Тропа за хижиной

      На дворе мира стояло десятое сентября — самое начало учебных процессов в школах; день недели — понедельник, венчавший собой очередную рабочую неделю, ничем, по сути, не отличавшаяся от предыдущих для взрослых людей, но для детей, только вливавшихся в будни после беспечных летних каникул, представляла собой испытание. Утро в Полёвске было не солнечным, ибо небо загородили тучи, плотные и тёмные. По сему люди, по натуре своей которые совы, просыпались лишь от звуков будильников, так как вездесущие лучи светила не могли проникнуть в окна их домов и квартир и хоть слегка дотронуться до плотно закрытых век. Одним из таких людей был непримечательный шестнадцатилетний паренёк, ученик старшей школы, — Алексей Синицын.                     Настал и черёд его будильника звенеть, вытягивая парня из недолгого сна. Он бы мог высыпаться и вставать наутро бодрым, если бы не любил засиживаться за компьютером допоздна, пока родители, которым он желает спокойной ночи, не считали, что сынок после своих слов отправляется в кровать. Нет, Лёша чувствует прилив бодрости тогда, когда разверзается небесная тьма.                     Дотянувшись до телефона, который лежал у кровати и издавал противный уже на подсознании звук, парень колебался между тем, выключить ли будильник и встать с кровати или отложить его, полежав еще минут двадцать. Такие вопросы терзают его каждое утро, но циферблат показывал пол седьмого утра, а в шаблонном утреннем плане было еще куча дел, да и дорога в школу грядёт долгая, учитывая, что Лёша живёт в трёх километрах от центра города, где и находится его alma mater.                     Скинув с себя плед, он тотчас вздрогнул от прохлады, которая казалось какой-то странной, даже для такой погоды, какая стояла за окном, ведь всего-то пару дней назад еще стоял остаток летнего тепла. Он окинул взглядом свою комнату в пятнадцать квадратных метров — этого было предостаточно для парня. Близ кровати на своём лежаке всё еще дремал любимый пёс Лёши — рыжая такса Марс. Не желая лишаться тепла кровати, Синицын укутался в плед и наконец-таки встал, а после нагнулся погладить собаку. Неспешным и сонным шагом он направился к двери и услышал, как родители уже копошатся и собираются на работу. В отличии от них, он был еще той совой, за что энергичные предки постоянно упрекали сына, но он этому внимания не уделял и продолжал бодрствовать до глубокой ночи, а по утрам ощущать себя хуже, чем после похмелья.                     Распахнув слегка скрипучую дверь, он ступил ногой с ковра на плитку, которой был выложен пол в коридоре, и только дотронувшись пальцем до неё, ощутил, что та настолько промёрзла, что аж обжигала кожу. Лёша тут же оторвал от неё ногу и мигом вернулся на махровый коврик, дабы обуть свои тапки, которые он не собирался носить еще до конца месяца.                     Обув по тапку на каждую ногу, Синицын теперь-то смог продвинуться дальше по дому, не боясь примёрзнуть и не застыть на полпути к ванной. Родители, уже одетые и обутые, спешили и в этой суете не сразу приметили сына. Когда же он задел их сознание, мама и папа оповестили его о уже готовом и ждущем его завтраке, который смирно стоял на столе. По уходу отца с матерью, он, бросив плед на старую дверь зала, которую уже нужно было заменить на что-то более новомодное, быстро пробежался в свою комнату и забрал от туда свой льняной халат. Леша получил его в виде спонтанного подарка от тёти под предлогом зимних похолоданий, и он с радостью взял его, однако в тайне недолюбливает балахон из-за не комфортной жесткости, которая была парню не по душе; одеяние не давало никакого чувства уюта, но грело, а значит было хоть капельку полезным.                     Вернувшись в санузел, Алексей справил нужду и провёл гигиенические процедуры: умылся, почистил зубы. Перед тем, как покинуть ванную комнату, он остановился и осознал то, что ему еще предстояло позавтракать. Выругавшись, Синицын пришел на кухню. Она была относительно небольшая и скромная, однако копоти на стенах комнаты не было, а пол, немногочисленная мебель и техника были чисты, ведь мама всегда досконально прибиралась, а каждую субботу проводила генеральную уборку, ибо крайне сильно не любила наличие грязи в месте, которое обязано сверкать от чистоты. Пол также был выложен плиткой, однако более новой и красивой, чем та, что лежала в коридоре. Дом вообще был стар, и с момента его постройки особо не менялся даже предыдущими жильцами, но семья Синицыных решила провести ремонтные работы и преобразить скудный фасад и безвкусный интерьер в нечто ухоженное и привлекательное. Привередливая мама уговорила главу семьи поставить первую в очередь кухню.                     