~
Нигде не могла она найти с тех пор покоя. Словно бледная тень самой себя, бродила Тэльмиэль по улицам Тириона, ничего не слыша и не замечая, однако раз за разом неизменно возвращаясь к дворцу Фэанаро и к холму с Древами в надежде на встречу с тем единственным, кто занимал теперь все ее мысли. Тэльмиэль вздохнула, медленно взошла на холм и, расправив юбки, уселась под Тельперионом, невидящим взглядом уставившись вдаль. Атаринкэ ее не замечал. Они сталкивались на улице достаточно часто, но он не видел ее. Впрочем, как и других эльдар. Он смотрел сквозь окружающих, будто сквозь стекло, ни на ком конкретно не задерживая взгляд, и на самом дне его глаз Тэльмиэль читала отстраненную горделивость и даже легкую надменность. И лишь когда рядом был кто-нибудь из родни, Атаринкэ преображался, становился приветливым и веселым. И она думала. Размышляла о том, как привлечь его внимание. В памяти всплывала история Индис, как она пением обратила на себя внимание короля. Но, увы, пела Тэльмиэль плохо. Она могла бы скрасить досуг, развлечь немного родных и друзей. Могла бы, к примеру, спеть колыбельную. Но очаровать своим голосом того, кого любишь… Нет, на это ее способностей явно не хватало, и Тэльмиэль нисколько не обольщалась. Она коснулась ладонью травы и провела по ней, сминая легкие волны. Атаринкэ. Одно имя его вызывало на губах застенчивую, мечтательную улыбку. На сердце теплело, и в памяти всплывали ставшие бесконечно дорогими черты. Атаринкэ. Любимый. — Ты снова здесь? — услышала она голос Миримэ и подняла глаза. — Да, — ответила просто. Поколебавшись мгновение, сестра села рядом и обняла Тэльмиэль, прижав к груди. — Мне больно смотреть, как ты страдаешь. Если я хоть чем-то могу помочь… — Не надо, — оборвала ее Тэльмиэль. — Да и чем ты поможешь? — У него непростой характер. Он слишком сильно похож на своего отца и почти ничего не взял от матери. А Фэанаро… — Я понимаю. Но это не имеет никакого значения. Мне нужен только Атаринкэ. — Пойдем домой. Час Смешения Света закончился. Он не придет. Мы вместе подумаем, что можно сделать. — Хорошо. Миримэ встала и осторожно потянула сестру за руку. Та покорилась, однако взгляда так и не подняла. Руки ее безвольно повисли, и она всем видом напоминала тряпичную куклу. Миримэ покачала головой, потом бережно обняла Тэльмиэль за плечи и повела прочь с холма. На улицах Тириона оказалось непривычно шумно. Все спешили куда-то, возбужденно переговаривались, и гул множества голосов летел над городом, напоминая жужжание огромного роя пчел. Тэльмиэль вздрогнула, будто пробуждаясь от долгого сна, и огляделась по сторонам. — Что случилось? Жестом руки остановив Миримэ, она прислушивалась к доносившимся со всех сторон обрывкам фраз. — …Сразу двое, вы представляете?.. — …Нерданэль родила двух сыновей… — …Невероятно… — …Никогда такого не бывало… — …Это точно?.. — …Да. Моя сестра была нянькой у сыновей Фэанаро, и теперь принц вновь позвал ее. Она подтвердила… — …Чудесны дела Единого… — …А когда состоится наречение имени?.. Вот оно! Тэльмиэль застыла, словно пораженная молнией. Что может быть естественнее и проще? Конечно, это не сможет не заинтересовать его! Он непременно будет там, и он все увидит. — Ты куда? — крикнула Миримэ сестре вдогонку. Но та не слышала. Со всех ног бежала она домой. Птицей влетев в свою комнату на втором этаже, затворила дверь, и, достав чистый пергамент, принялась писать. Свет Тельпериона разгорелся, а после снова померк. Засверкал золотой Лаурелин. Тэльмиэль не прерывалась ни на еду, ни на сон. Она писала, склонив голову на бок, то высовывала от усердия кончик языка, то начинала покусывать губу. То, задумавшись вдруг, устремляла взгляд далеко вдаль, и тогда уже написанные на пергаменте руны оживали перед ее глазами, превращаясь в историю юного эльда, живущего у озера Куивиэнен. Мальчик шел, потом плыл по реке на связанном из нескольких бревен плотике, и встречавшиеся ему на пути звери и птицы помогали ребенку исследовать мир. Тэльмиэль, поймав ускользнувшую было своенравную мысль, вновь брала перо и принималась писать, и тогда ожившие было персонажи прятались, становясь, как и прежде, рунами созданного Фэанаро тенгвара. Наконец, когда завершился полный цикл свечения Древ, и Тельперион с Лаурелин в очередной раз смешали золотые и серебряные лучи, Тэльмиэль откинулась на спинку стула и удовлетворенно вздохнула. История мальчика завершилась. Она встала и, подойдя к окну, посмотрела на Тирион. Может быть, впервые за много дней она по-настоящему разглядела его. Увидела фонтаны, цветники, мосты, беседки и арки. Тоска, что грызла сердце изнутри, подобно усердной мыши, покинула ее, уступив место радостному ожиданию. Дело сделано, а в дальнейшем она была совершенно уверена.~
