Голод

      Столица криминальной романтики — этот статус в стране держался лишь за одним городом. Никто толком не мог понять, почему именно Питер: может, исторически так сложилось, а может, виной всему география и вечно дождливая погода межсезонья. Но эстетически-вычурное уныние и пагубное влияние высокой культуры накладывало свой психоделический отпечаток на местных маргиналов, действующих, порой, весьма изощренно.       Романтика…       Дима не видел ничего романтичного в сложившейся ситуации: сидя на заднем сидении служебной машины, он наблюдал, как из парадной заброшенного недостроя группа омоновцев выводила задержанных.       Обдолбанные наркоманы вяло переставляли ноги, пытаясь вернуться в свой одурманенный разум и тихонько завалиться в уголок, чтобы отлежаться от прихода в тишине и спокойствии. Несколько полицейских не позволяли им этого сделать, загоняя тех в «буханку», питая надежды на то, что они еще хоть пару часов побудут в состоянии овощей, — наблюдать их ломку никто не желал. Следом за ватагой торчков, троица других омоновцев вывела двух барыг. Тех, с заломленными за спину руками, вывели на свет белый и, не церемонясь, затолкали в другую машину.       — Ты как? — Сева подошел к Диме. Последний был бледен, а прокушенная шея все еще кровоточила.       — Жить буду, — сухо ответил тот.       Да, наркоманы — субъекты непредсказуемые, особенно, если долго были без дозы, но чтобы настолько…       Жуткий вопль разнесся по округе, эхом зеркалясь в пустых помещениях здания. Взоры всех присутствующих были прикованы к выходу, откуда последняя четверка ОМОНа выносила сопротивляющееся тело. Худой, бледный человек, больше походивший на обезумевшего загнанного зверя, яростно вырывался из крепкой хватки. Его рот, футболка и руки были заляпаны кровью, голодный нечеловеческий взгляд бегал по людям, пока не остановился на единственном человеке.       Дима уже встречал подобное, когда наркотики окончательно убивали сознание и человек терял себя, — в его глазах плескалось чистое безумие. Он замер, неестественно выгнувшись. Мерзкая ухмылка, больше похожая на оскал, растянулась на лице наркомана, оголяя окровавленные зубы с ярко выраженными клыками. Это чудовище не отрывало взгляд от Димы, пока его окончательно не скрутили и не закрыли в третьей машине. Рана сильно засаднила, от чего следователь скривился, плотнее прижимая к ней кусок марли.       Дима прекрасно осознавал всю непредсказуемость наркоманов, но что-то изначально в этой облаве пошло не так. Этот буйный торчок в один момент выпал из поля зрения и, выждав, набросился, целенаправленно метя в шею. И достал, прокусив кожу до крови. Хорошо, что рана оказалась неглубокой и сонная артерия не была задета, иначе было бы худо.       — Вовремя, — Сева посмотрел в сторону припозднившейся скорой, из которой в их сторону уже спешил медик. Еще несколько направились в сторону машин с наркошами. — В больницу тебе надо, Дим, а то мало ли что у него за букет.       Слова Севы прошли мимо ушей, а Дима все никак не мог оторвать взгляд от покусавшего его торчка. Тот в ответ смотрел на него, гадко ухмыляясь, от чего по спине бежали неприятные мурашки. Голова кружилась и гудела, ужасно мутило, а укус неприятно ныл, — последний раз Диме было так плохо, когда он лежал в больнице, после того, как его чуть не убил приспешник Разумовского.       Подоспевший врач аккуратно осматривал и обрабатывал повреждение, попутно что-то спрашивая, но Дима его не слышал. Все его мысли сосредоточились на этом наркомане и его непредвиденном поведении. Что-то с ним было определенно не так.       Сева, заметив полную отрешенность своего коллеги, давал краткие и четкие ответы медику, пока тот заполнял бумаги. Повязка, закрепленная большим пластырем, уже красовалась на шее Димы, который пустым взглядом уже сверлил свои руки, испачканные в грязи и собственной крови.       — Дима, — Сева тихо позвал того, мягко коснувшись плеча, чтобы привлечь внимание.       — А? — Дима отвлекся от созерцания и раздумий, мозг наконец заработал и теперь он непонимающе переводил взгляд с медика на Севу.       — Лейтенант, Вам бы госпитализироваться хоть на денек-два, сдать анализы, — вкрадчивый тон врача не давал вариантов, больше настаивал на необходимости проехать с ним.       — Да, Дим, — Сева умоляюще посмотрел на Диму. Тот уже давно не видел нормального отдыха, постоянно срываясь на срочные вызовы и дежурства, — я договорюсь, думаю Прокопенко не зверь и даст тебе отгул.       