Зайчик

Если кто-то скажет Дмитрию, что дети - это счастье, то он останется при зубах только потому, что Дима заебался. Нет, не так. З а е б а л с я. Савине три на днях, и все Петрановские, Комаровские и прочие Гиппенрейтеры в голос твердят о кризисе трех лет и том, как не подорвать привязанность ребенка в этот непростой период и как контейнировать его негативные эмоции. Вас бы контейнировать, суки. Как будто детскими капризами все и исчерпывается. Няня внезапно обнаружила у себя гипертонию (в пятьдесят, да здорова, как бык, нормальные люди уже за тридцать мучаться начинают) и отказалась брать ночные смены, вторая, с хорошими рекомендациями, заломила такую цену, что Позову проще уволиться и самому с дочерью сидеть, чем всю зарплату на ее услуги спускать. Да и сидел бы. А жрать хочется. Дима тих и неприхотлив. Ему бы спать часов хотя бы пять ночью и гречки отварить, вот и спасибо. А детские сандалии с правильным взъемом и нужной полнотой ноги - фирма "Котофей" - три косаря взял и выложил. А книжки. А игрушки. А врачи детские частные - потому что нереально это - когда у дочери отит сейчас и температура херачит, а запись к ЛОРу завтра утром звоните, на десятое будет запись. Знал бы заранее - в мединституте только с педиатрами и тусовался. Савина трется у двери лифта, пока Дима, спохватившись, возвращается домой за соком, потом за очками для работы (а то в тех, что для чтения, много не налечишь), потом за единорогом этим долбаным (пони, пони, литтл пони). Идут в частный сад. Что поделаешь. - Доброе утро, - это сосед, коротко улыбается голливудской улыбкой. С иголочки весь, благоухает, как роза майская. Небось и душ с утра принял, сука. Дима не помнит, когда в последний раз срал за закрытой дверью спокойно, чтобы никто под дверью не голосил жалобно. - Доброе. Поезжайте, - это Позов добавляет, заметив, что тот в лифт зашёл и ждет, - поезжайте, поезжайте. Хер его знает, чего там они ещё с дочерью забыли. Савинка то ли принимает слова папы на свой счёт, то ли просто решает, что ну сколько можно, и Позов ахнуть не успевает, как дочь прямо на его глазах заскакивает следом за соседом (Арсений, вроде. Дядя Сеня) в лифт и жмёт на кнопку. - Савина! - Позов кидается к лифту, мельком замечая, что Арсений пытается ногу в двери подставить, но обойти девочку, вставшую столбом и хлопающую глазами, не может. Двери закрываются. И тут же в подъезде гаснет свет. *** Весь день Позова от злости трясет, он жалеет, что вообще не убил гада мерзкого, так - губу разбил. Может, заявление на него в полицию написать? Хотя тогда Савину будут спрашивать по сорок раз, и история эта в ее памяти отложится. А надо - чтобы забылось. Вообще не надо было при ней драться. Ей три. Ничего не поняла, если бы не папа в гневе - уже забыла бы. Но как было сдержаться? Когда свет вырубился, он заметался. Честно. Потому что - паника первобытная, животная - сильнее здравого смысла и скептического анализа. Опасность, темнота, детёныш в беде. К счастью, сосед, запертый в лифте, видимо, собрался с мыслями быстрее. - А сейчас папа будет звонить дядям, чтобы включили свет, а мы пока будем играть в ночь! Громко, чтобы Позов расслышал. И правда, надо звонить ебучим дядям из Управляющей компании, и пусть только попробуют не включить свет. Дима роется в телефоне, находит сохранённый номер - а сам все прислушивается, когда дочь заплачет. С замиранием сердца. Савина боится темноты. Точно боится, они и спят с ночником всегда. Эх, может, этот мужик мультик ей какой догадается показать с телефона? Хотя в лифте интернет не ловит, чёрт. Когда сквозь сомкнутые металлические створки доносится смех дочери, Позов дар речи теряет и молчит на аллокание диспетчера в трубке. Машинально называет адрес, почти не запоминает, что пообещали. Вроде полчаса. Да, полчаса. То, что Савина смеётся, а не хнычет, почему-то не успокаивает, а, наоборот, сильно тревожит. Очень сильно тревожит. Свет врубают внезапно, даже раньше, чем обещали. Лифт гудит и едет куда-то, останавливаясь почти сразу, а потом поднимается и двери открываются. - Папа! - маленькая узница вываливается восторженным