Лёша уместился на небольшую табуреточку у компактного деревянного стола, столешница которого была укрыта слегка потрёпанной, но опрятной ПВХ скатертью с милыми изображениями подсолнечников вперемешку с иными разнообразными бутонами цветов, названия которых завтракавший даже не знал. Ему и знать особо не хотелось, однако каждый раз он любил всматриваться в них, рассматривать каждый лепесток полевого цветочка, ища в них какое-то приятное чувство, название которому сам дать не мог. Может то была радость, а может и вдохновение на день грядущий, ведь энтузиазма к учебе старшеклассник никогда не имел, и, просыпаясь, желал побыстрее добраться до уже в горле сидевшей школы, вытерпеть ненавистные занятия и, наоборот, приятно скоротать время на немногочисленных любимых предметах, с чувством выполненного долга, а может и противной принудительной квоты, дойти домой, чтобы, заснув в постели, запустить этот круг по новой.                     Парень перевёл свой взгляд со скатерти на небольшую прозрачную тарелку без высоких бортиков и слегка улыбнулся. Семьдесят процентов от неё заполняло любимое утреннее блюдо Лёши — яичница. Еще с самого детства он проявлял большую любовь к куриным яйцам и их такому простому, но столь приятному вкусу. По ходу взросления он знакомился с всё большими способами их приготовлений: вкрутую, в мешочек, всмятку, глазунья, болтунья, паровой омлет, яйцо пашот. Однако навязчивой идеи постоянно, повседневно поглощать яичные блюда у него нет и не было, ведь употребление их в пищу чаще всего было по воле случая. Зависело от того, были ли яйца дома в наличии, или нет. Было ли желание марать сковороду у мамы яичной смесью, или нет; сам себе подросток их готовит тогда, когда под ложечкой не засосёт до той степени, что в желудке не появлялось постоянное острое ощущение негодующих волн желудочного сока. Синицын взялся за вилку и стал неспешно поедать еле тёплую болтливую яичницу, но только он съел один кусочек, то тот час встал и направился, подрагивающий от холода, в свою комнату, от куда принёс свой смартфон. Не то чтобы он был от него зависим. Нет, он просто хотел насладиться завтраком, листая ленту новостей социальной сети.                     С улицы доносился тихий утренний гул, в котором были смешаны разнообразные звуки, основным из которых был стук колёс локомотивов о рельсы, пролегающие близ границы города. Однако в Полёвске нет и не было железнодорожной станции, и её отсутствие тут — дело не из странных, ведь городок, по сути своей, не может ничем завлечь перспективного чужеземца, и лишь дети местных аборигенов, которые целыми поколениями жили и строили этот город, остаются тут жить, работать, основывать бизнес (зачастую семейный) и стараться хорошо и правильно взрастить новых отпрысков. И всё же, почему, сидя на кухне, Алексей так отчетливо слышал все эти шумы? Этот вопрос проскочил в его голове и он мигом окинул взглядом окно, сразу найдя на него ответ, — форточка была распахнута как дверь на празднике. Этим фактом же решилась и вторая проблема — неимоверный холод. По крайней мере школьник считал именно это причиной промерзания всего дома.                     Закрыв форточку с мыслью о том, как можно было забыть о ней на ночь, он остановился у окна и через него стал смотреть куда-то вдаль, замыслившись о долгой и холодной дороге в школу, которую ему предстоит пройти; ни забор, ни вишнёвое дерево, частично загораживающее поле зрения не являлись объектом его взора.                     Простояв в раздумьях еще пять минут, Алексей вышел из ступора и взглянул на время на телефоне — 6:53. Протерев глаза, он без промедлений пошел в свою комнату, где стал собираться в школу. К его приходу пёс Марс уже успел перебраться на кровать парня и зарыться под одеяло. Родители Синицына всегда были против того, что их сын позволял питомцу, но ничего сделать с этим не могли, уж слишком сильно мальчик любил таксу. Услышав хозяина, меньший брат стал пытаться вылезти из-под одеяла, но только сильнее в нём запутался. Парень подошел к своему ложу и поднял покрывало, после чего, виляя хвостом, показался пёс; он явно чего-то хотел, но чего точно Лёша не мог сказать. Марс почти каждое утро встаёт вместе со всеми членами семьи и либо выпрашивал поесть, либо погулять, а зачастую и то, и другое. Однако сегодня что-то пошло не по плану, и продолговатый зверь даже не покинул комнаты, вероятней всего из-за удивительно низкой для этого времени температуры.                     Желая кое-как прибрать постель, Алексей всё-таки согнал любимца с кровати и тот скорой, будто бы обиженной походкой вышел прочь из комнаты. Покончив с кроватью, всё еще содрогающийся от стойкого холода молодой парень направился к своему рабочему столу. Это был обычный офисный столик из ДСП, уже поцарапанный и местами оббитый, сверху покрытый шпоной под красное дерево, изрядно поцарапанной авторучками; пред местом, за которым школьник проводил большую часть времени пребывания дома, стоял заурядный офисный стул. Всё было просто и комфортно, — как раз для не привередливого десятиклассника. На поверхности столешницы царил умеренный порядок; пыль вытиралась, но не часто, от чего небольшой её слой всё время лежал на вещах, частично загромождавших рабочее место. За тем же местом, где Лёша грыз гранит науки, стоял монитор, который был соединён с системным блоком компьютера, располагавшемся в специально отведённой для него нише. На столе лежали книги, тетради и канцелярские принадлежности, которые паренёк стал складывать в портфель. Они остались так беспризорно лежать, ибо Синицын делал домашнее задание допоздна. Нет, его задали немного, — как раз наоборот, однако объём этой немногочисленной работы был велик. И ладно если это были бы не столь интересные и нужные Алексею предметы, но пара проектов было задано по географии и правоведению, так что отвертеться не было шанса.                     