О часе, когда состоится обряд Эссэкармэ, стало известно заранее. Едва услышав от соседей новость, Тэльмиэль прибежала в дом сестры и спросила ее: — Ты пойдешь со мной? Миримэ как раз пекла хлеб. Поставив противень в печь, она вытерла руки, посмотрела внимательно на сестру и спросила: — Ты хочешь этого? — Да, — ответила Тэльмиэль, не колеблясь. Тут и маленький сын Миримэ, что вертелся рядом, начал уговаривать мать пойти на праздник. И Миримэ согласилась. А Тэльмиэль, порывисто поцеловав сестру, ушла готовиться. Долго перебирала она нехитрые свои наряды, то считая их недостаточно торжественными, то слишком уж старыми, изношенными. Наконец, она примерила фиолетовое платье простенького, строгого покроя, однако с нарядной, изящной вышивкой по вороту, подолу и рукавам и, глянув в зеркало, осталась вполне довольна увиденным. И вот, едва Лаурелин в очередной раз позолотил небо, в сторону дворца Фэанаро потянулись нолдор. Они шли по одному и группами, переговаривались друг с другом, многие несли подарки детям. Тэльмиэль выглянула в окно, коротко вздохнула, прижала руки к груди, борясь с волнением, затем прикрыла глаза и мысленно вознесла короткую молитву. Заметив сестру, помахала ей и, схватив пергамент с историей, сбежала по лестнице во двор. — Здравствуй! — поприветствовала ее Миримэ. — Ты готова? — Готова. — Тогда пойдем. И они влились в поток спешащих на праздник нолдор. Посмотреть на детей, родившихся в один час, захотели многие. Они собирались в обильно украшенном цветами и лентами саду и оживленно гомонили. До сих пор для такого явления не было наименования, поскольку ничего подобного среди эльдар не случалось. Но вот высокий рыжеволосый нолдо, старший сын Фэанаро, как пояснила Тэльмиэль Миримэ, произнес слово ononi, близнецы, и все тут же его подхватили. — Это Майтимо, — продолжала тем временем перечислять членов королевской семьи Миримэ. — А рядом Макалаурэ. Ты о нем наверняка слышала. — Конечно. — А вон тот, с красноватой кожей, Карнистир, четвертый сын. Тьелкормо ты знаешь. — Это тот, что с волосами, словно у ваниар? — Он самый. А вон там, — Миримэ показала на пару рядом с пустующими до поры колыбелями, — родители Нерданэль. Махтан и его супруга. — Она что, ваниэ? — уточнила Тэльмиэль, заметив золотой цвет волос нис. — Совершенно верно. Рядом с ними отец Фэанаро, король Финвэ, и его третий сын Арафинвэ со своей семьей. Где-то тут был и второй, Нолофинвэ. А вон и твой Атаринкэ вышел. Тэльмиэль вспыхнула. — Он не мой! Во всяком случае, пока. Миримэ усмехнулась, но ничего не сказала. В этот момент к гостям вышел сам хозяин дома с женой, и Тэльмиэль принялась невольно сравнивать отца и сына. Действительно, они были очень, очень похожи. Тот же взгляд, те же черты лица. И все же Тэльмиэль ясно видела, что Атаринкэ совершенно другой, не похожий ни на кого. Она не могла этого объяснить словами, но каждый взгляд его, каждый жест — все в нем дышало яркой индивидуальностью и отзывалось глубоко внутри, в сердце. Словно весь свет, вся музыка мира сошлись для нее в нем одном. И с тех самых пор, как он показался, Тэльмиэль не видела уже никого вокруг. Собравшиеся в саду эльдар смолкли, и тогда няня с девушкой, приглашенной специально ей в помощь, вынесли близнецов. И все разом ахнули — до того дети были похожи друг на друга. И тогда Фэанаро объявил собравшимся имена своих младших сыновей — Питьяфинвэ и Телуфинвэ. Те гости, что пришли с подарками, начали вручать дары счастливым родителям, а Тэльмиэль все стояла, от волнения не в силах пошевелиться. — Иди скорей, — подтолкнула ее в плечо Миримэ. И тогда Тэльмиэль, затаив дыхание и прижав к груди свиток, пошла. Она прошла сквозь толпу гостей, незаметно проскользнула между Махтаном и Финвэ и, подойдя к мирно спящим в колыбелях детям, протянула пергамент их отцу. — Это для близнецов, — произнесла она. Фэанаро с вежливым кивком принял дар, и Тэльмиэль опять, уже в который раз, повернула голову и посмотрела на Куруфинвэ-младшего. И зарделась, словно лепесток розы. Фэанаро с интересом посмотрел на сына. Обернулся к Тэльмиэль и вновь проследил, за кем она наблюдает. Поднял брови. На губах Фэанаро обозначилась едва заметная лукавая улыбка. Тэльмиэль поспешно отступила на шаг, и тут Атаринкэ оглянулся, бросил быстрый взгляд на отца, и наконец, пристально, изучающе посмотрел на Тэльмиэль. Она так никогда не узнала, Фэанаро ли позвал сына, или же он сам почувствовал, наконец, ее внимание, но только в тот же миг он оставил братьев, с