кульком, и обхватывает отца поперек живота, - ты боялся? А я не боялась, мне дядя зайчика показывал! Все опасения, подозрение и переживание последних минут всколыхиваются внутри, как водяной столб от падения чего-то тяжёлого с большой высоты. "Зайчика" он показывал. Дима невысок, круглоголов и очкаст, но хлюпиком и слабаком не был отродясь. А в гневе и вовсе страшен. У соседа реакция хорошая. Удара не ожидал, но отшатывается, так, что удар, способный нос сломать, по касательной идет по челюсти, разбивая нижнюю губу. И странная последовательность эмоций на лице: шок - удивление - и только потом ярость. Он еще и в ярости. - Папа... - голос у Савины дрожит. Испугалась. Пару мгновений Позов сверлит Арсения взглядом, а тот тоже замирает, но потом на ребенка переводит взор - и, развернувшись, уходит мимо Дмитрия, по лестнице вниз. - Я с тобой разберусь еще, мразь! - голос Позова догоняет и больно бьет в спину. А вечером Савина, уже в пижаме, почистив зубы, подходит к настольной лампе и, подумав, поворачивает плафон так, чтобы свет прямо падал на стену. Неумело, но старательно какие-то кукиши крутит перед лампой, и, довольная результатом, орет на всю квартиру, хотя отец-то рядом стоит, от усталости шатаясь. - Смотри! Зайчик! А Дима не дурак, знаете. Может, похож на ботана, может, заебан пациентами и бессменным дежурством с дочерью - дети счастье изнурительное - сверх меры. Может, иногда поспешные выводы делает. Но - не дурак. - Тебя дядя сегодня в лифте научил? - как-то сипло получается, а уши уже краснеют от стыда. - Ага, он ещё лису показывал, она зайчика из домика выгнала когда ее домик раз - и растаял! А зайчик заплакал, но ничего не сказал. А петух с косой сказал... Позов рассеянно кивает на вольный пересказ "заюшкиной избушки", а самому так хуево, что просто до свидания. Дочка боится темноты. Застряла в лифте. Чужой человек ей двадцать минут театр теней показывал, чтобы не боялась. А он его в педофилы записал. И в лицо ударил. *** Если у тебя устали ноги - посмотри на безногого и не жалуйся. Арсений Попов не видел дочь больше года. После развода бывшая жена быстро вышла замуж и увезла Кьяру в Чехию. И не так уж это далеко, вообще-то, но Арсений, сейчас преподающий физику в институте, после распределения по молодости проработал год на оптико-механическом заводе. Из секретного видел разве что место, где сторож заначку хранит. Но - невыездной на пятнадцать лет. Прошлой весной девочка гостила у него три дня. С тех пор - все. Редкие звонки по Скайпу (ты знаешь, неудобно сейчас), фотки в инстаграме жены - с новым папой, образцовая семья. И - все. На отца-одиночку, поселившегося по соседству недавно, Арсений смотрит иногда с сочувствием, иногда с уважением, но чаще - с завистью. И понимает, что тому несладко приходится с шилопопой и развитой не по годам малышкой, но - завидует страшно. Савина на Кьяру не похожа совсем. Эта - круглолицая и невысокая, с умными острыми глазками, очень хорошо воспитанная для своего возраста. Дочь своего отца. Кьяра - пятилетняя капризуля и красавица, темненькая, длинноногая и голубоглазая принцесса - дочь своего. Однако Попов ко всем маленьким девочкам питает теперь глубокую симпатию. Наверное, такая сублимация нереализованного отцовского инстинкта. У него даже в какой-то момент возникало желание предложить помощь соседу - ну, там, из сада привести, когда у него пар нет, а сосед на работе. Но - не решился. Может неправильно понять. И правильно не решился. Разбитая губа припухает, но не болит, а вот самолюбие задето так крепко и больно, что хоть вой. Он сам готов любого, кто детей обижает, на ленточки порезать. А его, значит, сходу, не сомневаясь - обвинили, утвердили и наказание привели в действие. Хотя... Не факт, что сам бы подобных мыслей не допустил, поменяйся они с Савининым отцом местами. Однако, увидев его на пороге своей квартиры вечером того злополучного дня - напрягается. - Я пришел извиняться, - сразу, без обиняков выдыхает очкарик, хоть и морщится, будто все зубы разом заболели. Попов молчит пару секунд, после чего делает шаг назад, пропуская. - Извиняйся. Тот