Собрав рюкзак и отложив его под дверь, он сложил руки на груди и встал посреди комнаты, будто вспоминая, что делать дальше. В комнате, да и в доме в целом было тихо. Настолько тихо, что ничего кроме отдаленного копошения Марса на кухне и собственного кровотока Лёша не слышал, и лишь эфемерные раздумья о том, куда же подевались его черные носки с узором в белую полоску, которая располагалась ближе к голеностопному суставу. Пока десятиклассник рыскал в поисках новой пары тёплых носков у себя в комоде, где и хранилась вся его одежда, которая в теории могла туда поместиться, раздался телефонный звонок, который разрушил беззвучную атмосферу. От такого резкого шума Алексей дёрнулся и слегка испугался, из-за чего ощутил дрожь и чувство, отдающееся жаром в груди и холодом в конечностях. Рывком добравшись до стола, на который парень положил телефон, он, всё еще пребывая на полу, дотянулся и достал свой звенящий смартфон; на экране отображался контакт — «Серый». Звонящим был старый закадычный друг Синицына — Сергей Белоусов, парень, с которым его свела судьба еще когда они были оголтелыми восьмилетними голодранцами, без должного присмотра родителей снующих тут и там, ищущих себе на задницу приключений и проблем. В такой подобной передряге и встретились двое мальчишек, никогда досель не пересекавшихся                     Лето 2011, июль, село Семёновское. Солнце, стоящее в зените, беспрепятственно светило и нагревало земную поверхность, создавая ужасный зной, от которого увядали не только растения, но и люди; от жара раскалённого асфальта искажался воздух и появлялись миражи, в которых отражались сизые небеса. Под этим солнцепёком брёл по обочине главной дороги деревни Лёшка, еще младшеклассник, который имел на уме одну затейку — своровать арбуз, отлично подходящий для того, чтобы компенсировать истязающую жару сладким, прохладным нектаром. А местом, где оное лакомство мог найти Алексей, это дача старика Николая Остаповича, который на ней имел солидный сад-огород, лучший во всей области. Соваться туда решались лишь самые отпетые и «непробиваемые», ибо злобный шестидесятилетний пенсионер предпочитал поучениям и ругательствам меткий выстрел солью, надолго отбивающий у незваных любителей спелых фруктов желание зариться на них. Да только Синицын уж слишком сильно верил в свои скорость, ловкость и силу, и, имея четкую цель, направлялся к ней. Чем ближе мальчик подходил к большой и богатой даче, тем сильнее учащалось сердцебиение, будто бы адреналин уже выплеснулся в кровь, хотя кража еще не состоялась, но простое лишь предвкушение этой опасной шалости заводило Лёшу.                     И вот, когда через пять минут он дошел до места назначения, пред ним предстал деревенский Форт Нокс — немалых размеров загородный дом, построенный под впечатлением провинций Европы, ведь, будучи обладателем немалых сбережений, Николай Остапович мог позволить себе и своей семье туристические поездки в Италию, Францию, Германию. Он считал (и до сих пор считает) себя уважаемым человеком, ибо никто ему не хамил и не дерзил — все высказывали ему в лицо только слова почтения. Но на деле за его спиной старого называли как угодно. А всё это по тому, что его прибыточный бизнес глубоко уходил корнями в преступный мир девяностых годов. Однако он решил покинуть такой род деятельности из-за возраста и опасности быть осуждённым. На скопившиеся деньги, — а вы поверьте, их у него было немало, — он возвёл дом для себя и своей любимой женушки, с которой завёл новый труд и, между тем, способ подработки деньжат на старости лет — выращивание овощных и фруктовых культур. Вместе с супругой было проще заниматься сбором и сбытом товара, но когда он остался вдовцом, ведь Надежда — так звали жену Николая Остаповича — скончалась от ужасного гриппа в пятьдесят пять лет, бушующего одной зимой, то заниматься делами в саду и огороде стало в тяжесть. По этому к нему и начали лезть детишки, на что он не обращал внимания, ведь был подавлен горем потери. Но, когда траур и депрессия отступили, он спохватился и взялся за защиту своей ценности, что напоминала ему о жене. Да только от одиночества он слегка утратил рассудок и обратился в старика-маразматика, неопрятного и неприветливого.                     