Диме ничего не оставалось, как тяжело вздохнуть и принять эту редкую возможность, чтобы хотя бы отоспаться. Медленно поднявшись, он, шатающейся походкой, проследовал за медиком в машину скорой.       Солнце вовсю светило в окно, — осенью редко выдавалась такая солнечная погода. Небо, обычно, было затянуто серыми тучами, частенько омывая город холодными ливнями. Дима стоял у зеркала внимательно осматривая шею. Рана, которая вчера болела и неприятно жгла, не давая нормально уснуть, сегодня просто исчезла — кожа была целой, без намека на какие-либо повреждения. Он тер шею, щипал себя в надежде проснуться, но ничего не менялось. В конце концов, Дима просто прилепил пластырь на место, оделся и вышел из палаты.       Получив от дежурного врача выписку, он покинул стены больницы и направился домой. Утреннее солнце уже успело спрятаться за облаками, а Дима задумчиво шагал вдоль набережной, размышляя о том, как за ночь смог зажить такой укус. Ничего сносного не приходило в голову, кроме бредовых мистических историй про вампиров, — губы сами растянулись в улыбке, и он тряхнул головой, выгоняя глупые мысли. Впереди было целых три дня отгула, на которые расщедрился начальник, и грех было этим не воспользоваться.       Ночь уже давно вступила в свои права, — на часах давно уже было за полночь, а сна не было ни в одном глазу.       Дима лежал на кровати, сверля потолок. Третья ночь подряд без сна изматывала, а появившийся из ниоткуда голод просто убивал. Он уничтожил почти все запасы еды в своем доме, но желудок будто превратился в черную дыру — любая пища просто не воспринималась организмом. Кроме мяса. Сырого, свежего, истекающего кровью. Вчера разум Димы помутился, и очнулся он от хруста костей, — говяжьи ребрышки оказались весьма вкусные.       И теперь голод вновь мучал его. Он заставлял кровь ускорять свой ход по венам, тело горело изнутри, хотя кожа была ледяная. Липкая холодная испарина покрыла тело, мелкие судороги прошивали мышцы, заставляя подрагивать. Это была самая настоящая ломка.       Дима панически соображал, как так могло выйти, если врачи не нашли ничего в крови, — он был здоров. Был.       Перед глазами вновь и вновь всплывало лицо этого странного, безумного наркомана, его взгляд полный… жажды. Самой настоящей, сводящей с ума, переполняющей все естество. От нее нет лекарства, нет спасения — только новый глоток самой настоящей, горячей, свежей крови.       «До чего я докатился: несчастный случай, и теперь я тоже гребаный наркоман. Только хуже.»       Внезапный ночной звонок разорвал гробовую тишину. Тяжелый вздох сам собой вырвался из груди Димы, когда он увидел человека, который ему звонил. Он не хотел слышать его голос, тем более видеть, — не сегодня, не сейчас. Ему и так было плохо, а теперь грудь сдавливало и щемило от переполнявших неоднозначных чувств, которые Дима всячески пытался подавить.       Он не стал сбрасывать звонок, а просто положил телефон на грудь, в ожидании, когда он просто замолчит. Вибрация гаджета, как слабое подобие кота, согревала грудь, и Дима не заметил, как провалился в беспокойный, но глубокий сон.       Несколько рабочих недель пролетели незаметно, если не считать полную отрешенность от окружающих, постоянный голод и странную злость, вспышками проявляющуюся в нервных ситуациях.       Сева и Калигари первые заметили некоторую болезненную бледность и странную замкнутость Димы, сперва списывая это на повышенную загруженность в конце квартала. Но после закрытия отчетности все только ухудшилось: их друг окончательно замкнулся в себе, максимально избегая всех. Никто не знал что творилось внутри него. Даже сам Дима иногда не понимал, где реальность, а где — голод.       Он работал на износ, максимально погружаясь в трудовые будни, — днем. А ночью зубами рвал упаковки со свежим мясом и, сидя на темной кухне, жрал, разрывая и запихивая куски сырого животного в рот.       Он глубже и глубже погружался в пучину отчаяния, отталкивал всех своих друзей, чтобы никто не догадался, каким чудовищем он стал. Никаких сверхспособностей, никакой боязни света и прочей ереси не было, просто всепоглощающая жажда и голод, который поселился и терзал исхудавшее тело. Мысленно, Дима понимал, что может ему помочь, но всякий раз, как только он задумывался над этим, сразу гнал все мысли подальше. Нет, он не станет пить человеческую кровь. Даже, если это поможет, не факт, что это на один раз. Он не чудовище!       Месяц подходил к концу. На улице заметно похолодало, а небо окончательно затянуло тучами, будто вторя состоянию Димы.       