которыми беседовал только что, и подошел к отцу. Еще раз внимательно оглядел дарительницу и одним движением развернул свиток. И тогда Тэльмиэль запела. Ожил в песне ее юный эльда, ожили звери, деревья и птицы. Заплескались реки, оделись в поросшие камышом берега. Может, не был голос ее силен и прекрасен, однако брови Атаринкэ поползли вверх, а в глазах зажегся огонек неподдельного интереса. И тогда Тэльмиэль, повинуясь внезапному порыву, начала танцевать. Она была тем самым мальчиком, только-только воспрявшим от сна и с интересом взирающим на мир, была слепой и непонятной стихией, была загадочной и манящей тайной. Она была ветром и весной, волной и птицей. Она танцевала, не думая ни о чем, отдавшись движению, отдавшись музыке, отчетливо звучащей у нее в голове. И когда история подошла к концу, когда мальчик вернулся к родному озеру, она увидела на обращенном к ней лице Атаринкэ нечто новое, загадочное. То, чему она боялась пока подобрать слова. То, что всем сердцем желала увидеть. — Это ты сочинила? — спросил он, подходя ближе. И его низкий голос заглушил для нее хвалебные возгласы других эльдар. — Я, — ответила Тэльмиэль просто, одновременно чувствуя, как от близости его бросает в жар. Атаринкэ стоял и вдумчиво, неторопливо рассматривал ее. И можно было подумать, будто нравится ему то, что он видит. Резкие черты его все более смягчались, а в глазах проступило плохо скрываемое восхищение. — И с кем же из твоих знакомых произошла такая история? — уточнил он. — Мне ни о чем подобном слышать не доводилось. Тэльмиэль пожала плечами. — Ни с кем. То есть, — она стушевалась, подбирая слова. Вдруг оказалось, что она совершенно не готова к подобному разговору. — Мой отец из пробудившихся. Он рассказывал мне кое-что о жизни у озера Куивиэнен. Остальное я досочинила сама. Больше половины — моя фантазия. Атаринкэ задумчиво почесал бровь. — У эльдар ничего подобного прежде не было. Все наши песни рассказывают о событиях, происходивших на самом деле. А тут сказание о том, чего никогда не случалось. — Но придумано специально с целью развлечь детей. Он еще помолчал мгновение, а потом обернулся к Фэанаро. — Отец! — позвал Атаринкэ. — Может быть, это все называется сказкой? — Почему бы и нет, — одобрил тот. — Атаринкэ, я, — начала было Тэльмиэль, и тут же осеклась, заметив, как неуловимо потемнело его лицо. — Я предпочитаю имя, данное мне отцом, — проговорил он тихо. — Хорошо, — легко согласилась Тэльмиэль. — Куруфинвэ. Я запомню. Прости. — Можешь звать меня просто Курво, — улыбнулся он широко и искренне, и от этой улыбки у Тэльмиэль вновь потеплело на сердце. — Однако братья мои и впрямь больше любят имена, данные матерью, так что ты ошиблась не сильно. Но я исключение. Близнецов вот-вот унесут, и начнется праздник. Ты потанцуешь со мной? — О, конечно же. С радостью. И тогда Курво склонил голову в легком поклоне и подал руку. Над садом поплыла нежная музыка. Невесомая, обволакивающая. Она кружила, она манила, куда-то звала и уносила, словно лодочка тэлери, покачивая на волнах. Или это обнимала ее не музыка, а руки Курво? Так бережно, так осторожно и ласково. Она смотрела на него, на стянутые золотым венцом длинные пряди, на нарядную котту, на улыбку, непривычно освещавшую лицо изнутри, и он казался ей более красивым, чем когда-либо прежде. Музыка взрывалась сотнями маленьких колокольчиков, убыстряя ритм, и Тэльмиэль кружилась, всей кожей, всем существом чувствуя на себе обжигающий, восхищенный взгляд. Она смущалась, опускала глаза, и Курво, словно чувствуя ее смятение, начинал поддразнивать — обнимал крепче, прижимал к груди. Рука его скользила по ее бедру, по талии. Горячее дыхание обжигало шею. Потом он вдруг отпускал ее, отступая на расстояние вытянутой руки, и тогда ей казалось, что от взгляда его воспламенится кожа. Она клала руки ему на плечи, и он снова вел ее в танце, и подол платья взлетал, обнажая щиколотки, и тогда Курво еще крепче сжимал ее пальцы. И они все танцевали и танцевали, и он снова привлекал ее к себе… Наконец, музыка взорвалась последним искрящимся, бурливым каскадом и постепенно смолкла. Курво остановился, отпустил Тэльмиэль, затем покачал головой, глядя на ее растрепавшиеся во время танца локоны, и вдруг, подойдя ближе, принялся их поправлять. — Почему ты не носишь украшений? — спросил он. Тэльмиэль в ответ пожала плечами. — Потому что у меня их нет. Он вопросительно поднял брови. Она пояснила: — Понимаешь, мы много лет провели в пути, странствовали по Эльдамару. Мне просто негде было их взять. А теперь вернулись, но до сих пор заняты обустройством, и дома еще многое не