Алексей стал обходить по периметру забор, перелезть который для него еще не было возможным в силу не самого выдающегося роста и приметил то, что одно из деревьев, посаженное близ ограды, ветвями вылезало за границы сада, удобно свисая над землей. А так же под выступающей кроной стояло пару старых автомобильных покрышек, формируя собой подобие лестницы. Вместе с чувством радости, Синицына посетила мысль: «Есть ли еще кто-то, кому захотелось урвать сочный урожай?». Эту теорию поддерживали свежие следы от протекторов, складывающие собой незамысловатые узоры из зигзагов, намекая, что подставку сложили пару минут назад. Взобравшись на шаткую конструкцию, мальчуган с прыжка ухватился за длинную ветвь старого орехового дерева, которая стала слегка сгибаться. Когда он вскарабкался на сук, тот шатался и раскачивался, будто бы изо всех сил старался скинуть с себя оборванца, однако, когда тот лез вдоль по ветви, тряска теряла силу, пока и вовсе не сошла на нет.                     Достигнув ствола дерева, Лёша стал осматривать чудесный сад: в нём были и вишни, и груши, и яблони, и абрикосы, и груши, и айва. На одном из абрикосовых деревьев он заметил странное движение, дивную дрожь листьев и покачивания веток. Сквозь негустую крону проглядывался человеческий силуэт, собирающий спелые плоды то ли в махонький серый мешочек, то ли в кепку. Синицын окликнул идейного собрата и помахал ему рукой, однако в ответ слов не пошло, и лишь жестом тот указал Лёшке поутихнуть и перебраться к нему. Спускаясь по частым «рукам» ореха, младшеклассник неудачно оступился и с глухим стуком грохнулся о тёмную, чуть влажную от полива землю. Отряхнувшись от налипшей к одежде грязи, теперь малость чумазый оборванец еще раз осмотрелся, чтобы убедиться, что владельца дачи рядом нет и мигом рванул к новому знакомцу, которым и являлся Сергей — мальчуган, выглядящий больше и старше, однако был абсолютно того же возраста. Меж ребятами повисла неловкая тишина, сопровождающаяся лёгким шелестом листьев, которые колыхал ветер. Это безмолвие продолжалось до тех пор, пока Алексей не протянул вверх руку и не представился. Старший мальчик не раздумывая высыпал абрикосы из своей кепки, из-за чего они попадали на стоящего внизу, и, надев головной убор для внушительного первого впечатления, лихо спустился вниз, пожав в ответ протянутый знак дружелюбия. Серёжа назвал своё имя и извинился за град из спелых плодов, который окрасил замызганную грязью одежду ярко-желтыми пятнами. Во время рукопожатия они явно ощутили, что поладят на ура; хлопцы по-доброму и приветливо улыбались. Однако, у обоих стала закрадываться, разрабатываться одна и та же идея — сплочение сил для лучшего результата их плана. Быстро обговорив детали, они украдкой ходили по рыхлой земле уродившего сада, выискивая и собирая самые спелые арбузы, абрикосы, груши и яблоки, в спешке перенося всё это под ореховое дерево, обеспечивающее им может и не самый удобный, но единственный путь назад.                     Собрав за десять минут солидную кучу аппетитных плодов под деревом, мальчики, уверевшиеся в своей неуловимости и безнаказанности, без опаски расхаживали по дачному участку старика Остаповича и даже не боялись переходить с полушепота на тон обычного разговора, ведь законного владельца урожая ни слуха, ни духа. Да и вообще было как-то слишком тихо на участке, лишь колыхающиеся кроны шумели как ни в чем не бывало, и их шепот навевал двоякие чувства на мальчуганов. Они стояли и смотрели на горку ворованных фруктов, колеблясь, сомневаясь, выбирая меж двух притягательных вариантов: уйти с «реквизированным», или продолжить разорять одинокого пенсионера. И, будь бы они не столь инфантильны, пареньки безоговорочно сбежали с тем, что у них есть, но их наглости не было предела, и по этому их выбор пал на продолжение удовлетворения своего бездонного желания наесться до отвала.                     Так как в саду уже ничего не цепляло глаз мальчиков, они решили зайти на более опасную территорию в поисках поживы покрупнее. Они не искали уже чего-то конкретного, а лишь рыскали в поисках чего-то на вид интересного и съедобного. Собрав на пути еще немного спелых яблок и абрикосов, проходя мимо спуска в подземный склад — погреб, — и услышали то, чего не ожидали и, тем более, не желали услышать во время вылазки — жалобный крик о помощи. Звучал он как плачь утомленного ребенка, что не слабо перепугало и Лешу, и Сережу. На некоторое время в их сердцах поселилось острое чувство опасности, а младший Алексей даже проявил желание сбежать, но Белоусов выругал его за трусливость и сказал, что собирается помочь нуждающемуся. Однако, когда оба хлопца подбежали к маленькой постройке, которая скрывала спуск вниз, то обнаружили, что на зеленой двери, сколоченной вручную, весит небольшой замок, который преграждал их дальнейший путь. Чуть ранее они видели сарай, уже не новый, не самый ухоженный, вероятней всего пришедший в такое состояние после смерти жены старика. В том самом сарае, как предположил Сергей, могут находиться кусачки по металлу, которые отлично послужат за ключ. Не теряя ни секунды времени, которое теперь стало казаться драгоценным, они