Сказ о том, как Иван Грозный на рыбалку ходил, а татаро-монголы на Русь напали

Пришло лето. Июнь. Природа цветет, поспевает, сады полны зелени, луга покрыты широким шлейфом зеленой травы. В небе неспешно парят, словно огромные корабли, тяжелые кучевые облака. Светит жаркое солнце, и в Александровской слободе всё словно вымерло: опричники прячутся от зноя в прохладных каменных палатах, да потягивают брагу, отлынивая от своих обязанностей. Фёдор Басманов сидит на деревянном крыльце, вальяжно закинув ногу на ногу. Угольно-чёрные его кудри украшает венок из маков, каждый цветок которого похож на яркий самоцвет. Юный опричник с недовольным видом кривит четко очерченные губы и отодвигается в тень резной крыши, не давая солнечным лучам касаться его белой кожи. Воздух горячий, над двором клубится песчаная пыль. Вдруг, словно чёртик из табакерки, разве что не так стремительно, появляется Васька Грязной и неуверенными шагами плетётся к Фёдору. Но ноги Грязного явно не желают доставлять его к месту назначения, и он растягивается посреди двора слободы, испуская длинный вздох и поднимая тем самым ещё больше пыли. Федя не выдерживает, хмурит свои соболиные брови и вскакивает на ноги. Видно, что чаша терпения юноши переполнена, и сейчас польются из уст сахарных оскорбления, такому милому ротику неподобающие. И правда, тишину Слободы оглашает возмущённый тенор: "Даааа, вся дружина в поход ушла, с крымскими девками теперь развлекаются, да в водах прозрачных купаются! А ты, Федора, сиди на дворе осточертелом, да заутрени отслуживай! Нечего тебе саблю марать, да сапоги сафьяновые истаптывать!" - и уже на более высоких нотах - "А возьму я да сбегу! Что тогда делать будете, а? Псы неблагодарные! Да я всех вас!.." - но разбушевавшийся юноша так и не закончил всю тираду, которую следовало бы подкрепить длиннейшим списком всевозможных кар и мук, поскольку на крыльце (которое уже бы давно оглохло, если бы только обладало способностью слышать) появился Великий Князь всея Руси, несоменно привлечённый столь бурными излияниями своего любовника. Грозное лицо, густые насупленные брови, орлиный нос, полный подозрений и гнева взгляд, скулы худого изможденного лица, плотно сжатые губы.. Было видно, что царь только закончил заседание Земского собора и пребывал в преотвратительном расположении духа. Но стоило лишь ему увидеть стройный стан Фёдора, его гневно блестящие чёрные глаза, как складки на лице Ивана Грозного разгладились, а по губам скользнуло подобие улыбки. Высокочастотные ноты Басманова перекрыл густой низкий голос Ивана Грозного - "Не гневайся, свет очей моих! У меня были другие планы.. Планы нас. Нас с тобой". Федя удивлённо поднял бровь и капризно спросил - "А мне понравится?" - "Что ж.. пусть это будет сюрпризом, сладкий мой". По прошествию пары часов царь и его любовник, нетерпеливо ёрзающий на сиденье повозки и вглядывающийся в окружающие пейзажи, отъехали уже на пару вёрст от города. От предвкушения чего-то необычного, Федя весь раскраснелся, но румянец был ему только к лицу. На окружающую природу стоило обратить внимание. Сидя в повозке, по правую руку видишь почти всю Москву, с множеством златокупольных церквей и высоких теремов, окружённых плодородными садами - великолепная картина, особливо когда светит на нее полуденное солнце, когда лучи его пылают на бесчисленных златых куполах и крестах, к небу возносящихся! Внизу расстилаются густые насыщенно-зеленые цветущие луга, а за ними по желтым пескам течет светлая река, волнуемая веслами рыбачьих лодок. На другой стороне реки видна дубовая роща, подле которой пасутся многочисленные стада. Подалее, в густой зелени древних вязов, блистает златоглавый Данилов монастырь, еще дальше, почти на горизонте, синеют горы. На левой же стороне видны обширные, хлебом покрытые поля, лесочки, три или четыре деревеньки да села, села, села... Впрочем, особый интерес окружающий пейзаж у Фёдора не вызывал, скорее было любопытно, что же задумал царь, и куда они едут добрые несколько часов? Ведь нельзя было спокойно по дорожке трястись, надо ведь и на кол мимоходом кого-нибудь посадить, и молитовку потом спеть. Вот всё ведь у этих царей не по-людски! Долго ли, коротко ли ехали, да только чувствует Фёдор, как царь длинными и проворными своими пальцами под камзол его сафьяновый залезть пытается. Дёрнулся Федя раз. Другой. На третий уже не выдержал и