, а только прибавило тяжких мыслей, и потому предводитель следопытов Итилиэна совсем покинул празднество.        – Фродо! Эй, да куда ты тащишь меня? Я нужен народу, – по-прежнему веселился бравый витязь Гондора, увлекаемый полуросликом вверх по каменной лестнице. Фродо ничего не объяснял ему, он видел перед собой лишь две цели: увести буйного воина подальше от выпивки и роханцев и... Об этом «и» он старался не думать, так как любая мысль в том ключе заставляла его лицо пылать. Наконец они добрались до покоев, где нынче провел свое утро хоббит, и ввалились внутрь, причем гондорец, которого вся ситуация ужасно забавляла, облокотился на закрытую дверь и сразу же заулыбался. – Ну и о чем же ты хотел со мной поговорить?        – Хочу, чтобы ты угомонился и оставил Эомера и его людей в покое. Позабыл о нем и обо всех хотя бы на одну ночь, – набравшись смелости, выпалил Фродо, пользуясь тем, что тот свет, который проникал в комнату из окна, не давал возможности хорошо разглядеть его лицо в данный момент времени. Человек вмиг перестал улыбаться и отпрянул от двери, напрягшись всем телом. Да, он хотел лучше видеть своего собеседника сейчас, чтобы по выражению его лица понять: говорит тот со всей серьезностью или же просто глумится над ним.        – И что же мне делать этой ночью, как если не выпивать за победу и за нового короля? – он медленно сделал шаг вперед, боясь спугнуть невысоклика каким-нибудь резким движением. Картина постепенно прояснялась в его захмеленном разуме – слова хоббита словно бы отрезвляли его. Внезапно нахлынувшее чувство подстерегающей опасности обволакивало Фродо с поразительной быстротой, но вместе с тем сильнее разрасталось сладко-томящее желание: оно притупляло чувство самосохранения и словно рассыпало внутри горящие искры. Хоббит попятился назад, вглубь комнаты, не сводя испуганного взгляда с медленно приближающегося, словно крадущийся хищник, человека. – Ты можешь мне что-то предложить, Фродо? Если да, то не затягивай и приступай.        – Для начала опустись на колени, Боромир, – боясь звука собственного голоса, прошептал тот, силясь унять дрожь в руках. Человек нахмурился и криво усмехнулся, пытаясь понять, шутит хоббит или же нет. Фродо молчал и не двигался больше, ожидая реакции гондорца, и последний, осознав, что его собеседник не шутит, вновь улыбнувшись, исполнил его просьбу. Голова все еще немного кружилась от выпитого, и потому Боромир, неуклюже держась за стоящую рядом мебель и стараясь при этом не завалиться на пол, встал на колени перед полуросликом.        – Этого достаточно или мне нужно еще поклониться тебе в ноги? – смеясь, вопросил он, но тут же замолчал: мягкие, разгоряченные губы тесно прижались к его собственным, опаляя горячим сбившимся дыханием. Сообразив, что к чему, и не тратя на размышления ни минуты, Боромир крепче прижал к себе маленькое дрожащее тело и резво углубил поцелуй, вторгаясь языком в чужой рот. Если до этого хмель стал постепенно оставлять его, то теперь ему казалось, что он вновь пьянеет, и виной тому был этот самый невыскоклик, который сейчас несмелыми движениями, обнимал и поглаживал его шею. Поднявшись с колен и усилием воли заставив себя при этом разорвать поцелуй, страж Цитадели, взяв хоббита на руки, опрокинул его на кровать, тут же нависая сверху. Фродо прикрыл глаза, запрокидывая назад голову, и внезапно вздрогнул от того, что горячий шепот обжог ему ушную раковину. – Если ты захочешь сбежать, я не отпущу тебя: ты не дойдешь даже до двери, Фродо...        – Я не собираюсь убегать, Боромир, – на выдохе произнес тот и резко притянул мужчину ближе к себе, заставив практически полностью придавить себя к постели. – Я готов отдаться тебе этой ночью... нет, я готов полностью отдаться тебе, о Боромир – самый храбрый витязь Гондора из всех, кого я имею честь знать.        – Я жаждал тебя, Фродо. Все это время жаждал, – желание затмевало его разум с каждым словом, произнесенным Хранителем, все сильнее и сильнее. Казалось, что все вокруг потонуло в мутном тумане: здесь был только объект его вожделения, дрожащий под ним от смеси страха и предвкушения. Заставлять ждать себя и его было уже практически невыносимо, и Боромир рывком разорвал на нем праздничную рубашку и новый кафтан: ткань послушно поддалась ему и с треском разошлась, являя бледную кожу. Фродо закрыл глаза и, наконец, позволил себе улыбнуться, чувствуя прикосновения горячих губ и языка к своим ключицам.       Небо по-прежнему глядело на землю мириадами сияющий глаз, долины были залиты холодным светом растущей луны, природную тишину нарушало громкое пение гуляющих людей, которое было слышно во всех частях белого города. Фарамир стоял на просторном балконе, вглядываясь в ночную синеву переливающегося алмазными звездами бархата. Все, что произошло на празднике лишь давило на него: неприемлемое поведение родного брата, нанесенное роханцам оскорбление, а потом еще и непонятно на что разозлившийся Эомер... Младший сын Дэнетора обхватил руками голову, сильно зажмурив глаза. И вдруг услышал позади себя тихие шаги. Он обернулся через плечо и тут же выпрямился, полностью развернувшись и поклонившись внезапному гостю.        – Простите, господин, я помешала вам? – боязливо зазвучал ее голос, и девушка уже было хотела уйти, но предводитель следопытов остановил ее.        – Вы не можете помешать, госпожа, наоборот: я рад вашему присутствию здесь сейчас. И еще... просто Фарамир. Мы же говорили с вами, – мягко улыбнулся он, приглашая ее подойти ближе. Эовин смущенно заулыбалась в ответ и встала рядом с ним, положив руки на каменные поручни.        – Тогда и вы зовите меня просто Эовин, – мужчина коротко кивнул на это замечание и снова взглянул на небо. – Здесь невероятно красиво. А небо такое же, каким оно бывает в Эдорасе, когда я выхожу вечером посмотреть на него. Простите, если мои слова кажутся вам глупостью.        – Совсем нет. Это значит, что в вашем сердце есть место и Гондору тоже. Мы рады вам всегда.        – Спасибо, Фарамир. Вы... вы с моим братом повздорили из-за чего-то? Я видела, как вы говорили внизу...        – Это не то, о чем вам стоит волноваться, – гондорец постарался свести на нет разговор о произошедшем, но девушка настаивала: она ласково обхватила его лицо тонкими ручками и умоляюще заглянула прямо в глаза.        – Я повстречала брата на улице, когда вышла подышать свежим воздухом: он был очень рассержен и сказал мне, что одобряет наш с вами союз, – Фарамир уже хотел перебить ее, разуверить в словах Эомера, но девушка, видя, что он порывается что-то сказать, не давала ему такой возможности. Ее глаза блестели в свете луны, волосы переливались, будто бы серебрились в темноте, и мужчина не мог насмотреться на ее пленительную красоту. – Мой милый Фарамир, я вижу, вы влюблены. Вот только влюблены... не в меня. Не бойтесь своих чувств к нему. Ведь... он не такой, каким кажется. На самом деле он нежный и добрый, и очень заботливый – и тоже любит вас. Не спорю, он бывает не в меру горяч и вспыльчив, но это не страшно: он всегда горой стоит за своих любимых.        – Я вас не понимаю. О ком вы... – он постарался отвернуться от нее, но Эовин не отпускала его лицо.        – Нет, вы поняли, – улыбка заиграла на ее губах, глаза счастливо просияли, и Фарамир улыбнулся ей в ответ. На сердце неожиданно стало легко, словно бы упал тяготивший его все это время груз. В последнее время судьба преподносила ему сюрприз за сюрпризом: вернулся любимый брат, уже похороненный им, явился наследник угасшего рода, принявший корону Гондора, а теперь еще и оказалось, что доблестный воин Рохана, третий сенешаль питает к нему схожие с его собственными чувства. Почему-то, когда он снова возвел глаза к небу, ему показалось, что оно сияет сегодня благосклонно, а далекий свет звезд уже не был таким холодным, каким он ему привиделся изначально.        – Тогда я должен поговорить с ним: должен извиниться за свой недалекий ум – вероятно, все его действия были простой прелюдией. Ах, Боромир! Он обо всем догадался и все знал! Дорогая Эовин, где же мне отыскать сейчас вашего брата? – он торопливо, но вместе с тем и ласково взял ее руки в свои и легонько стиснул их. Даже под ночным светом было видно, как бледные щеки ее порозовели и зацвели; она отвела взгляд, потом отняла руки, прижав их к груди, и улыбнулась, украдкой взглянув на колонны, стоявшие по обе стороны от входа на балкон. Фарамир непонимающе посмотрел на нее, затем на колонны, пытаясь уловить какую-то связь. Но неожиданно все стало ясно, и он растерянно попятился назад к поручням. – Нет, вы же не могли!.. Это!..        – Простите, если я сделала, что-то не так, но я подумала, что так вы будете счастливы, – и она, напоследок одарив его смущенным и виноватым взглядом, удалилась: на ее место из-за тени каменной колонны, глядя в пол и не поднимая глаз на наследника Дэнетора, показался Эомер. Он медленно подошел к краю балкона, и только теперь Фарамир заметил, что и тот был немало смущен и приведен в замешательство – в его голове сейчас явно проходило переваривание полученной информации, сопоставлялись факты и услышанные слова.        – Кажется, там внизу я повел себя слишком несдержанно, за что и прошу прощения. Ревность затуманила мой, подбитый хмелем разум. Ведь я и предположить не мог, что слова, произнесенные тобой, не имели никакого скрытого умысла. Ты слишком светел и непорочен, мой милый Фарамир, и заслуживаешь чего-то большего. Но если ты не сочтешь мою любовь к тебе оскорблением, я буду безмерно счастлив, – говорить вслух столь чувственные слова было тяжело для воина, привыкшего к гулу сражений, грубой силе и шуму праздных гуляний. Эомеру в своей жизни ни разу еще не доводилось произносить слов любви – все действия его всегда были рациональными, а чувствам он никогда не позволял взять над разумом верх. Но все это было до появления в его жизни военачальника Гондора.        – Я не божество, Эомер, и совершенно не такой, каким ты меня считаешь. Любить и желать меня – не преступление. Наоборот, я невероятно счастлив, что подобный тебе полюбил меня. Но тогда и ты окажи мне услугу и прими мою любовь к тебе, будущий повелитель земель Рохана, – поцелуй, которым рохиррим наградил слегка приоткрытые губы, получился почти невесомым – чистым и непорочным, словно только проклюнувшийся сквозь землю росток, тянущийся к солнечным лучам, медленно, но верно растущий, преобразующийся. Предводитель эорлингов отстранился и заглянул в его глаза.        – Принимаю. И я надеюсь, что ты отдашься со мной в объятия плотскому наслаждению, – в губы ему прошептал Эомер, пальцами нежно перебирая тронутые легкой волной пряди русых волос. Да, именно об этом он и мечтал: как любимые глаза будут смотреть на него с нежностью, лучится добротой и чистым светом, как руки будут обнимать его плечи, как любимый человек будет с трепетом прижиматься к нему всем телом в надежде на ответную ласку. И пусть его возлюбленным оказался мужчина – Эомер нисколько не жалел об этом, покуда в его душе цвели такие прекрасные чувства к Фарамиру.       Полупрозрачный белый тюль легко колыхался, то вздымаясь, врываясь внутрь комнаты, то взмывая к небу. В комнате было темно, свежий воздух наполнял ее – после такого насыщенного событиями дня хотелось повалиться на кровать и любоваться тихим сумраком ночи. Жаль только, что постель находится не под открытым звездным небом – это можно было бы считать совсем пределом мечтаний. Глядя в каменный потолок, Арагорн вспоминал ночи, когда периной ему служила мягкая трава, подушкой – жесткие корни деревьев, торчащие из земли, а одеялом – затертый походный плащ. Это не было неудобством, наоборот – он уже успел соскучиться по тому старому образу жизни. Установившуюся в комнате тишину нарушил его шумный вздох. Мужчина закрыл глаза.        – Король устал за прошедший день? – услышал он сказанные с доброй насмешкой слова, и счастливая улыбка заиграла на его губах. Арагорн поднялся с кровати и обернулся к балкону, пытаясь лучше разглядеть ночного визитера, стоящего за полами развивавшегося тюля.        – Обычно в покои заходят через дверь, но, видимо, тебе было удобнее карабкаться наверх по отвесной стене? Я волнуюсь за тебя, хоть и знаю всю твою эльфийскую ловкость. Но не мог бы ты уважить меня и больше не делать таких безрассудных поступков, Леголас?        – Твое слово нынче закон, государь, – эльф почтительно склонил голову, поклонившись.        – Быть может, уже достаточно шуток на сегодня? Ты прекрасно знаешь, что корона тяготит меня, – наконец-то его собеседник показался в комнате, оставив свое ненадежное укрытие. Длинные пальцы принялись расстегивать застежки на белоснежно-серебристой тунике: король пристально следил за каждым его движением, прикусив изнутри губу. На лице Леголаса до сих пор играла нахальная улыбка, однако Арагорн уже смотрел на это сквозь пальцы, уделив все внимание непосредственно действиям эльфа.        – Только корона ли тяготит тебя? Ведь она покинула Средиземье – неужели это тяготит тебя меньше? – белоснежная ткань с глухим шорохом упала на пол, обнажив стройное, но крепкое тело. Он вновь сделал шаг вперед и легким движением руки убрал прядь волос, спавшую на грудь, за ухо.        – Прошу тебя, друг мой, давай оставим этот разговор. Я хочу спокойно пережить сегодняшний день.        – Мне надоело быть простой заменой, друг. Но ты вынуждаешь и меня отправиться в дальнее плавание, – следом за туникой на полу осталась лежать вся остальная одежда, и эльфийский принц остановился возле постели, не отводя решительно настроенного взгляда от следопыта.        – Леголас, ты...        – Я скоро уйду. Да, я эльф, но бывает и у нас заканчивается терпение и душевное спокойствие. А у меня на душе уже давно неспокойно, Арагорн. Я долго следовал за тобой и много раз мог оставить тебя, понимая, что наша близость не сулит мне ничего, кроме душевной тяготы. Но покинуть тебя было выше моих сил. Теперь ты стал королем, а она навсегда оставила эти земли, навсегда оставила тебя. А я не хочу видеть, как ты страдаешь, и я нашел выход, – обойдя ложе и встав напротив своего собеседника, эльф настойчивым касанием плеч заставил его опуститься на белые перины. Человек послушно лег на спину, позволив нежным рукам постепенно оголить себя – он не отводил сосредоточенного взгляда от омраченного печалью лица, смотрел, как ссыпались с плеч переливающиеся в лунном свете пряди. Ласковыми движениями коснулись его груди чужие ладони, немного вспотевшие от волнения, горячие губы прошлись поцелуями от ключиц до низа живота, заставляя выгнуться навстречу приятным ощущениям. Свежий ветерок, врывающийся с балкона, холодил влажную кожу, прогоняя по ней стаи мурашек. Жаркое дыхание обдало его, вынудив запрокинуть назад голову и закусить губу: король еле сдержал на губах готовый сорваться в любой момент стон. Ловкий язык описывал какие-то неведомые линии на коже, пока руки нежно гладили внутреннюю сторону бедер. Волна наслаждения сбивала на своем пути все ограничения, которые ставил еще пока незатуманенный разум – страсть, с которой эльфийский принц ласкал его, кипятила кровь, принуждала дышать через раз и захлебываться, казалось бы, сгустившимся воздухом. Одна рука стиснула свежие простыни крепче, другая просительно опустилась на затылок эльфу. На приоткрытые в немом стоне губы закралась улыбка наслаждения, он аккуратно сжал в кулаке густые волосы, чтобы не причинить неприятных ощущений принцу, бедра поддались навстречу мягким губам – и в этот самый момент разум его окончательно затопило невероятно сладким блаженством. Подрагивающие руки притянули к себе Леголаса, медленно облизывающего раскрасневшиеся губы. Арагорн резко перевернулся, подмяв эльфа под себя, крепко прижав его руки к кровати по обе стороны от его головы. Голубые глаза в изумлении застыли, глядя на человека перед собой.        – Мне не нужна никакая замена, и страдать я не собираюсь. Я буду обладать тобой, – тут король мимолетно поцеловал его в лоб, – каждый день, – затем в кончик носа, – каждую ночь. И уж точно не отпущу тебя за море. Я счастлив, что ты был со мной все это время, Леголас, и теперь я одарю тебя благодарностью сполна. До тех пор, покуда ты рядом, у меня есть причина, чтобы жить и оставаться здесь. Останься со мной. Что ты скажешь на это?        – Amin mela lle, – ответил тот после недолгой паузы, от души счастливо улыбаясь своему королю.