подбежали к деревянной постройке, которая, к большому сожалению мальчиков, так же была заперта амбарным замком. Да только вот из-за недостатка внимания и профилактического ремонта, сарай, ранее осаждаемый предыдущими воришками, выглядел хлипким и был изрядно повреждён. Подойдя к деревянной будке сбоку, Алексей с Сергеем приметили треснувшую, хрупкую на вид дощечку — отдушину в их нелёгкой ситуации. Приложив совместные усилия и хорошенько ударив деревяшку, та поддалась под их силой и просто напросто сломалась, поднимая пыль в воздух. Старший из ребят указал младшему и, что довольно логично, меньшему лезть в открывшуюся дыру. Не хочется, но надо; встав на четвереньки, зажмурив глаза и прикрыв рот одной рукой, Лёша заполз внутрь, где пыли было еще больше и сами клубы были еще гуще, и свет солнца, просачивающийся через зазоры меж стенами и крышей сарая, прямо-таки дарил какую-то надежду. Засмотревшись на осветлённые пыльные облачка, мальчуган немного застопорился, но лишь ненадолго, ведь опомниться и ускориться его заставил пробуждающий пинок под зад от Серёги. Встав в полный рост, он стал скоро осматривать всё, что находилось внутри: полки, панели, ящики, столик; абсолютно всё, что находилось в ветхой постройке выглядело почти нетронутым, за исключением некоторых садовых приборов и вёдер, слой пыли на которых уступал тому, что покрывал позабытые в деменции Николаем Остаповичем инструменты. В конце концов, его острый глаз приметил те самые кусачки, о которых говорил новоиспеченный товарищ, висящие на панели с инструментами. На тот момент еще низкорослый хлопец ловко поддел рукой кусачки и взял их, но по несчастливой случайности заехал стальной их частью себе по лбу. Но уделять внимание такой маленькой неудаче не было времени, и он быстро выполз обратно на волю, где его мигом подхватил под руку и подвёл на ноги Сергей; оба взглянули друг другу в глаза — оба были полны решимости. Казалось, что всё происходило столь быстро, что сознание не успевали всё воспринять полностью, целостно. На всех парах они подбежали к двери погреба, вознесли кверху кусачки и установили их на дужку навесного замка. Вдвоём взявшись за ручки кусачек, они изо всех сил сводили их вместе. Казалось, что у них не хватит никаких сил для завершения начатого, но вот, с резким звоном перекушенной дуги и глухим звуком падения о землю, замок спасовал перед их праведным упорством. Скрипучая дверь отворилась и открыла за собой темнейший погреб, слабо освещаемый солнечным светом, проходящим через дверной проем; возможно где-то и был переключатель для лампочки, ведь к погребу вилась из дома проводка, но искать его даже и не думали. Проникшие внутрь слабые лучи дали малую, но предостаточную видимость. В полумраке виднелся рыдающий, связанный ребенок, который смотрел вверх, на своих спасителей, прищурив с непривычки глаза. Мальчик, с виду ровесник Синицына, плакал навзрыд и чуть ли не визгом просил его спасти. Ребята мигом к нему спустились и подняли с колен, но руки оставили связанными — нечем было разрезать плотную веревку. Вблизи было видно, что ребенок сидит тут уже давно, на что указывают крайне заморенный вид, замазанные грязью и кровью лохмотья, — иначе одежду, которая была на пленнике Николая Остаповича, назвать было нельзя, — и впалое лицо, покрытое синяками и засохшей кровью, которая ранее текла из ноздрей носа, сломанного до безобразия.                      Сережа и Леша кое-как успокоили дрожащего и рыдающего мальчика, имени который в страхе сказать не смог, и, выстроившись в ряд, развернулись и повели его наверх; шли они так: Сергей — Алексей — мальчик. Они уже уверовали в удачу своей операции по спасению, однако, когда до выхода оставалось пару ступенек, тень накрыла их, а затем объявился сам владелец тени — старый Николай. В руках разъяренный безумец держал ружье. Адреналин и испуг ударили в голову ребятам, но они не закричали, а лишь молчаливо уставились на ненормального старика, тяжко пыхтящего от злости и досады. Когда тот поднес охотничье ружье к плечу и прицелился, Сережа резко повалил на землю Лешу, а после этого произошел выстрел. Громкий звук в таком замкнутом пространстве, как лестница погреба, оглушил и дезориентировал всех и каждого, включая стрелка. В ушах у Леши свистело как на ветру, а все тело сковал немыслимый испуг, ведь мальчик только что был на волоске от смерти, и если бы не решительный Сергей, то младший Леша принял бы на себя всю ярость однозарядного ружья. Решив воспользоваться моментом, Сергей встал и подбежал к контуженному по собственной вине Остаповичу и навалился на него, пытаясь повалить наземь, но не сил, не массы тела не хватало. И на это все смотрел стеклянными глазами объятый страхом Синицын. Он знал, что другу нужна помощь, и что он должен присоединится к нему, но ужас от случившегося был сильнее. Всеми фибрами души Леша ощущал отчаянье и безысходность сложившихся обстоятельств, но то ли по воле случая, то ли по прихоти загадочной леди Судьбы, когда старик отпихнул от себя