призлобненько так зашипел - "Царе.. Цаааарь! Сюрприза не было, я ещё официально обижен!" - "На обиженных воду возят" - невозмутимо бросает Иван Грозный начиная ласкать Федьку в самых постыдных местах. От возмущения Басманов чуть не захлёбывается и приводит более веский аргумент: - "А люди, царь-батюшка? Что люди скажут, срам то какой! Позор!" - "На всё воля Божия.." - пофигизм (будем считать, что это исконно древнерусское слово) царя явно в этот день зашкаливал. Благо, поездка подошла к концу, как и полдень к концу, и герои наши прибыли на место назначения. Не так долго ехали, пару деревень и 3 небольших таких, почти незаметных Фединых оргазма. Но, невзирая на этот факт, юный опричник довольно таки бодро спрыгивает с осточертевшей ему повозки и..ахает ( нет, не от оргазма хд) от открывшегося ему вида. Федя стоит на берегу прекрасного чистого озера с прозрачной водой, сквозь которую видно сверкание и переливы сребристой чешуи рыбок, один берег озера зарос камышом и осокой, которые трепетали от легких дуновений ветра, гулявшего по полю. А вокруг на все четыре стороны раскинулся пестрый ковёр из цветов: горящие алые маки, нежные голубые незабудки, белые ромашки, солнечные одуванчики. И цветы, и колосья ржи, и шмели, и лазурь неба, отражающаяся в водной глади.. Всё это было так по-простому красиво, так по-русски душевно, что на миг у Федора защемило в груди, и слёзы, непрошенные, но будто бы сладкие, навернулись на глаза. Иван Грозный понимал состояние своего возлюбленного, потому что он и сам испытывал те же эмоции и ощущения, когда впервые, находясь в упадке сил и духа забрёл в этот райский уголок. Поэтому некоторое время царь молча наблюдал за Федей из отдаления, радуясь, что наконец-то смог доставить удовольствие своему милому мальчику. Впрочем, Басманов остался верен своему взбалмошному характеру и уже через несколько минут живенько скинул с себя всю одежду, по кошачьи прогнул гибкую спину и бултыхнулся с разбегу в чистые воды озера. Самое время было бы сказать. что озерцо то было непростое, а волшебное.. Но нет, ошибочка вышла, самый заурядный в этом плане водоем вышел. Федя нырял в бирюзовую гладь, стремительно скользил, плавно раздвигая воду руками.. Он был прекрасен, и напоминал тех сказочных сирен, что встречались морякам во время плаваний в океане. Когда юноша вышел на берег, он несколько запыхался. Тряхнул кудрями цвета вороного крыла, и на солнце заискрились маленькие капельки воды, падающие на нежные цветы у его изящных белоснежных щиколоток. Иван уже давно успел освободиться от верхней одежды и сейчас стоял в одних широких брюках, демонстрируя всем и вся выпуклые мышцы пресса. Увидя своего любимца, царь в два шага оказался рядом с ним, схватил Федьку на руки и закружился со смехом, топча лютики, ромашки и клевер. В ушах царя колокольчиком звенел смех Феди, а на душе было легко-легко, словно и не было в этом мире ничего, кроме это луга, этого озера и двоих счастливых влюблённых. В изнеможении они оба упали на мягкую зеленую траву, Федя перекатился на живот и нежно, даже робко поцеловал Ивана в губы. Потом прошёлся языком по его ключице и накрыл губы своего царя таким жарким, таким страстным поцелуем, что всё внутри Ивана Грозного затрепетало. А Федя со свойственной ему одному непосредственностью откинулся на спину и принялся с задумчивым видом жевать колосок, устремив взгляд свой в просторы дальние. Образовавшуюся тишину нарушил его же голос (что, если посмотреть, становилось уже традицией) -"Вааанюшааа.. а я голодный!" Царь уже был готов отыметь своего любовника во все дыры, но радость его быстро сошла на нет, стоило только Федоре вновь открыть ротик. - "Неееет, я не дам, и не проси! Кушать я хочу. И побольше. И посытнее. А то духовная пища, это хорошо, я ж не спорю, но и о земном забывать нам не следует!" - и недовольно надул губки. - "Ну, с собой у меня только бутылочка хорошего вина, а вот продовольствие придётся добывать самим. Потом и кровью, так сказать!" - оптимизм царя в этой ситуации тоже почему-то зашкаливал. Малость шокированная Федора округлила глаза и выдала - "Медведя что ли убивать будем?" На что Грозный вздохнул, вытащил откуда ни возьми (а точнее из той самой повозки) удочку и ответил: - " Неее, рыбку ловить будем. НА ЖИВЦА" - "Сам вот и лови. Потом разбудишь" - отрезал Фёдор и вальяжно растянулся на лужайке, грея спинку в лучах