Игра

Она долго стояла на пороге, не решаясь ступить в, как ей казалось, слишком светлую столовую, внутренне борясь с собой. Наступать на горло собственной гордости было, наверное, не впервой, но оттого легче не становилось, скорее, наоборот, ещё сквернее от ощущения собственной беспомощности. - Проходите, хозяин освободится через четверть часа. Подать чаю пока Вы ожидаете? – служанка привлекла её внимание, пуская по напряжённой спине гостьи холодок. - Благодарю, – кивнула растерянно женщина, поднимая, наконец, лицо, чтобы стали заметны беспокойные, кажущиеся больными глаза, удивительного для Москвы благородного чёрного цвета, настолько насыщенного и глубокого, что могли бы спорить с гагатом, украшавшим брошь. Служанка отвела взгляд, и, должно быть, непременно перекрестилась, если бы встреча состоялась в другом месте. Гостья запоздало вспомнила имя девушки – Дуся. При прежнем хозяине служанка улыбалась чаще и вид имела более… цветущий. Женщина прошла в столовую, перешагнув порог будто бы даже несмело, и удивлённо вскинула брови, увидев, что коротать время до прихода хозяина ей предстоит не одной. На фоне нежных светлых стен обитатель дома девять-дробь-шесть по Денежному переулку производил какое-то двоякое впечатление, разом олицетворяя и скорбь, и спокойствие. Должно быть, тому виной было его чёрное одеяние и скупость движений, выдававшая человека или военного, или преступного, но в любом случае, выученного убивать. - Феликс Борисович? Не ожидала увидеть Вас, Москва полнилась слухами, будто Вас определили на каторгу, – заговорила гостья, улыбаясь едва различимо, точно вовсе разучившись это делать. Мужчина заметно вздрогнул, на миг показавшиеся безумными, разные глаза обожгли дерзнувшую неприязненным взглядом, но тут же погасли. В нём давно не осталось сил на сильные чувства. – Отрадно, что это всего лишь пустая болтовня. Я рада Вас видеть. - В самом деле? – почти изумился мужчина, не глядя более на гостью. Обведя взглядом свои сцепленные пальцы, он заговорил быстро и зло, желая задеть и выпроводить вон. – Мне казалось, все вздохнули бы спокойнее случись мне оказаться на каторге. Что привело Вас, Лизавета Андреевна, сюда? Разве Вы не должны держаться как можно дальше от этого проклятого дома, после всего случившегося? - Если Вы о моей дружбе с Варварой Алексеевной, то она закончилась, как заканчивается любая детская привязанность. Что до того страшного убийства, то мне жаль, что дело обернулось столь ужасно. Впрочем, к чему тревожить мёртвых? Им надобно почивать в раю, а не выслушивать причитания, – Лизавета Андреевна замолчала, садясь к столу. – Присядьте, Феликс Борисович, мне хотелось бы говорить с Вами, пока не придёт Георгий Леонидович. Я последнее время боюсь тишины, она кажется мне пугающей. К тому же, если Вас не затруднит, позвольте попросить у Вас совета. - У меня? – удивлённо вскинулся человек со шрамом, уже вознамерившись покинуть столовую. – Вам у кого другого спросить следует. - Мне у Вас хочется, Феликс Борисович, уж простите подобный каприз. Вы честный человек и, надо сказать, не злобливый, как бы не гневались, а потому тайна моя Вам ни вреда, ни пользы не принесёт, – гостья дёрнула углом рта, обозначая странную гримасу, похожую усмешку. Дуся внесла самовар, заварной чайник и сладости, заполняя собой молчаливую пропасть между двумя людьми. Лизавета Андреевна не притронулась к угощению, всматриваясь куда-то поверх плеча мужчины, всё же согласившегося остаться. Она заговорила, всё так же не глядя на собеседника, будто бы и вовсе не с ним. – Так вот, есть у меня… друг (Вы не подумайте ничего срамного, действительно, друг, хоть это сейчас и редкость, и я не о том речь веду, как бы его половчее заарканить в сети), наверное, Вам ровесник, впрочем, я не спрашивала. Он хороший человек и сердцу моему подле него спокойно делается. Одно я в толк взять не могу – отчего бежит от меня как от лютого зверя или бубонной чумы? Неужели обидела чем или рассердить смогла? Так, кажется, не