Хитрая ласточка

Дверь распахнулась настежь. Тэргеллах-ар-Шауллах в свойственной ему решительной манере вошел в кабинет. Северянин Миль (возможно, это был его брат — Тэргеллаху все северяне, кроме Рокэ, казались на одно лицо) весело присвистнул. — Что скажете? — Тэргеллах улыбнулся, откинул за спину разметавшиеся по плечам кудри и не слишком прямой походкой прошествовал от двери до камина, предоставляя присутствующим (и особенно дяде) возможность рассмотреть себя хорошенько. Похвастать было чем: природную стать и закалку воина нелепыми тряпками не скроешь. Тэргеллах уже успел оценить свой внешний вид — узрел в зеркале изрядно захмелевшего морисского принца в наряде северного франта, посмеялся. В целом, он выглядел ужасно, но одна очень пикантная деталь пришлась ему по сердцу. Северные мужчины не носят длинных тюре и широких шальваров, таким образом их тылы и ноги почти обнажены. Странный обычай для такого холодного края, видимо, как-то связанный с демонстрацией отваги и выносливости. А еще можно продемонстрировать, как ты красив… — Что ж, братик, поздравляю, — Альдеррах высказался первым, язвительно хмыкая и поигрывая фужером, в котором почти не осталось вина, — на рынке Кара-Аргун за такого видного малого можно табун жеребцов и меру серебра выручить. Тэргеллах пожал плечами — он и сам знал, что выглядит непристойно — и обернулся к виновнику своего мас-ка-ра-да. Кэналлийский язык такой сложный! Особенно когда ты пьян Дурной кровью... — А ты что скажешь, дядя? — Скажу: браво, браво. Мне. Миль хохотнул, Ли лениво похлопал в ладоши, а Рокэ вспорхнул с ковра — легко, словно птица, — и начал обходить племянника по кругу, придирчиво всматриваясь в костюм и внося исправления. Он вел себя, как скульптор, а Тэргеллах словно был творением его красивых рук. Фантазия отозвалась в паху принца жарким томлением. — Ты тоже думаешь, что похож на девчонку в этом наряде? — мурлыкнул Рокэ, понизив голос до шепота. Тэргеллах предпочел ответить не словами, а предостерегающим взглядом из-под насупленных бровей. Их взгляды схлестнулись, как две молнии, но Рокэ плотоядно облизнул губы, и Тэгреллах не выдержал, отвел глаза. Дразнить черных львов — излюбленное развлечение вороньего семейства, они в этом сильны. — Не злись, дорогой, я в восхищении... — еще тише, одними губами выдохнул Рокэ. Унизанные перстнями пальцы игриво скользнули по кружевному воротнику и, проникнув за отворот колета, погладили батист там, где сердце. Тэргеллах стиснул зубы и шумно выдохнул. Кровь, сгущенная вином, кипела и клокотала. А дядя, — аррзуних!* — забавляясь его реакцией, неожиданно впился ногтями в кожу, словно вознамерился вырвать то, что давно принадлежит ему. Вскоре они оставили Альдерраха и Са-вин-аков и, переглядываясь как мальчишки, затеявшие проказу, затерялись в недрах мрачного особняка. На вкус Тэргеллаха, жилище Воронов было тесным и неудобным — точь-в-точь, как одежда, навязанная ему родичем. — Ты заставил меня это надеть, Гураб*, — капризно заявил принц, падая на большую мягкую постель. — Теперь изволь снять. И начни с колодок, — он вскинул ногу вверх и покрутил в воздухе носком короткого сапога, украшенного золотым шитьем и пряжкой. Рокэ поиграл бровями, — «В настоящих колодках ты был бы менее речист» — поймал сильными пальцами щиколотку, обтянутую белым шелком, и прижал к своему плечу. Дурацкий сапог со свистом полетел в угол. — А всё-таки есть прок в вашей странной амуниции: приятно от неё наконец избавиться! — Тэргеллах сладко потянулся, наслаждаясь ситуацией — Гураб стаскивал чу-лок с его ноги, приговаривая, что дал бы за такого, как Тэргеллах, не табун и серебро, но всю Марикьяру с островами... — ... и твой отец покинул бы Рассвет, чтобы лично выдрать розгами нас обоих… Рокэ хмыкнул — «Не поминай всуе» — и прикусил белоснежными зубами нежную кожу возле коленного сгиба. Тэргеллах рассмеялся как мальчишка, но вскоре прикосновения умелого языка, губ и рук раздразнили в нем отнюдь не детские желания. Да и Рокэ надолго не хватило — поиграв в галантного любовника несколько минут, он