сделано. Кое-какие мелочи. Например, нужна помощь кузнеца. А что касается украшений, то есть у меня одно кольцо, но отец мне его подарил давно, когда я была совсем маленькой, и теперь оно мне едва на мизинец налезает. В общем, я решила — пусть лучше вообще никаких украшений не будет. Курво задумчиво посмотрел и обвел пальцем вокруг ее головы, будто рисуя в воздухе венец. — Тебе бы подошел такой, — заговорил он, — похожий на лозу. С небольшими листьями, цветами и бриллиантами в середине каждого из них. Это было бы красиво. Тэльмиэль молчала, не зная, что сказать. Счастье пойманной птицей билось в груди. От нежного взгляда Курво, от его присутствия рядом становилось так хорошо, как бывало прежде лишь в дни далекого детства. Вдруг мелькнула шальная мысль — а каковы его волосы на ощупь? Мягкие или, наоборот, жесткие? И она безотчетным движением протянула руку, но тут же, спохватившись, поспешила отдернуть. Но Курво быстрым движением перехватил ее ладонь и осторожно сжал. Поднес к губам и поцеловал пальцы. И тогда она решилась. Не встретив возражений, пропустила сквозь пальцы прядь, неожиданно оказавшуюся шелковистой и мягкой. — Так ты говоришь, — спросил Курво, глядя прямо в глаза, — вам нужна помощь кузнеца? И Тэльмиэль ответила просто: — Да. Он что-то неразборчиво пробормотал себе под нос, однако руки ее по-прежнему не отпустил.~
Долго ждать его не пришлось. На следующий же день, едва Тэльмиэль позавтракала и уселась за стол, чтобы закончить чертеж, а родители отправились навестить сына, на дорожке, что вела в их сад, показался Курво. Она как раз рассматривала завитки узора и размышляла о том, что впервые за много дней ее не мучает тоска и есть силы заниматься подобными делами, когда с улицы вдруг донесся крик: — Эй, хозяева! Есть кто дома? Это был голос Курво. Не дожидаясь ответа, он толкнул калитку и прошел в сад. Тэльмиэль вздрогнула. Торопливо оглядела себя, зачесала за ухо выбившуюся из прически прядь и поспешно сбежала вниз. — Привет! — улыбнулся Куруфинвэ, завидев хозяйку. — Привет. Какими судьбами? Куруфинвэ покачал головой и хмыкнул. — Пришел помочь. Как обещал. — А ты?.. Тэльмиэль растерялась. Вчера на празднике она говорила о работе для кузнеца, это правда, но она думала, что он только поможет им найти такового. Ей и в голову не могло прийти, что кузнец — он сам. Тем временем Куруфинвэ с деланным безразличием пожал плечами и подтвердил: — Ну да. А ты не знала? Тэльмиэль моргнула, приходя в себя. — Если честно — нет. Хотя могла бы и догадаться, с твоим-то именем. Но сейчас мои родители ушли. — А это может нам помешать? — спросил он и приподнял брови. В глазах его появилось ехидство. — Просто покажи мне дом. Что нужно сделать? Тэльмиэль глубоко вздохнула и приглашающе повела рукой. — Пожалуйста, проходи. Рада видеть тебя в своем доме. Теперь, когда речь зашла о деле, которое он знал и любил, он совершенно преобразился. Тэльмиэль не могла поверить своим глазам и в то же время не могла насмотреться. Это не был уже надменный принц, каким предстал он в первые дни, это был мастер. Tano. Он был собран, сосредоточен, деловит. Он осматривал дом, все замечая, предлагал изменения, если считал их нужными. Задавал вопросы, на которые Тэльмиэль не всегда могла дать ответ, но Куруфинвэ ни разу не рассердился. — Это твоя работа? — спросил он, рассматривая чертеж в кабинете. — Да, моя, — подтвердила Тэльмэ. — Ты умеешь вырезать по дереву? — Немного. Приходилось помогать отцу. — Очень красиво, — похвалил Куруфинвэ, и Тэльмиэль невольно опустила глаза. — Спасибо. Он подсчитывал, измерял, для удобства засучив рукава рубашки, и Тэльмиэль оставалось лишь следовать за ним, время от времени указывая, чего именно им не хватает. Но зачастую даже такая помощь не требовалась. — Ты не представляешь, как обидно было потерять ножи, — рассказывала она, поднимаясь за ним на второй этаж. — А с ними и молоток. Отец даже крючки для одежды не может сделать — нечем. — Все будет — и крючки, и задвижки на ставни, — рассеянно бросил Курво, распахивая ближайшую дверь. — Сколько у вас окон? — У нас всего, — начала она было, но осеклась, натолкнувшись на его ехидный взгляд. — Ох. На всех свободных поверхностях — на кресле, стульях, даже на спинке кровати — висели платья. — Прости, — повинилась Тэльмиэль, ощутив укол стыда. — Я просто не решила еще, как быть со шкафом. — А что с ним не так? Курво, не дожидаясь приглашения, прошел в комнату и распахнул дверцы. Шкаф оказался разделен внутри на два отсека, и в каждом из них располагались полки. — Понимаешь, — начала объяснять Тэльмиэль, подходя ближе, — платья в сложенном виде