Прокопенко, заметив внешние изменения своего подчиненного, насильно отправил того на больничный. Дима не особо и сопротивлялся, — ему уже откровенно было все равно. Все мысли крутились только вокруг его вечного голода.       Его бесило это состояние, бесило, что из-за этого он отвернулся от всех и забился в раковину своих страданий, без какого-либо желания вылазить оттуда.       Самоконтроль был на исходе. Идя по улице, в отделении, в магазине — все люди превратились в большие куски мяса, еду, которую можно выпить досуха и обглодать кости. Это пугало Диму. Но больше пугало, что мясо уже не приносило хоть толики насыщения. Его выворачивало наизнанку от одного вида, не говоря о запахе и вкусе, — он просто не чувствовал этого.       Ему нужно было больше!       В один из дней, — какой именно Дима не знал, потеряв счет — в дверь позвонили. Это было неожиданно. Он не хотел открывать, надеясь, что подумают, что его нет дома. Руки сами зажали уши, не желая слышать назойливый звонок, разрывающий нутро, а глаза крепко зажмурились. Но даже так, он чувствовал, что так просто от него не отстанут. Нехотя выпутавшись из кокона одеял, в котором сидел уже некоторое время, Дима направился в прихожую, гадая, кто мог прийти в столь позднее время.       Приоткрыв дверь, он поморщился, когда свет проник через щель в мрачную квартиру. Высокий темный силуэт возник перед дверью, прикрыв собою слепящую яркость. Глазам стало легче, и Дима наконец смог различить ночного гостя.       — Дима? — тихий низкий голос Игоря заставил нутро болезненно сжаться.       Дима нехотя распахнул дверь, пропуская старого друга. Как он не хотел никого видеть, но совесть проснулась так не вовремя, что не позволила отказать Игорю. Тот молча вошел в квартиру и закрыл дверь.       Густая тишина заволокла все пространство тесной прихожей. Они стояли напротив друг друга в темноте: Дима с деланным интересом изучал ботинки Игоря, а тот сверлил его взглядом, что-то обдумывая, — никто не решался заговорить первым.       Тяжелый вздох со стороны Игоря разорвал гнетущую тишину. Его рука резко схватила Диму за предплечье, а в следующий момент его заключили в сильные объятья.       В нос ударил знакомый и такой родной запах, в носу защипало, а на глаза навернулись предательские слезы. Руки сами обняли в ответ, отчаянно хватаясь за человека, который, возможно, сможет понять, как ему тяжело. Тело Димы жадно вбирало в себя тепло, которое дарили эти объятия. Он глубоко вдохнул, втягивая в легкие такой приятный аромат близкого человека. Руки Игоря сильнее обняли Диму, почувствовав, как того мелко трясет. Он не знал, какая борьба шла внутри его друга.       Диму разрывали чувства и желания. И голод, который проснулся так некстати. Он не хотел отталкивать Игоря, но нанести ему вред не желал больше. Руки крепко сжали пальто, сердце гулко билось об грудную клетку, а Дима отчаянно цеплялся за остатки здравого рассудка, чтобы не утонуть в этой всепоглощающей тьме жажды чужой крови.       — Уходи, — голос сорвался на шепот.       Дима все больше терял контроль. Его слух улавливал биение сердца Игоря, а нос чуял кровь, бегущую по венам — он чувствовал жизнь, которую можно выпить до последнего вздоха.       — Нет.       — Пожалуйста… — Дима посмотрел ему в глаза, — Прошу, уходи.       Игорь несколько долгих секунд приглядывался к нему, пытаясь прочесть что-то. Он твердо был уверен, что ему нужна помощь, — Дима это знал, но не хотел ее принимать. Они смотрели друг на друга, пока Игорь тяжело не вздохнул. Он сократил расстояние между ними, теснее прижимая Диму к себе, и мягко прикоснулся к его губам.       Простое прикосновение подняло еще большую бурю в душе и теле Димы. Мозг устал сопротивляться, и он отпустил все на самотек. Губы сами приоткрылись, углубляя поцелуй, который с каждой секундой становился все жарче.       Контроль сошел на нет. Все окружение внезапно потеряло четкость, оставив лишь чувства, слепящие яркими вспышками. Влажный и горячий язык Игоря, жар его тела — каждое движение сводило с ума. Дима тонул в этой реальности, больше похожей на сон. Было приятно, но в тоже время больно: а вдруг, это просто фантазии больного сознания, вдруг, он сейчас совсем не здесь…       Пальто тяжелой ношей спало на пол. Сильные руки приятно сжимали Диму, от чего по телу шли мурашки, распаляя еще больше. Они были похожи на двух малолеток, дорвавшихся до запретного.       Привкус железа опалил язык, отдавая соленым послевкусием. Дима распахнул глаза, — резкое осознание, что он прокусил Игорю губу отрезвило, но вкус крови опьянял изголодавшийся организм. Он замер, пытаясь успокоить накативший голод, который требовал большего. Рассудок вновь покидал его, оставляя лишь беспросветную, иссушающую жажду.       