было такого, хотя кто же теперь разберёт… Письма мы друг другу пересылали, разговоры вели о вечности, книгах, даже о самом что ни на есть насущном быте и всё мне в радость было, интерес горел. И всё как будто и хорошо было, а тут… Пропал он два месяца как, будто и не было никогда ни писем, ни разговоров, ни его самого. Мне бы только знать, что жив он и счастлив, тем моя душа и покойна будет. Нет ничего страшнее женскому сердцу, чем неведение. Говорят, видели его недавно под Ростовом, по тем же слухам к Азовскому морю ездил, да только на что оно ему – торговая лавка, набитая порохом. Погром за погромом, не ровен час братоубийство начнётся. Страшно мне делается, без вестей, ведь ни одного письма не получила, точно за духом бесплотным бегаю. Не за себя мне боязно, за свою жизнь давно уже привыкла не страшиться. О нём пекусь, как бы что дурное не сталось. Вы не подумайте, я не жалуюсь, лишь понять хочу отчего так деется, может, и правда, я тому виной… Она замолчала, обратив, наконец, внимание на чай, отведя взгляд от собственного искажённого образа в отражении на самоваре. Взяла чашку аккуратно и с опасением коснулась губами, отпивая бесшумно. - Скажете, смешно это? – посмотрела на молчаливого мужчину гостья. - Не скажу, – покачал головой Феликс Борисович, не отрывая напряжённого взгляда от женщины, – но и совет дать не смогу, потому как не знаю, где искать, хоть и догадываюсь кого. Зачем же Вы, Лизавета Андреевна, сюда пришли, некого тут искать. Здесь таких не было и быть не должно, в этом доме нынче иное в фаворе. - Оттого я здесь, что иного выбора нет, разве что сразу в Тайную Канцелярию писать или самому императору, чтобы при дворе было, чему посмеяться, – нежданная колкость, сорвавшаяся с губ вышла обоюдоострая, задев обоих. - Он ничего не расскажет Вам, осмеёт и выставит. Уходите, Лизавета Андреевна, в сыск идите, а лучше и вовсе забудьте, – посоветовал цепной пёс, понимая, что никуда эта гордая, надломленная женщина не пойдёт и забыть, конечно, не сумеет. Как и он не забыл. - Отчего же ты, Феликс, гостью гонишь? – Георгий Леонидович возник на пороге неожиданно для обоих беседующих. Феликс Борисович порывисто поднялся, нервно дёрнув пальцами, будто ища опоры или оружия. – Лизавета Андреевна, удивлён. Мне думалось Вы и порог не переступите после всего случившегося. - Не стану таить, что и мне так думалось, но как видите, – повела плечом Лизавета Андреевна на миг сделавшись будто моложе. – Нужда меня к Вам привела, Георгий Леонидович. Просить помощи мне более не у кого. - Нужда? Не ослышался ли я, сударыня? Неужели наследство Ваше так скоро закончилось, а ведь года не прошло как папенька Ваш преставился. Не верю, Лизавета Андреевна! – хозяин усадьбы едва не смеялся, царапая колючим взглядом. - Не о деньгах речь, Георгий Леонидович, можете быть покойны, в кредитах не нуждаюсь. Бог миловал. Мне о другом говорить хотелось бы, – стараясь говорить спокойно, вновь постаралась начать разговор гостья. Губы, обветренные и искусанные, упрямо сохли. Злости на смешливого беса под человеческой маской не находилось, словно и правда колдун. Бессилие вот было, тяжёлое и давящее, не позволяющее подняться и ретироваться прочь, – пропал один мой хороший знакомый, мне его не найти. - Тогда Вы, сударыня, ошиблись. Я не занимаюсь поиском пропавших, это Вам, Лизавета Андреевна в сыск обратиться надо, а то и вовсе успокоиться и не позорить себя. Впрочем, тут уж как Вам угодно будет, – Георгий Леонидович неприкрыто насмехался, глядя на полыхнувший в тёмных глазах протест. Преданный точно пёс Феликс подался вперёд, ссутулившись настороженно, сделавшись похожим на чёрта, с коим его так любила сравнивать Ольга Сергеевна. - В сыск я не пойду, как Вы, Георгий Леонидович, заметили, это позор один. Мне известно, что один Вы во всей Москве мне помочь можете, так же мне известно о том, что ничего просто так Вы делать не станете, – напряжённо всматриваясь в лицо хозяина усадьбы, вновь заговорила Лизавета Андреевна. – Я