все время мнутся, вот я и думаю, что можно сделать. — Все очень просто, — прервал ее Курво. — Нужно с одной стороны снять полки и сделать перекладину. — Какую? Где? Она хотела было заглянуть внутрь, но он решительно ее отстранил. — Я сам быстрей сделаю. У моей матери есть такие, и у бабушки тоже. У вас найдется длинная, толстая палка и какой-нибудь инструмент? Тэльмиэль задумчиво потеребила прядь. — Палка, да? Найдется! Она опрометью выбежала на улицу и нырнула под крыльцо, где у них были до поры до времени сложены разнообразные поленья, брусья, уже оструганные доски. Наконец, найдя подходящий по размеру достаточно длинный брус, вернулась в дом и вручила Курво находку. Тот внимательно осмотрел его, покивал и в конце концов одобрительно хмыкнул. Выбрав из ящика нужный инструмент, заплел длинные волосы в косу и принялся за работу. Много раз приходилось Тэльмиэль видеть, как работают другие, но никогда еще подобное зрелище не доставляло ей такого искреннего удовольствия. Теперь же она наблюдала, как руки Курво летают, споро срезая, состругивая лишнее, шлифуя, и ей казалось, что ничего более прекрасного она в жизни не видала. Лицо его стало одухотворенным и даже мечтательным, а взгляд, который он время от времени бросал на Тэльмиэль, был наполнен идущим из глубин светом. Она подавала ему инструменты и от всей души желала, чтобы эти волшебные мгновения подольше не кончались. Но много времени работа у него и правда не заняла. Придав брусу округлую гладкую форму, он вынул лишние полки, выпилил в шкафу гнезда и приладил перекладину на место. — Ну вот, — объявил он. — Все готово. Теперь можно вешать твои платья на плечики и цеплять за эту перекладину. — Куда вешать? — не поняла Тэльмиэль. — Плечики, — терпеливо повторил Курво. — Это такая палка с крючком, чтобы вешать платья. — А где мне ее взять? — Я тебе принесу. — Спасибо. Мне теперь стыдно за свое недоверие. Ты и правда очень искусный, Курво. — Твои слова для меня лучшая похвала, — ответил он, и в глазах его она прочла ту же самую нежность, что уже замечала накануне на празднике. И теперь была готова поверить, что ей не мерещится. Что это не игра света и не наваждение загадочных чар, а отражение истинных чувств Куруфинвэ. — Ты, может быть, хочешь есть? — спросила она, стремясь рассеять сгустившееся молчание. — Отец с утра заварил чудесный чай из трав, что мы привезли из путешествия, а я вчера напекла хлеб. — Не спеши, — остановил ее Курво, и на лице его вновь мелькнула уже знакомая лукавая улыбка. — Давай сначала закончим с работой. Что у вас еще нужно сделать? Тэльмиэль огляделась по сторонам. — Как будто все. Разве что зеркало. Вот, смотри. У него нет рамы, и я не могу повесить его на стену. Курво поднял зеркало, осмотрел и вновь прислонил к стене. — Понял. Сделаю. Это все? — Все, — на этот раз ответила Тэльмиэль твердо. — Тогда давай пить чай. И они спустились в столовую. Тэльмиэль суетилась, наливала чай, выставляла хлеб, варенье, фрукты, пока наконец Курво не перехватил ее за талию и не потянул на диван. — Хватит, — приказал он решительно. — Я не безрукий, а ты не моя служанка. Сядь, посиди лучше рядом со мной. Затем решительно придвинул вторую чашку, налил чай и протянул ей. Она пила, а он все смотрел и смотрел на нее, не отрываясь. Свободная рука его то и дело начинала поглаживать ее бедро, колено, пробуждая такие желания хроа, о которых Тэльмиэль прежде даже не подозревала. Дыхание ее сбивалось, щеки полыхали огнем, а довольный достигнутым эффектом Курво щурился, словно кот перед миской сметаны. И она тогда всей душой начинала желать, чтобы чаепитие поскорее закончилось. И одновременно, чтобы никогда не кончалось. Долго Курво не стал ее мучить. Допив, он встал и начал прощаться. — Я зайду на днях, — объявил он. — Завтра или послезавтра. И все сделаю. — Я буду ждать. Он опять посмотрел на нее долгим взглядом, а потом развернулся и почти выбежал, хлопнув дверцей калитки. Отец Тэльмиэль, как раз подходивший к дому, с удивлением посмотрел ему вслед. — Это был Куруфинвэ-младший? — спросил он дочь. — Я правильно понимаю? — Он самый, — подтвердила она. — И что он хотел? Тэльмиэль подумала, какими словами рассказать родителям обо всем произошедшем, а потом решила просто сказать, как есть: — Отец, нам больше не нужно искать кузнеца.~