заходит, мнется, на дверь свою оглядывается. - Спит? - кивая на нее, спрашивает Арсений. - Спит. Молчат, стоя в прихожей, не закрывая дверь. Идиотская ситуация. - Я ей тень зайца показывал, - мрачно поясняет Попов и в подтверждение своих слов собирает пальцы в нужную конструкцию. - Извини, что придумал уж. А то она плакать планировала. - Да, я уже понял, - сосед молчит, кусает губы, но глаз не отводит, а потом вдруг руку протягивает, - Дмитрий. Позов. Травматолог. Еще каблуками бы щелкнул. - Попов Арсений. Педагог, - в тон ему отвечает Арсений. Рукопожатие у соседа крепкое, а рука теплая и сухая. - Педагог, а не педофил. Из вредности уточняет. Сам отец. Все понимает. - А я думал, ты вообще пидорас, - прищурившись, выдает вдруг сосед, и, похоже, сам охуевает от своей любезности. Попов глубоко вздыхает и на выдохе не может сдержать усмешку. - А с Вами, я погляжу, совсем нельзя расслабляться, Позов Дмитрий, травматолог. *** Дима несется домой галопом, чуть ноги не ломая, скользя на первых замерзших за ночь лужах. Холодный октябрь после холодного лета. Няня уходит в 8:00, а сейчас 8:30, и он только с ночного дежурства освободился. Квартира встречает пустотой, но прямо в прихожей висит записка - и именно она спасает Позова от инфаркта. "Савину забрал, будем завтракать. Приходи, накормим. Арсений". Няню надо увольнять. Оставила дочь чужому человеку. Мало ли кто в соседях может оказаться. Но облегчение - колоссальное. На стук в соседнюю дверь слышится "папа" и топот, вслед за ним - шаги. В муке - оба, что Савина, что Попов. И пахнет вкусно. - У нас оладьи, - вместо приветствия бросает Арсений. - Я сама переворачивала! - дочь настолько гордится делом рук своих и желает похвастаться, что забирать ее сейчас домой - кощунство. Убедившись в том, что папа разувается, девочка галопом уносится на кухню и там гремит посудой. - Без посуды останешься, - хмыкает Позов, пряча смущение. - Бить не будешь? - изогнув бровь, улыбается Попов, - зайчиков сегодня не смотрели. Улыбка у соседа - охуеть и не встать. - Да ты и сам зайка-хозяйка, - закатывает глаза Позов, и улыбается, когда хозяин квартиры скрывается на кухне, показав ему средний палец. *** В марте ночных дежурств всего два, а зато дневные - до ночи. У Попова есть дубликат ключей, но он все-равно в такие вечера Савину у себя в гостиной спать укладывает, на чужой территории не хозяйничает. Позов появляется в начале одиннадцатого, молча кивает на такой же молчаливый кивок, проходит на кухню, где для него есть нехитрый ужин. У Арсения круги под глазами от усталости. Шутка в деле - пять пар отведи, потом домой галопом, потом девчонку развлеки, накорми, умой, спать уложи. А с утра в сад отведи и все по-новой. Дети - счастье изнурительное. - Как? - одними губами спрашивает Позов, садясь за стол. Попов, хмуря брови, кивает - порядок. И уходит к себе, прикрывая дверь. Дима почти уверен, что прикрывает, а не запирает. Он весь март об этом думает, каждый такой вечер, прежде, чем, поужинав, составить посуду в мойку (но не мыть, не шуметь) и, затаив дыхание, перенести дочь к ним домой. Попов уже предлагал - пусть спит, утром все-равно он в сад ведет. Но Диме неудобно. Гречку с мясом Позов втягивает, как пылесос, залпом. Пообедать не выдалось сегодня. Заливает кружкой чая. Нервничает. Проверяет, насколько крепко спит дочь. Крепко. Рот округлив во сне, как будто удивляется чудесам, которые ей показывает воображение. Дима невысок, круглоголов и очкаст, но хлюпиком и слабаком не был отродясь. Он подходит на цыпочках и толкает дверь, и та отворяется. *** Сейчас в голове не укладывается, как можно было Арсения заподозрить в том, что он может навредить ребенку. Он и сейчас - в первую очередь - подушку зубами сжимает, чтобы - тихо, чтобы - не разбудить. - Такой ты зайчик, - шепчет Позов, когда дыхание восстанавливается. В холодном свете от уличного фонаря Попов кажется не зайчиком, а статуей античной, бледной и совершенной в своей мраморности. - Заткнись, - шепчет совершенная мраморность и улыбается, щурясь. - Спи уже, блин. Спать остается часов пять от силы. Не так уж мало.