Лунные кролики

У них сегодня своеобразный выходной — с утра была запись для шоу, а на оставшийся день их отпустили. К слову, запись закончилась, когда стрелка часов только недавно перевалила за восьмерку. Утром. Кто-то завалился обратно спать, когда они вернулись домой, кто-то уполз на прогулку. А макнэ, давно мечтая о такой возможности, чуть ли не на крыльях отправился прямо с порога на один из двух балконов, из которого он сделал себе студию. Мольберт. Холсты. Краски. Кисти. Это был его рай. Его мечта. Нет, он очень любил петь и танцевать. Безумно любил сцену. Но чуть ли не всегда, когда была возможность в виде свободного времени, он отдавался рисованию. И он безумно любил свой уголок. Подушки. Заляпанные красками и маслянистым раствором тряпки, газеты и футболки. Цветные брызги повсюду. Небо за стеклом и еле видные с пола верхушки еще голых деревьев. Черная паутинка в светло-серой дымке. Красиво. Тэхену кажется, что он мог бы провести здесь вечность. И он, наверное, мешается, ведь балкон небольшой, а Тэхен занимает чуть ли не четверть места. Особенно когда затекают ноги, и приходится их вытягивать. Но Чонгук всегда молчит. Только внимательно придерживает дверь, когда видит, что Тэхен идет за ним, а посреди всего этого творческого беспорядка всегда свободен один уголок, из которого так удобно наблюдать и в котором всегда лежит любимая Тэхенова подушка. И Тэ сдается. Ему просто жизненно необходимо здесь находиться. Кажется, будто это какой-то отдельный мир. Маленький мирок, где стоит тяжелый маслянистый запах, который, кажется, уже въелся в младшего. Или от того всегда пахло именно так? Тэхену, в общем-то, это не важно… Маленький мирок, где всегда стоит какая-то особенная тишина. Тишина и атмосфера, которую создает Чонгук. Где-то стучат двери и шкафчики, раздаются шорохи дома. Где-то о чем-то болтает телевизор. Но все это так далеко, что лишь создает уют. Теплый семейный фон. Который ни капли не мешает. Маленький мирок, в котором может происходить все, что угодно. Если закрыть глаза и открыться воображению, то можно услышать шум волн или треск поленьев. Или шум ветра и листвы. Или звуки птиц и зверей. Иногда даже можно уловить отголоски их песен. И для этого даже не обязательно знать и видеть, что Чонгук рисует. Это просто чувствуется. — Как ты это делаешь? — голос будто прошелестел из-за долгого молчания. Чонгук чуть повернул голову в бок, на миг вопросительно обратив глаза на прижавшегося к стене старшего. Тэхен не ответил. Он завороженно смотрел, как на большом холсте расцветает цветок пожара. И Тэхен готов поклясться, что его отблески сейчас янтарными искрами горят в глазах макнэ, а по его лицу и по стенам играют тени языков пламени. — Делаю что? — Создаешь все это. Создаешь звуки, рисуя картину. Управляешь светом, орудуя кистями. Рождаешь жизнь, лишь наложив самый первый мазок на чистый холст. Создаешь этот такой маленький, но такой уютный мир, и несешь его кусочек с собой. Всегда. Тэхен не знал, как это сказать. Чонгук не понимал, что такого особенного в том, что он делал. Он не видел. Не чувствовал. Не ощущал, что меняет все вокруг себя. Он был таким, какой есть, и просто распространял свою же ауру. Тэхен тонул в ней. Он был зависим от Чонгука. И он был зависим от этого мирка, в котором концентрация этого тепла, уюта и фейерверков духовного наслаждения и упоительного спокойствия была слишком велика. Иногда он просто выпадал из реальности, проваливаясь в миры, создаваемые Чонгуком, окунаясь в запахи, звуки и видения. И никогда он еще не сидел здесь так долго. Он даже не знал, ответил ли ему что-то Чонгук, ибо когда он очнулся, оказалось, что прошло не меньше пары часов. Начала появляться луна. Огромный желтый диск, с красным свечением по краю и причудливым узором кратеров и теней. Рядом приземлился Чонгук, накидывая на них обоих плед. Оказывается, он успел замерзнуть. В глазах макнэ теперь действительно сверкал янтарь разными оттенками. Старший никогда не видел подобного так близко. Наблюдая каждый раз за Чонгуком, он так хотел подойти поближе, чтобы рассмотреть получше, как новый мир с картины отражается и играет в глазах младшего, но так боялся разрушить магию. А теперь вот. И в какой-то момент Чонгук повернул голову, встречая взгляд широко открытых черных глаз. И оба боялись. И оба были не уверены, что оно того стоит. И оба понимали, что точка невозврата подошла, наконец, слишком близко. — Пойдем спать, хен. — Луна красивая сегодня. — Пройдет время, и совсем скоро она потеряет такой вид. Станет меньше и белее. — И ярче. — Пойдем спать. — Я хочу дождаться. И о чем был этот разговор? Тэхен, по-видимому, сдался. Ведь луна — лишь метафора. Или олицетворение. Чонгук не особо был в этом силен. Другой вопрос, сдался ли или же наоборот? Кратеры и тени напоминали кролика. Тэхен не был удивлен. Чонгук был задумчив. Подумать было о чем. Оба не знали, когда это началось. Уже казалось, что по-другому и не было никогда. Просто в какой-то момент оба осознали, что все как-то слишком далеко зашло. Но менять ничего не хотелось. Не назад. Но и не вперед. До сего дня. Чонгук смотрел на такую характеризующую их луну. Он боялся