— Приветствую хозяев! — объявил через пару дней Куруфинвэ, входя в дом. — Добро пожаловать, сын Фэанаро, — ответил ему отец Тэльмиэль. Тот вежливо кивнул в ответ, и тут же просветлел лицом, заметив саму Тэльмэ. — Это тебе, — объявил он, демонстрируя ей плечики для платьев. — Пойдем, я посмотрю, подойдут ли они. И они поднялись наверх. Тэльмиэль разместила в шкафу свои наряды, и от всего сердца восхитилась, как удобно и компактно они теперь расположены. — Спасибо тебе, — поблагодарила она и, повинуясь велению души, положила руки ему на грудь и поцеловала в щеку. И тут же мысленно обругала себя за порывистость, заметив, как буквально одеревенел Курво. Но он достаточно быстро пришел в себя и принялся за работу, старательно делая вид, будто ничего не произошло. Он приделал на место все крючки и задвижки. Вставил в раму и закрепил на стене зеркало. Вручил хозяину дома новый набор ножей. Прикрутил и поправил в доме все, что так или иначе требовалось поправить. И когда в конце оказавшегося неожиданно длинным дня ушел, Тэльмиэль была уверена, что больше Курво не переступит порог их дома. В самом деле, что еще он мог тут делать? Но вскоре выяснилось, что она была не права. Едва на следующий день разгорелся золотой Лаурелин, а Тэльмиэль встала с постели после бессонной ночи, как на дорожке, ведущей к их дому, вновь показался Курво. Тэльмиэль вскрикнула радостно, подбегая к окну, и он услышал возглас. Остановился, приветственно помахал рукой, а потом в два прыжка преодолел ступеньки крыльца и взлетел на второй этаж. Она стояла неприбранная, не успев ни расчесать волос, ни надеть платье, но ни его, ни ее это не волновало. Курво достал из-за пазухи резной венец, в точности такой, о каком говорил на празднике, и осторожно надел ей на голову. Отступил на шаг и залюбовался картиной. — Превосходно, — наконец заключил он. Она подошла к зеркалу и оглядела себя. — Превосходно, — согласилась она и поймала его взгляд в зеркале. — Прости за ранний визит, — повинился он. — Я ждал всю ночь и уже не мог терпеть. Куруфинвэ приблизился и посмотрел серьезно, без тени насмешки или лукавства. — Ты покатаешься завтра со мной на лошадях? — спросил он. Тэльмиэль ответила столь же серьезно: — Да. Курво постоял, помолчал мгновение, потом порывисто обнял ее и дохнул в макушку: — Девочка моя. Ты прекрасна. Я приду. До завтра. И, не оглядываясь, сбежал по лестнице.~
Он сам подвёл ей коня на следующее утро. Едва Тэльмиэль оделась и спустилась вниз, как пришел Куруфинвэ. — Доброго вам утра, — поприветствовал он хозяев и повернулся к Тэльмиэль. — Ты готова? — Да, — ответила она, и он подал руку. Вместе вышли на крыльцо. — Какая твоя лошадь? Каурая, гнедая или вороная? — уточнил Куруфинвэ. — Гнедая. Тэльмиэль пожала плечами, не совсем понимая, какое это имеет значение. Он внимательно осмотрел двор и велел: — Подожди меня здесь. — Но я и сама могу, — начала она было, но потом безнадежно махнула рукой — его уже и след простыл. Однако не успела она заскучать, как он вернулся, ведя ее лошадь. Снова подал руку и, подставив ладони, легко подсадил. Погладив лошадь по холке, прошептал ей что-то на ухо, но что именно, Тэльмиэль не смогла разобрать. Однако лошадка явно поняла Куруфинвэ — покивала ему, ткнулась мордой в плечо и при этом явно одобрительно фыркнула. Тэльмиэль рассмеялась невольно, а он обернулся, и лукавый блеск в его глазах сменился ясно читаемым восхищением. Несколько долгих мгновений он смотрел на нее, а затем взял за руку и осторожно сжал пальцы. На дне серых глаз его Тэльмиэль прочла ожидание, смешанное пополам с предвкушением. И опять, как когда-то на празднике, не смогла удержаться — осторожно обвела пальцем скулы. Куруфинвэ просветлел лицом. Еще раз крепко сжал ее пальцы и, вскочив, в свою очередь, на коня, весело крикнул: — Вперед! Тэльмиэль поспешила присоединиться к нему. Они ехали по городу бок о бок. Глаза Куруфинвэ блестели задором. Радость бурлила, выплескиваясь через край, и хотелось, дав команду лошади, пуститься в галоп. Так, чтобы дух захватывало, чтобы ветер рвал волосы и свистел в ушах. И обязательно чтобы он скакал рядом. Они ехали, и копыта цокали по камням мостовой. Звенели серебристыми голосами фонтаны, сладкозвучно пели в кронах деревьев птицы. Улицы оживали, эльдар спешили по своим делам, а Куруфинвэ ехал рядом, то и дело поглядывая на Тэльмиэль, но ничего не говоря вслух. И жизнь казалась ей в это утро такой наполненной, такой гармоничной и цельной, какой никогда, казалось, не была прежде. Вот остался позади Тирион. Распахнулись поросшие ковылем поля, и дорога зазмеилась темной лентой, убегая далеко к горизонту. Тэльмиэль оглянулась, погладила холку лошади и, бросив через плечо быстрый взгляд, пустилась в галоп. Она буквально летела над землей, с ходу перепрыгивая низкие кустарники и неширокие овраги. Куруфинвэ, поначалу отставший было на пару корпусов, вскоре снова ее догнал и теперь скакал бок о