солнечных. Прошло некоторое время. Солнце зашло за горизонт, и на землю сошла ночь. А мир замер. Вокруг царила тьма, а в небе зажиглись мириады звезд. Ближе к полуночи небо в одном месте посветлело, бледное зарево постепенно начало разгораться. Через несколько минут появилась полная луна, на которой даже с земли видны были странные рисунки, созданные рельефом ее поверхности. С восходом луны стало светло настолько, что легко можно различить все пространство вокруг, напоенное густым ароматом полевых трав и цветов. Весь ночной мир предстал перед ними, как будто покрытый серебристой краской. Ночью обычно так тихо, что редкие отдаленные звуки - голоса людей, стрекот цикад, нечастые крики птиц - слышны, будто они совсем рядом. Особым украшением этой ночи была лунная дорожка на озере. Она тянулась от горизонта в том месте, над которым плывет луна, до самого берега. Кажется, сами волны принесли свет туда. А вокруг дорожки - спокойные и темные воды. Этот пейзаж умиротворяюще действовал на Ивана Грозного, который к этому времени уже сумел поймать двух крупных карпов и готовил их на небольшом костерке, сидя на неуспевшей ещё остыть земле, по турецки скрестив ноги и время от времени подкладывая веточек в огонь. Ночь завораживала царя и вдохновляла. Каждый раз он любовался ей, воспевая таинственную красоту. Но вот рядом потянулся и зевнул проснувшийся Федя. Он явно хорошо отдохнул и теперь тянулся и ластился к своему Ивану. Нежные, почти девичьи руки обвили шею царя, и Федя своими губами впился в рот Грозного. Поцелуй вышел горько-сладким. У Грозного во рту был листик мелиссы, который тот в задумчивости оторвал от кустарничка и долго жевал, а Феде, как ни удивительно, безумно это понравилось. Они сталкиваются языками (практика показывает, что обычно зубами сталкиваются), руки Грозного бесстыдно и распутно касаются нежной бархатистой кожи на Федориной пояснице. Они изучают друг друга горячо, порывисто и чуть небрежно, парень ластиться к Ивану, а тот притягивает его ближе, проникая ладонями под хлопковую рубаху, обнажая юное тело, такое гибкое, такое красивое, и вылизывает чужой рот, забывая про всё на свете. Они шатаются, как пьяные. Пьяные от запаха трав, от этой ночи, друг от друга. Им мало происходящего, и Грозный слышит сдавленное шипение, когда его губы касаются кадыка. Он ведёт кончиком языка, слизывая солоноватый вкус, улыбается и дёргается, ощущая короткие острые ногти на лопатках. Это невозможно остановить. Внутри всё взрывается, а время останавливается. Трава, стоны, бешеные взгляды, направленные друг на друга, страсть захватывает с головой обоих мужчин. - "Хочу тебя…" — молит Фёдор, которого изнутри разрывает желание стать нужным этому человеку, который потерял больше всех остальных. Ведь вряд ли на Руси есть ещё царь, чьё прошлое было бы столь же сильно обезображено кровавыми дворцовыми распрями.. Сердце его бешено бьётся, губы сохнут без чужих губ, а пальцы рук судорожно сжимаются на бёдрах Грозного. Иван вздыхает. Он стаскивает многострадальную рубашку с любовника, ощупывает тугой пресс, водит пальцами по тонкой талии. Его губы жалящие, щетина царапающая. Басманов выгибается под жаркими крепкими поцелуями и стонет. Громко, пьяняще, моляще. Он теряется в Грозном. В сильном, влажном, жадном. Невероятном и безудержном. Оба без стеснения расправляются с оставшейся одеждой. На небесном склоне горят далекие бледные звезды, а двое тем временем горят от любви. Грозный разводит Федины колени шире и, опираясь на ладонь возле его головы, касается пальцами другой руки нежной кожи ануса. Он прикрывает глаза, кусает губы, парень дрожит. Страстно жаждет и подаётся ближе к руке. Иван медленно растягивает его для себя, проникая указательным пальцем в узкое тело. Он сходит с ума от импульсов, пронзающих всё тело, заставляющих действовать жёстче, порывистей, уверенней. Шипит, сжимает пальцы, касается губами губ, врываясь языком внутрь рта, и толкается глубже в гладкое и нежное юношеское тело. Это страсть. Это болезнь. Это колдовство. По спине бегут мурашки, капли пота собираются на висках, щёки краснеют, и подрагивающий член Басманова трётся об его. Они вновь сталкиваются взглядами. Хищнический, подавляющий, властный взгляд Грозного и слегка хитрый, порочный, но вместе с тем тёплый взгляд Феди. Иван Грозный толкает второй палец. Притирается к Феде теснее, ближе, чтобы без воздуха, только