следить вот так, как она меняется. Тэхен его обогнал, и Чонгук не имел больше права топтаться на месте. Что принесет завтра? Их уютный мирок, освещаемый ярким светом, заволокла тень, когда голос вывел его из задумчивости. — Луна всегда есть. Она не исчезает. Просто иногда ей нельзя показываться, но это не мешает ей быть неизменной. Она лишь показывает себя в разном свете, — в кромешной темноте открылась и закрылась дверь. Чонгук улыбнулся, уверенный, что по ту сторону хен делает то же самое. С этой мыслью он на миг закрыл глаза, глубоко вдыхая. Завтра все будет по-другому, но ничего, одновременно с этим, и не изменится. Так он и задремал нечаянно, не заметив, как мир снова осветился белым светом. * * * — Чонгук!!! В уютную тишину балкона вторгся злой голос взбешенного Тэхена. Стоящий, облокотившись об узкий подоконник, у открытого окна макнэ обернулся, вздрогнув. — Ты спал, я надеюсь?! — Немного, — кивнул Чонгук, закусывая подрагивающую в попытке улыбнуться губу. — Немного?! — еще сильнее взвинтился Тэ, подлетая к младшему, и хватая того за ухо. — Ауу! Больно! — Ты издеваешься!? Нам зачем выходной был дан!? — Тэ… — Только не ной потом, что ты устал…! — Тэ… — …хочешь спать, оставьте меня, я хочу умереть…! — Тэхен, мать твою!!! Тэхен заткнулся на полуслове, отпуская многострадальное ухо, опухающее на глазах, и угрожающе прищуриваясь. — Тэ-Тэ-Тэ, подожди! Нормально все будет, — Чонгук все-таки улыбнулся какой-то сумасшедшей улыбкой. От него так и веяло каким-то безудержным весельем. В глазах горела неистощимая энергия, пусть и приправленная взглядом, а ля панда. Чонгук выглядел безумным. Глаза лихорадочно блестели. Тэхен немного стушевался. Как-то… Обескураживает. — Точно нормально? — Ага, — закивал младший, еще шире улыбаясь. — Эээ… Ну… Я… Пойду тогда? — попятился Тэхен, но через секунду моргнул. — Нет. Вместе пошли, — Тэхен вдруг решительно кивнул, хватая Чонгука за запястье и тяня в сторону двери в кухню. И тут же оказался обхвачен чужими руками. Пряди на макушке разлетелись от тихого посмеивания, пощекотавшего кожу. — Пошли, — кивнул макнэ, тем не менее сжимая еще крепче. Тэхен надулся. Ну скачет его настроение с резвостью сайгака, и что с того? — Я же не со зла, Тэхен-и, — тут же прошептал макнэ, проводя кончиком носа за ухом, обдавая мочку жарким дыханием. — Ч-чонгук? — голос дрогнул, глаза сами собой широко раскрылись. — Ты забавный… — младший наоборот блаженно прикрыл глаза, наконец приходя в себя и снова обретая свое твердое спокойствие и здоровый оптимизм. Картину нарушил внезапный грохот с кухни. Оба одновременно вздрогнули и, отстранившись, обернулись на открытую дверь. Послышались гвалт, истерический хохот и возмущенные окрики. — Пошли. Там еда готова, кажется, — бросил Тэхен, встрепенувшись, и мгновенно ретировался. И Тэхен был бы не Тэхеном, если бы уже под конец завтрака не вскинулся, вспоминая былое возмущение: — Немного?! — остальные даже не вздрогнули. — Я рисовал, — и как-то это так прозвучало весомо, что даже проскальзывали грустные нотки. Но вместе с тем облегчения. — О… — от Тэхена, собственно, тоже эти нотки не ускользнули. Да и знал он, что на младшего это иногда действует получше простого сна, когда все мысли все равно заняты сумасшедшей и горькой иногда реальностью. Да и на него каждая новая картина действует обнадеживающе и успокаивающе. — Покажи! — возмущение, закономерно, тут же сменилось трепетным энтузиазмом. Краем глаза уловив снова скользнувшую по губам макнэ нежную улыбку, Тэхен уже летел обратно на балкон. И замер. Этой картины здесь не было еще вчера. Чем дольше он на нее смотрел, тем сильнее казалось, что она расслаивается в его сознании. Граница синих туч и белых облаков, столкнувшихся друг с другом. Огромный диск, немного подернутый дымкой от двух междоусобных противников. Огромный желтый диск с красноватым кроликом из рельефа Луны. А чем сильнее всматриваешься, тем сильнее кажется, будто сквозь нее просвечивает другая. Более маленькая. Но много более яркая. И она не кажется. Она и есть. Только не сквозь просвечивающая, будто в два слоя, а искусно ввитая. Белая горит в желтой. Желтая окутывает белую. Они переплетены между собой. Так же, как и тучи с облаками. И кролик. Как вишенка на торте. И при этом совершенно естественный, но придающий воздушность и сказочность. У Тэхена воздух в горле застрял. Та непередаваемая гамма чувств вышибла из него весь дух. Это и восторг, и оглушение. И щенячья радость, и просто ошеломление до потери сознания. — А-а-ах-х… Тихий выдох. Минута, чтобы проморгаться. Секунда, чтобы оказаться рядом с оперевшийся ладонью о косяк Чонгуком. Тот замирает, когда его искусанных за ночь губ касаются чужие. Тут же отстранившиеся, когда на кухню напало ошеломленное молчание. Которое, впрочем тут же исчезло, когда первое удивление мемберов прошло, и продолжились прерванные разговоры, как ни в чем не бывало. — Прости, не удержался, — Тэхен нервно облизнул губы. Чонгук медленно кивает, завороженно что-то разглядывая в глазах Тэхена своими, широко раскрытыми, и, подняв руку, сильно притягивает к себе за шею старшего, целуя, наконец, глубоко и до бесконечности нежно.