бок, не пытаясь, впрочем, вырваться вперед. И лишь когда видел впереди серьезное препятствие, понукал коня. Он первым перепрыгивал и, застыв на той стороне, наблюдал, как Тэльмиэль одолевает преграду, и хмурил брови. Фигура его в такие мгновения была напряжена, и казалось, что он каждую секунду готов сорваться с места, но все оканчивалось неизменно благополучно. И тогда Куруфинвэ успокаивался, вновь пускал в галоп коня и легко двигался с ней бок о бок. Лишь когда свет Древ начал меркнуть, Тэльмиэль развернула лошадь в сторону Тириона. До самого дома так и не сказали они друг другу ни слова, лишь обменивались время от времени взглядами, полными дерзкого вызова. Неукротимая, словно горная река, радость, теснила грудь, а когда на въезде в город Куруфинвэ взял ее за руку, мир вновь, как и утром, обрел гармонию и цельность. Так и ехали они до самого дома Тэльмиэль, а когда подъехали, Куруфинвэ подставил руки, помогая спешиться. Однако отпустил он ее потом далеко не сразу, но некоторое время просто стоял, держал на руках и смотрел в глаза. Что искал он в них? — Ты хорошая наездница, — объявил он, отпуская ее. — Спасибо. — Завтра снова приду, — не спросил, но уведомил он. — Я буду ждать. И тогда он одним движением вскочил на коня и, потрепав его по холке, рысью пустился по улице.~
Не раз и не два ездили они с тех пор на прогулку. Чаще всего вдвоем, но иногда к ним присоединялся Тьелкормо. Впрочем, едва покинув пределы города, он неизменно сворачивал в противоположную сторону и отправлялся на охоту, и Тэльмиэль с Куруфинвэ ехали дальше одни. Однако сегодня она его так и не дождалась. То и дело выглядывала в окно, но, увы, знакомая фигура так и не показалась. Тэльмиэль недоумевала, что могло произойти. Осанвэ послать она не решилась, и, подождав еще немного, после недолгого колебания решила отправиться в гости к сестре. Она уже прошла до конца улицы и ступила на площадь, когда позади раздался топот копыт. Сильные руки подхватили ее и подняли в воздух. Тэльмиэль испуганно вскрикнула. Не успела она оглянуться, как уже сидела на лошади, и такие знакомые руки обнимали ее. И она поняла. Куруфинвэ. Тэльмиэль задохнулась от возмущения. — Курво, ты? — Я, — подтвердил тот. Она не могла ни пошевелиться толком, ни спрыгнуть с лошади. Крепко держал он ее, словно в плен взял. Впрочем, объятия были достаточно бережными, а дыхание, что щекотало шею, ласковым, однако по голосу его Тэльмиэль поняла, что он вполне доволен своей выходкой. — Ты же мог мне просто сказать! Курво! Разве я когда-нибудь отказывалась? За спиной раздался тихий смешок. — Нет, но мне хотелось сюрприза. Тэльмиэль шумно выдохнула. — Я что, сильно нарушил твои планы? — уточнил Курво. — Да в общем нет, — вынуждена была признать она. — Я шла к сестре. — Тогда о чем разговор? — Ты что, правда не понимаешь? — Просто пошли ей осанвэ. Тэльмиэль тяжело вздохнула. Она уже успела узнать, что в словесном поединке одолеть его практически невозможно, вразумить не получалось, а применить иные, более убедительные методы воздействия, не было возможности. К тому же меньше всего ей хотелось бы сейчас с ним ссориться, а потому она сказал просто: — Похоже, у меня нет выбора. Они ехали по оживленным улицам к окраине города, и если поначалу эльдар тревожно оглядывались, услышав крик Тэльмиэль, то теперь, увидев, как она уверенно отчитывает спутника, успокоились. — Куда мы хоть едем? — спросила она. — Недалеко в горах есть замечательное по красоте место, — ответил он, и в голосе Курво можно было уловить отчаянную надежду и едва различимые нотки не то страха, не то робости. — Я правда всего лишь хотел сделать сюрприз. Прости, если напугал. Рука его осторожно опустилась ей на бедро, легонько погладила, вторая же скользнула на живот и дальше вверх, замерев на груди. Мягко прижала. Тэльмиэль закусила губу, однако как можно крепче вцепилась в руку. От дыхания, согревшего шею, внутри стало жарко и сладко одновременно. — Ну, если прогулка мне не понравится, Куруфинвэ Атаринкэ, — пробормотала она, — пеняй на себя. Курво за спиной облегченно выдохнул и пустил лошадь быстрее. Там, куда он вез Тэльмиэль, она и впрямь прежде никогда не бывала. Они скоро миновали равнину и начали подниматься вверх, в гору. — Я частенько охочусь тут с братом, — пояснил он. А она смотрела по сторонам, затаив дыхание, и недовольство поступком Куруфинвэ постепенно покидало ее сердце. Справа и слева пышным ковром раскинулись травы. Густо росли голубые и темно-синие генцианы, вобравшие, казалось, всю красоту неба, желтые и белые, словно облака, колокольчики, примулы, лилии, гречишка и еще многие