искры. Это на двоих. Тайна. Виноваты, конечно, да. Оба. Оба и каяться в грехах будут, только Бог простит.. А ежели не простит, то вместе они будут до конца. Вдвоём им одна дорога тогда будет - в ад, только вот они даже по той дороге с достоинством пойдут, да за руки держась. - "Жаркий…" - шепчет Иван, выкручивая руку и касаясь бугорка в его отверстии. Юноша вскидывает бёдра. Его бесовские глаза округляются, и он рычит. Утробно, натужно. Впивается пальцами в бёдра Грозного и тянет на себя, запрокидывая в экстазе голову. - "Ты… ты… это был лучший сюрприз, сейчас бы саблей помахать.. идеально было бы" — выдыхает он, опаляя губы дыханием. Невозможно не улыбнуться. Иван не сдерживается и растягивает губы в грубоватой ухмылке, толкается глубже, резко выходит и входит уже тремя пальцами. Это уже по настоящему великолепно. Румянец покрывает щёки Басманова и становится ещё более ярким. Он переходит с щёк на шею, покрывает пятнами грудь. Бледная кожа, не поддающаяся загару, красива даже так. Иван Грозный откровенно любуется своим ненаглядным мальчиком. Федюша вздрагивает, когда пальцы вновь находят внутри него что-то совершенно иное, и разводит колени шире. Федя ждёт, когда Грозный поймёт, что он готов. Жмурится, густые ресницы его подрагивают, а дыхание резкое, быстрое, точно такое же, как и сердцебиение. Рваное и неровное. Они вновь трутся возбуждённой плотью, срывая с губ полузадушенные стоны, и Грозный уже не терпит. Он отодвигается, оглядывает Федору голодным и расчётливым взглядом хищника, так порой пугающим людей и вытягивает пальцы из него. Иван перехватывает его бедро одной рукой, а второй направляет член внутрь. Он проталкивает головку, ощущает, как натягиваются мышцы вокруг, как Федор превращается в сгусток напряжения, и ласково гладит его по упругому бедру, стараясь успокоить. Проходит не меньше минуты, прежде чем неправдиво молчаливый Басманов запрокидывает голову назад и подаётся вперёд, с тихим шипением пропуская в себя Грозного. Царь двигается медленно, заполняя его изнутри. Фёдора переполняют эмоции, ему хочется чтобы эта ночь длилась бесконечно. - "Пожалуйста…" — шепчет Федя, кладя ладони ему на талию, дёргая на себя. Член скользит внутри, задевая бугорок простаты, и Грозный начинает двигаться резче. Их обоих уносит куда-то к звёздам, мерцающим то-то дело на небосводе. Они ласкают друг друга ненасытно, словно танцоры на канате, ходящие по грани. Дыхание сухое, быстрое, Иван уже на грани стремится доставить как можно больше удовольствия своему мальчику в эту ночь, касается его члена пальцами и сжимает в кулак. Фёдор удивлённо охает и через пару движений изливается себе на живот и на руку Грозного, пачкая густыми белыми каплями. Внутри всё пульсирует, пока Иван набирает обороты, ухмыляется нагло и ехидно и тянет его на себя. Он чувствует, как мышцы ануса сжимаются вокруг, и уже готов вот-вот последовать за своим опричником. Напоследок резко выдыхает, вскидывает голову и отчаянно громко стонет, заполняя парня горячим семенем. Руки и ноги дрожат, сердце заходится в безумном ритме, а Федя не оторывает помутненного влюблённого взгляда от мужчины. Его покрасневшие пухлые губы приоткрыты, глаза крепко зажмурены, и он кажется то ли ангелом, сошедшим на землю для его спасения, то ли самим дьяволом, пришедшим погубить душу его. Задницу саднит, в ней жарко и влажно, там всё ещё пульсирует, и тяжесть тела Грозного приносит удовольствие. Когда Иван приходит в себя, выскальзывает из парня и ложится рядом на примятую траву, притягивая к себе и укладывая его голову на плечо, он чувствует такое блаженство, что, кажется, нет в мире в этот момент ничего важнее. Федя касается губами его щеки, а потом Грозный чувствует тёплую ладонь на талии. Скоро Федя вновь обретает способность двигаться, выпутывается из объятий, вскакивает на ноги и бежит к озеру. Дьявольски красиво блестят его глаза, кожа серебрится от лунного света и словно не человека видит Иван перед собой, а неземное существо. И только привычный заливистый смех парня выводит его из состояния первобытного ужаса. Нырнул Федя с берега в воды прозрачные, и вдруг прорезали ночную тишину не вздохи блаженства, а крик громкий - "ААААААА, ТАТАРО-МОНГОЛЫ" - и из воды выскочил Федя, а за ним.. Ну верно всё, татаро-монголы окаянные! Вот так татары вновь на Русь-матушку позарились, а что было дальше уже соооовсем другая история!