Белоусова, то он не справился с собственными ногами и, запутавшись в них, повалился набок и кубарем покатился по грязным, побитым ступенькам темного погреба. Убедившись, что Остапович еще не скоро встанет, Леша наконец-таки поднялся на ноги и, раскачиваясь из-за страха из стороны в сторону, помог подняться товарищу. Стремглав они подскочили к мальчугану, неподвижно лежащему на холодном полу, который был обагрен лужицей крови. Как оказалось, не успев вовремя среагировать, мальчишка схлопотал по полной — патрон в ружье был заряжен дробью, которая задела плечо и повредила сустав и сухожилия, но не задела ни одной артерии, и лишь из разорванной вены вытекала темно-бардовая кровь. Поняв всю плачевность ситуации, ребята схватили пострадавшего и мигом понесли его наверх, покидая спертый, дурной воздух погреба. Мигом покинув злосчастный участок, они, оставляя за собой след из кровавых капель, которые мгновенно сворачивались под палящим солнцем на песчано-грунтовой обочине, ринулись искать помощь. Долго искать не пришлось — их завидела пара средних лет, которые подбежали к мальчикам и стали делать все, что было в их силах. Через двадцать минут из Запорожья прибыла карета скорой помощи и забрала несчастного, а женатая пара отвела к себе домой мальчиков, где позаботились о них до тех пор, пока их не забрали переполошенные и взбешенные родители. Матеря и отцы, хоть и были вне себя от ярости, но это было не единственное чувство, которое были причиной их возмущения, ведь родители переживают за своих чад — такова природа инстинкта. После этого дикого, ужасающего инцидента, всё село было погружено в шок; кто бы мог подумать, что простой дед-одиночка держал взаперти в темноте и сырости подвала мальчишку-оборванца, использовал всевозможные формы насилия по отношению к нему?.. Как бы там не было — всё прошло, негодование по селу утихло. Синицын и Белоусов вскоре оправились, и от случившегося остались малозаметные шрамы на теле и воспоминания, которые, как по приказу или щелчку пальца, посылали по телу дрожь и миллионы мурашек — осадок от потрясения остался тяжелым грузом на плечах двух ребятишек, невольников ситуации; мальчик-жертва, имя которому, как стало известно позже, — Константин Хатченко, — по новостям из областной клиники остался инвалидом как физическим, так и психическим — перенесённые травмы не оставили ни единого шанса на реабилитацию в нормальную жизнь.                     Остаток знойных летних месяцев пролетел незаметно и, отчасти, безрадостно для Алексея с Сергеем, которые за недолгий срок в пережитую передрягу и пару недель успели сдружиться. И вот, когда уже время истекло, календарь показывал «31.08.2011» и пришел час прощаться с бабушками и дедушками и возвращаться в родные города, оба друга сели на один автобус в один конец — Полёвск.                     Когда тяжкая волна воспоминаний отхлынула, Синицын пришел в себя, зажмурился и резко распахнул глаза для пущего эффекта пробуждения от кратковременного забвения. Смахнув на телефоне зелёную трубку в сторону, он приложил трубку к уху и услышал необыкновенно обеспокоенный голос Серёжи, который, без особого приветствия, хрипло настаивал на встрече и совместном походе в школу. Нежданный звонок закончился абсолютно так же, как и начался, что заставило Лёшу взволноваться еще сильнее. Парень прям-таки застыл в размышлениях о возможных причинах такого жутко-угнетающего состояния приятеля, и в голову полезли разнообразные неприятные идеи и предположения, которые еще сильнее холодили и так задубевшие конечности. Но взбодриться помогла фраза, которой обмолвился Белоусов: «…через десять минут встретимся…». В спешке паренёк стал надевать на себя первые попавшиеся элементы одежды, которые хоть как-то грели тело сильнее, чем простые халат и трусы. Фарс, который встрял как кость поперёк горла спокойного, но престранного утра, как в шею гнал Синицына вперёд.                     На скорую руку собравшись, Лёша на всех парах покинул родной дом, закрыв за собой дверь, а после, выходя с территории имений его семьи, и калитку в небольшой, опрятный дворик, вымощенный недорогой плиткой, украшенный мамиными любимыми тюльпанами и нарциссами, которые в силу сезона не цветут, и обожаемыми папой керамическими фигурками сказочных существ: гном, водяной, леший, царевна-лягушка со стрелой в лапах и иже с ними причудливые фольклорные персонажи — все были ухожены, чисты и мастерски выполнены, стояли на своих местах и очень четко вписывались в общий антураж неординарного двора и лежащего рядом палисадничка. С малозаметным скрежетом петель, парень поторопился к месту встречи с дорогим другом.                     