перешел в решительное наступление, и племянник с радостью ответил тем же. Некоторое время они катались по постели, смеясь и рыча, в шутку меряясь силой и уступая друг другу. Потом Рокэ надоело и это. Он подмял племянника под себя и, коварно отвлекая поцелуями, попытался овладеть им, как рабом, засунув свое орудие ему в зад. — Немедленно прекрати, — процедил Тэргеллах сквозь зубы. Рокэ, нисколько не смущенный очередным отказом, продолжил штурмовать бастион. Только уже не силой, а уловками. — Ты же сам этого хочешь, мы оба знаем... — змеем шипел он в ухо. Наглые пальцы, щедро смазанные миндальным маслом, юлили вокруг заднего прохода Тэргеллаха и иногда ныряли вглубь, заставляя принца вздрагивать всем телом. Положа руку на сердце, Тэргеллах уже устал объяснять невежественному родичу, что не может уступить ему. Рокэ не раз пытался найти убедительные аргументы, но все они отскакивали от племянника как от стены горох. Он чтил предков и их наставления, а в наставлениях было ясно сказано: «Если два достойных мужа пожелают возлечь, пусть не уподобятся скотам и рабам, не осквернят себя, но используют руки для ласк и данные божествами предметы для проникновений, тогда хулы на них не будет». — Сорок четверый раз повторяю: используй это! — Тэргеллах снова попытался предложить Гурабу то, что тот презрительно звал игрушечным клинком — продолговатый каменный стержень с волнообразными утолщениями. Ворон брезгливо отдернул руку и, облокотившись на подушку острым локтем, завел старую песню. Красноречие сына Алваро впечатляло своей поистине южной цветистостью и богатством оборотов, но посыл сводился к одному единственному простому, как палка, слову: «дай!» — Да пойми ты, безбожник, я не желаю потерять свою душу ради жалкой горстки наслаждений! — О-ля-ля, — пропел Рокэ с ехидцей. — Откуда ты знаешь, что это «горстка», если не пробовал и крошки? — Предкам виднее, — огрызнулся Тэргеллах. — Откуда предкам знать, если они не пробовали? — коварно парировал Рокэ. — Или пробовали? — Не знаю! — разозлился Тэргеллах. — Не смущай меня каверзными вопросами! — А ты не смущай меня своей непроходимостью! — рассердился Ворон. — Прикройся! — и, якобы с раздражением, накинул покрывало на бедра Тэргеллаха. Торчащий, как копье Астрапа, член так нелепо встопорщил легкую ткань, что притворная мрачность быстро слетела с дяди — сначала Тэргеллах глупо хихикнул, глядя между своих ног, следом развеселился Рокэ, и вот они уже оба хохочут. — Ладно, — вздохнул Тэргеллах, отсмеявшись, — даю тебе один единственный шанс, Гураб. Убеди меня. Как вы говорите в Талиге... что игра стоит свеч. Дядя самодовольно улыбнулся в ответ. — Да запросто, милый мой. Вот ответь: много ли ты знаешь морисков, предпочитающих любовь мужскую любви с женщинами? — Из ныне живущих? — Из окружения твоего отца, да продлит Астрап его годы. — Не много… — Тэргеллах потеребил пальцами смоляную прядь, перебирая в уме придворных. — Пожалуй, не наберется и пяти известных мне имен… — Вот! — Рокэ торжествующе воздел палец вверх и приземлил его на кончик носа Тэргеллаха. — А в Золотых Землях ты едва ли насчитаешь с дюжину дворян, которые не вступали в связь с красивым слугой или однокорытником, или родным братом. Потому что им доступно наслаждение, ради которого всё и затевается. А в ваших лицемерных запретах на естественное слияние тел в рассветном экстазе, которого ты и близко не испытаешь ни с одной из своих жён, нет ничего хорошего. Ничего, — отчеканил Рокэ. И мстительно добавил: — Так и отправишься в Рассвет в обнимку с этим своим… малахитовым убожеством. — Ну и отправлюсь… — Тэргеллах попытался сказать еще что-то, но Рокэ не стал его слушать, самонадеянно объявив, что выиграл эту битву. Принц не стал настаивать на обратном и позволил дяде делать с ним всё, что тот хочет. Что оба они хотят. Уберечь честь смолоду, как завещали предки, если полюбил Ворона... Да какой он Ворон — хитрющая ласточка... Словом, связавшись с Рокэ, томиться в клетке старинных законов долго не придется. Он знал это еще тогда, когда садился на корабль, аррзуних**...