Игорь заметил, что с Димой что-то не так — что-то рвало его изнутри. Калигари говорил, что на одной из облав произошло непредвиденное, а Уля, покопавшись в своих знаниях, все разъяснила. Не было сомнений, что Дима стал подобием вампира. Он пытался противиться этому, бороться, но есть только один способ помочь.       — Дима, — Игорь взял его лицо в руки, но по взгляду было видно, что он далеко не здесь, — Дима!       Дима слышал, что его зовут, но не мог ответить. Он погряз в борьбе с адским голодом, и проигрывал ему. Перед глазами поплыло и начало темнеть, руки отчаянно хватались за чужие плечи. Игорь что-то говорил, но смысл не доходил до изголодавшегося мозга, кроме одного слова, которое набатом било в голове, — «пей». Вновь, этот вкус железа, а после наступила темнота.       Дима очнулся от того, что ногу неприятно что-то сдавливало. Глаза открылись, упираясь в беленый потолок, а мозг пытался проснуться. Мышцы неприятно болели, поясницу тянуло, кожу что-то неприятно стягивало, а во рту пересохло. Двигаться совсем не хотелось, но страшно хотелось пить, будто он был в недельном запое и теперь у него страшное похмелье. Что же вчера было?       Приподнявшись на локтях, он отыскал на тумбочке очки, а в следующий момент волосы встали дыбом от увиденного.       Кровь. Она была везде: на стенах, одежде, валявшейся на полу, постели, где он лежал, на его голом теле. Он сел, чтобы лучше осмотреться и, наконец, заметил, что, а точнее кто, придавил его конечность. Сердце болезненно сжалось, горло сковало тисками, что невозможно было вдохнуть, а перед ним лежал Игорь, такой же голый и в крови, искусанный и… мертвый?       Нет, Дима не хотел в это верить, — он не мог так сорваться и убить своего близкого друга. Но, видимо, сделал это. Он аккуратно вытащил ногу из-под тела друга, и, обмотавшись простынью, приблизился к нему.       Игорь неподвижно лежал перед ним. Кожа его побледнела, лицо осунулось, а под глазами залегли черные тени. Рука сама потянулась к шее, пытаясь прощупать пульс, но остановилась в нескольких сантиметрах. Дима оттягивал момент, когда он узнает, что стал убийцей, всеми силами. Он зажмурился до белых кругов перед глазами и закусил губу, пытаясь сдержать боль, терзающую его, внутри себя. Его затрясло от этого всего — было противно от себя, от того, что не смог совладать, от засохшей крови. От того, что он предал всех, пойдя на поводу у своего голода. Рука Димы опустилась на грудь Игорю, а голова устало упала. Растрепанные волосы закрыли лицо, по которому скатывались горькие слезы потери. Подавшись вперед, он лег на еще теплое тело Игоря, обнимая.       — Что, настолько понравилось? — хриплый голос заставил сердце Димы пропустить удар. Он распахнул глаза и встретился с уставшим, но насмешливым взглядом Игоря. — Уже похоронил меня?       — А… я же… — от шока все мысли Димы разбежались, и ему оставалось лишь хлопать глазами.       Игорь приподнялся, шипя от саднящей боли в укусах, и осмотрелся.       — Мда, — он обвел взглядом спальню, и остановился на Диме. Тот, замотанный в простынь, неверяще смотрел на него, — Попил ты моей крови знатно, но я живой. — ответил на немой вопрос Игорь, — Ты ничего не помнишь?       — Нет, — Дима пытался вспомнить хоть что-то, но мозг устроил бойкот и отказывался воспроизводить такие нужные воспоминания, — а что было?       — Ну… — Игорь многозначительно посмотрел на своего друга, — Ты был очень голодным.       — Мы… — Дима покраснел до кончиков ушей.       — Да.       — И ты…       — Почему бы и нет. — Игорь сел, спустив ноги с кровати, и потянулся, похрустывая спиной, — Ночью ты был очень даже за.       Дима не знал как ответить на это. С одной стороны ему было приятно, что его неоднозначные чувства к человеку получили отклик, но с другой… ему было стыдно. В голове внезапно всплыли весьма недвусмысленные воспоминания о произошедшем ночью, от чего по телу прошла волна жара.       — Кстати, — Диму осенило, — откуда ты все узнал?       — Сева рассказал Калигари, тот Уле, а она уже мне. — Он повернулся рассматривая Диму. — Иди в душ и одевайся. Поедем к Уле и узнаем, как тебя вылечить.       — От этого можно излечиться? — Дима задумчиво посмотрел на Игоря, а потом взгляд соскользнул на поясницу, где красовался один из багровых укусов.       — Да, так что вперед.       Кажется, эта чудовищная случайность исправила недомолвки, что были в последнее время между ними. Не без последствий, но они с ними справятся. Уже вместе.