По истечению тех самых отведённых Серёгой десяти минут Лёша подошел к перекрёстку улиц Революционеров и Дубровской, на которой, топча под ногами траву, расстроенный, стоял добрый друг детства. Добродушно, но не тепло и не живо поздоровавшись, они начали неспешно брести по холодной утренней улице, где кроме них были и остальные школьники, вышедшие из дому явно ранее двух приятелей. С виду разочарованный Белоусов издалека начал рассказывать о причине столь гнусного, упаднического настроения:  — …Меня постоянно окружают какие-то дурные предзнаменования и знаки, да и неудачи в общем, — устало рассказывал Сергей, тупо глядя под ноги. — Я прям чувствую, что близиться что-то очень нехорошее, что-то, что сильно поменяет наши жизни. Понимаешь ли ты, о чем я, Лёша? В последние несколько месяцев я воспринимаю какое-то нестандартное происшествие как знак или знамение, и никак иначе. Даже сны, подобным которых я раньше не видел и не переживал. Каждый будто-бы навеян чем-то или кем-то, имеет какое-то особое значение, какой-то неясный, непрозрачный посыл, над которым нужно хорошенько пораскинуть мозгами. Но проблема в том, что раздумья над приснившемся мне делают только хуже, и я каждый раз стараюсь не предавать значения этим вещим сновидениям, но с каждым разом всё труднее, — парня прям-таки пробило на рефлекторную дрожь от неприятных, нехороших мыслях, навязчиво роящихся в подростковой голове. Алексей не на шутку разволновался из-за ментально убитого и подавленного друга; в то же время слова его звучали убедительно и, что еще хуже, пугающе, заставляя Синицына всерьёз задуматься над сказанным Белоусовым, ведь столь сверхъестественное утро тоже может быть своего рода маяком дурного будущего…                     Обдуваемые утренним ветерком, веющим то в спину, то в лицо, то сбоку, шагая всё ближе к центру Полёвска, окружаемые всё большим количеством пятиэтажек-хрущевок и всё меньшим количеством одноэтажный хаток, два закадычных товарища болтали, стараясь развеять нависший тяжким грузом прескверный настрой. Вокруг стало появляться всё больше школьников, которые подобно муравьям сползались к учебному заведению. Встретив на крыльце школы небольшую группу своих одноклассников и присоединившись к ним, как после тяжких физических нагрузок или стресса окунувшись в наполненную тёплой водой ванна, неспешно побрели в школу.                     Ненастное утро продолжилось нелёгким днём. Однако этот загруженный день не давал думать о проблемах личных, что, по правде говоря, для обоих подростков было, на их собственное удивление, отдушиной для негатива, хотя и напряжение за партой тоже не было особо приятным. К середине рабочего дня казалось, что от настроения, которое давило на грудь тяжким сапогом и сдавливало шею цепкими руками, осталось лишь время от времени появляющиеся в головах мысли, которые быстро отметались дружными, исполненными задорными шутками и весёлыми историями, разговорами с дружелюбными товарищами. Пара последних уроков пролетели незаметно; ощущая торжество очередного звонка с последнего на сегодня урока, ребята, будто бы окрылённые и поднесённые, беспечно собрали клади в виде рюкзаков и стремглав направились в магазин в полукилометре от alma mater. Идя по заполненным людьми побитым улочкам, минуя неторопливые толпы, которые гудели от разговоров и споров, среди которых гуляли миазмы тлеющего табака и последствий чрезмерного употребления алкоголя, Лёша с Сергеем достигли небольшого супермаркета, в меру ухоженного, но всё же загаженного сидящими у его фасада бездомными и бездольными. Забежав в магазин, их подозрительным взглядом окинул охранник, облаченный в грозную черную форму — такой человек точно внушает как уважение, так и страх; однако ни первому, ни второму боятся не надо было, ведь кражу с того до поджилок холодящего приключения считали за моветон и табу, ведь отлично познали, что наказание за проступок может быть губительным. Мигом пробежав нужные полочки и взяв себе перекус, — награда самим себе за пережитый напряг в школе, — скоро покинули пополудни забитый народом магазин под проводом пристального взгляда зелёных, строгих глаз стража, нерушимо несущего свой пост у входа в супермаркет.                     На необъятных небесах сгущались, роились и перекручивались грозные дождевые тучи, вот-вот готовые с полной силой излить своё наполнение на земли Полёвска и округи городка. В прогнозе на десятое сентября синоптики предписывали небольшой дождик, который должен был буквально полчаса покапать, окропив землю, но в почти черных облаках читался ливень, которые обратит городские дороги в мелководные реки, а грунтовые дороги в непроходимые болота. Посему Синицын с Белоусовым, не желая промокнуть до нитки, решительно поторопились по домам. На самом-то деле им было не столько жалко себя, сколько вещи; одежда промокнет и сто лет будет сохнуть будь-то на вешалке для белья или на постоянном источнике тепла; учебники с тетрадями и вовсе могут размякнуть в бумажную кашу, что чревато безвозвратной их утерей. Свежий аромат озона в воздухе так и зазывал погулять подольше, но ноги несли школьников к домашнему очагу, у которого ни дождь, ни снег, ни буран с песчаной бурей не достанут.                     