цветы, названий которых она не знала. Не утерпев, она высвободилась из объятий Курво, спрыгнула с лошади и принялась собирать букет. Почувствовав взгляд, обернулась и увидела, как Куруфинвэ, облокотившись о шею коня, пристально, не отрываясь, на нее смотрит. Она поудобнее взяла букет, протянулась к Курво, и тогда он снова подхватил ее, не слезая с коня, и обнял, уже двумя руками. Прошептал, уткнувшись в шею: «Родная, звезды осветили час нашей встречи», и Тэльмиэль поняла, что сегодня что-то произойдет, и поездка затеяна им не зря. Вскоре глазам их предстало озеро, окаймленное далекими, окутанными голубоватой дымкой горами. Они спешились, и Тэльмиэль, подобрав платье повыше, вошла в воду, наслаждаясь прохладной негой, и вдруг почувствовала, как Куруфинвэ подошел сзади и крепко обнял, задышал жарко. Прошептал: — Если я что-то сделал не так, то лишь от волнения. Я хотел сказать. Я люблю тебя. И тут же отпустил. Тэльмиэль стояла, оцепенев, пытаясь справиться с волнением, а когда обернулась, то Куруфинвэ уже стоял на берегу, опустив голову, и она сомневалась, что он видит что-то перед глазами. И тогда она выбежала на берег, обхватила его лицо и ответила: — Я тоже тебя люблю, Куруфинвэ. В тот же миг он расслабился, на губах обозначилась едва заметная улыбка. Заключив в объятия, он увлек ее на траву и, устроившись поудобнее, положил голову ее себе на плечо. Так они и сидели, молча глядя на звезды, отражающиеся в воде, вдыхали аромат далеких трав и молчали, просто наслаждаясь присутствием друг друга. — Скоро у меня праздник, — казалось, вечность спустя проговорил Курво. — День зачатия. Ты придешь? — Обязательно, — ответила она, не раздумывая. — Я буду ждать. Во дворце у деда. — Финвэ? — Да. — Из-за близнецов? — Совершенно верно. Где-то далеко горело зарево двух Древ, и пели птицы. Куруфинвэ на всякий случай уточнил: — Через десять дней. — Я запомню, — ответила она просто. И они опять замолчали.~
Теперь все свободное время она вышивала. Едва на город опускался вечер, и Куруфинвэ покидал ее, как она поднималась в свою комнату и сразу же приступала к работе. Для нее не стояло выбора, что подарить ему на праздник — решение пришло сразу. И вот теперь день за днем из-под ее рук начинала выходить нарядная, праздничная рубашка. Она напевала тихонько, улыбалась, время от времени мечтательно глядя в окно, и иголка с серебристой нитью сновала по белоснежной глади, и рубашка казалась окутанной серебристым сиянием, чем-то отдаленно напоминающим свет Тельпериона. Иногда неслышно подступала усталость, и Тэльмиэль, вздохнув, клала голову на руки и закрывала глаза, а спустя короткое время вновь просыпалась и возвращалась к работе. И к тому времени, когда настала пора идти на День зачатия, подарок был полностью готов. Она надела самое нарядное платье, что ей сшила мать — цвета молодого вина, с пышными рукавами и серебряной вышивкой — и подаренный Курво венец. После короткого колебания решила не брать коня и отправилась на праздник пешком. Впервые была она в королевском дворце. С восхищением рассматривала высокие стрельчатые арки и резные узоры стен, нежную игру света на гранях витражей и увитые лозами балконы. — Здравствуй, Тэльмиэль, — услышала она за спиной голос и вскрикнула от радости, узнав одного из братьев Курво. — Здравствуй, Макалаурэ. Пожалуйста, проводи меня. Он склонил голову в легком поклоне и подал руку. Тэльмиэль сразу почувствовала себя увереннее. Робость ушла из сердца, и она начала выискивать глазами того единственного, кто занимал сейчас все ее мысли. Наконец, когда они вошли в главный зал, где на небольшом возвышении располагался деревянный, с узкой высокой спинкой трон Финвэ, она увидела его. Он стоял в противоположном конце зала и говорил с отцом и дедом. Но едва она появилась, как он замолк, обернулся медленно, несколько бесконечно долгих секунд просто смотрел, широко распахнув глаза, а потом вдруг сорвался с места, подобно выпущенной из лука стреле. Гости едва успевали расступаться перед ним. Она протянула подарок, он схватил его, развернул, а потом порывисто обнял Тэльмиэль, поцеловал в шею и выдохнул: — Ты будешь моей женой? И, наверное, от переполнявших чувств, теснивших грудь, она воскликнула чуть громче, чем требовалось: — Да! Тогда Куруфинвэ схватил ее за руку, обернулся туда, где стоял Фэанаро, и закричал: — Отец! Это моя невеста! Фэанаро засмеялся. Заразительно, громко. Заулыбались старшие братья Курво и его дед Финвэ. Тэльмиэль еще не видела Нерданэли, однако Фэанаро, покачав головой, ответил: — Это я уже и сам давно понял. И тогда Куруфинвэ, приобняв любимую, повел ее к родным.