хочу играть с Вами. Как Вы верно заметили, от моего батюшки остались кое-какие сбережения, так вот, мне они без особой надобности, а потому ставить их на кон я вправе, с Вас же я прошу лишь информации. Поверьте, я не такой хороший игрок как Вы, а значит, обыграть меня не составит большого труда. - Не играйте с ней! – воскликнул Феликс Борисович, вскинув резко голову. – Не играйте, Георгий Леонидович, она не понимает, что творит. - Не говорите, о чём не знаете, Феликс Борисович, – осекла мужчину гостья, не сводя напряжённого взгляда с хозяина дома. Лишь от его слова зависела дальнейшая её судьба. – Если Вам, Георгий Леонидович, нужны доказательства моей честности и готовности играть, то могу в качестве первой ставки предоставить бумагу, заверенную по всем правилам. - Видишь, Феликс, на что порой готовы люди из-за сентиментального переживания. Впрочем, отчего же не сыграть с Вами, сударыня, раз Вы так решительно настроены, а то, чего доброго, Вы угрожать начнёте, – Георгий Леонидович прошёл к столу и замер, щурясь на гостью едва ли не пренебрежительно. – Вот только, что Вы будете делать, если выясниться, что драгоценный друг Ваш погиб или, чего доброго, нашёл счастья с другой женщиной? - Мне важно лишь знать, что с ним всё покойно, если он нашёл своё счастье, то и я буду счастлива. Если же окажется, что погиб, – Лизавета Андреевна замолчала, поджав пухлые губы, напряжённо замирая на долю мгновения, давая себе силы собраться и вымолвить, наконец окончание страшной фразы, – Если же он погиб, то я приму постриг и уйду в монахини. Быть может, оставлю Вам и остаток батюшкиного наследства, вместе с украшениями, раз уж Ольге Сергеевне так запала в душу та брошка, что она у меня видела. Георгий Леонидович посерьёзнел, хоть насмешка и не покинула прищуренных глаз. Отчего-то гостье он верил, как верят умалишённым, готовым отдать последнее за одну лишь призрачную надежду. А ведь когда-то он полагал, что Лизавета Андреевна могла бы сослужить ему хорошую партию в деле его собственной мести, но вовремя одумался, решив, что пылкая оперная дива значительно лучше подходит для роли соблазнительницы. - Здесь играть изволите или в более удобное место пройдём? – наконец, спросил мужчина. - Где Вам будет угодно, Георгий Леонидович, я не имею предпочтений, – победно улыбнулась гостья, не давая себе и мгновения на сомнения. *** Лизавета Андреевна вышла во двор, зябко обнимая плечи. Осенью темнело быстро, вечер опустился на Москву, укрывая прохладой. Припозднившаяся гостья стояла, глядя на дорогу, с постепенно загорающимися фонарями, размышляя о том, как следует удачнее завершить в городе дела. - Что Вы решили, Лизавета Андреевна? – вслед за гостьей на улицу вышел Феликс Борисович. - Поеду к Азову, – глухо ответила женщина, подняв лицо к тёмному небу. – Георгий Леонидович оказал мне неоценимую услугу, стоящую гораздо больше, чем я оставила сегодня за столом. Я не знаю, что бы делала, сложись всё по-иному. У меня появился смысл быть дальше. - Да сохранит Вас Бог, Лизавета Андреевна, – он замолчал, смотря на напряжённую узкую спину. Мужчина нахмурился, торгуясь с собственной совестью некоторе время. – А лучше и Вы поберегите себя. - О чём Вы? – изумилась гостья, обернувшись через плечо. - Как найдёте Вашего друга, уезжайте оба. Времена идут дурные, беспокойные. Уезжайте в Швейцарию или Австрию, там сейчас тихо и покойно, – посоветовал Феликс Борисович вполголоса, точно опасаясь будто хозяин его услышит. – Георгий Леонидович с Ольгой тоже уедут, как дела закончат, нечего здесь более делать. - Спасибо за совет, Феликс Борисович, видно, я всё-таки понимаю людей, – улыбнулась Лизавета Андреевна каким-то своим, особым, мыслям. – Да вот только он солнце любит и море, а от дождей и стужи одеялом готов обрасти, да из дома носа не показывать. Не любит мой друг осени. - Тогда и езжайте к морю, хотя бы во Францию, – подумав, произнёс человек со шрамом. - Пожалуй… – согласилась гостья, пребывая в той же томительной задумчивости.