За пятнадцать — быстрых для такого расстояния — минут хлопцы зашли в родной район, уже тронутые тяжелыми каплями только-только начавшегося дождя. Тепло распрощавшись, оба направились домой, где родителей еще не было в силу долгого их рабочего дня. Войдя в дом, Лёша был радушно встречен псом, который был рад видеть хозяина, такого доброго и справедливого к нему. Потрапезничав яичницей и отсыпав Марсу собачьего корма, подросток прошел в свою комнатку и принялся делать домашнее задание, откупорив бутылку газировки и открыв пачку душистых чипсов. Тем временем за окном во всю разошелся ливень, барабаня по кровле крыши дома, стекая вниз и по стокам, что расположены там, где заканчивается шифер, и дальше выливаясь в желобы; капли стекали по зоркому окну, оставляя за собой водяные хвосты, которые образовывали ни то подобие корневой системы, но то расходящиеся и разветвляющиеся по организму вены.                     Вечер шел на удивление медленно, прямо-таки мучительно медленно, растягиваясь, как вязкий мёд толстой ниткой тянется от баночки к ложке, так и норовящий неудачно «оборваться» и заляпать собою всё, на что упадёт — вот настолько неприятными ощущались эти три-четыре часа, один из которых ушел на работу над домашним заданием. Ближе к шести часам дверь дома с поскрипыванием отворилась и внутрь ввалился уставший, к черту промокший глава семейства, который недовольно проклинал еще вчерашний прогноз погоды на сегодня, называя его «злой и дебильной шуткой», а самим шутникам желал скорейшего увольнения. Лёша было думал выйти и успокоить отца, но сам меланхолично мыслил о нелёгкой судьбе Сергея и его тёмными предзнаменованиями. Однако папа сам зашёл к сыну и, чавкая и шлёпая мокрыми носками при ходьбе, оповестил Алексея о том, что мама сегодня задержится на работе допоздна, ибо у одной из сотрудниц и, по совместительству, подруги матери праздник — очередной прожитый год. Эта весть аж никак не обрадовала мальчика, а только многократно усилила его беспокойство; как же так, что мать будет идти домой по такому ужасающему и, по всей видимости, беспрестанному проливному дождю, холодному и непростительному. Негатив сына передался папе, и между обоими повисла какая-то тёмная, тягостная грусть. Старший переоделся и пошел в холодном одиночестве пить горячий чай на кухне, пытаясь развеять окутавшее теперь и его безрадостное, довлеющее настроение; младший тупил за компьютером в попытках избавиться от коррозийных мыслей.                     Часы показывали за двенадцать; на улице до сих пор как из шланга поливают. В дальней комнате — на кухне — раздался телефонный звонок — мама, по голосу которой можно было понять, что она не совсем трезва, предупредила, что скоро придёт домой, а также добавила, чтобы папа её встретил. К сожалению Синицыны авто не имели, и посему, когда всех остальных участников праздничной попойки уже забрали на машинах, одна лишь мама осталась стоять у закрытых ворот предприятия, на котором она работала. Решив не терять не минуты, она утвердила тот факт, что не станет торчать на месте, пока её омывает ненастный дождь, а направится домой, навстречу к папе, после чего повесила трубку. Мигом одевшись и взяв зонт побольше, старший в семье уже почти вышел, — а можно сказать выбежал, — за любимой женщиной, но Лёша вызвался пойти за матерью за ним. Зная, что младший обеспокоен не меньше, он одобрительно, но с переживанием на лице кивнул в знак согласия. Только ступив за порог Синицын понял, сразу набрал полную обувь воды, но всё же мама была превыше себя для обоих мужчин семьи. По тёмной, затопленной и грязной улице они почти что на ощупь пробирались через плотную стену дождя, капли которого, казалось, вот-вот изрешетят широкий зонт, как автоматные крупнокалиберные пули. Отец шел впереди, как волнолом, бесстрашно и уверенно. По крайней мере именно так думал Алексей, которого, в свою очередь, душило ощущение некой необъяснимой паники и до мозга костей сотрясало от ужасного холода, и лишь решительное продвижение вперёд его отца помогало обуздать это чувство дикого дискомфорта и ужаса.                     Пройдя за — невообразимо тяжелых — полчаса привычный путь от дома до места работы мамы, они её, к своему превеликому и неприятному шоку, не встретили. Теперь уже оба мужчины повергли в страх и панику. Их тела затряслись с новой силой, а сердца стали стучать неверно, не в ритм, обращая дыхание в перебитую игру хриплых духовых инструментов. В необузданном и несказанном ужасе Синицыны стали судорожно искать недостающего члена семьи, бегая туда и обратно по привычному пути, сворачивая на другие возможные, но лишь в теории, пути, на которые могла свернуть мама; искали под каждым кустиком, у каждого дерева и в каждом возможном укромном уголке района. Спустя еще двадцати минут напряженных и тяжелый поисков они всё-таки нашли. Тело, окровавленное и грязное, лежало в темноте и было наполовину утопленное в воде, что скопилась в каком-то углублении в земле у некого дома. И отца, и сына сковали печаль, неверие и жуть от увиденного. Не зная, что делать, они бросились в воду и стали отчаянно рыдать над любимой женой и матерью.