Укутавшись по самую шею, Оленька читала очередной фанфик про другого Алву. Хорошо, когда у пледа есть рукава - удобно держать телефон. Личный Хряк уютно посапывал рядом, громоздясь мало не Придским курганом. Правда, Личный Хряк никак не тянул на Бонифация - не пил, потому что каждое утро за руль - не на работу, так к свекру на дачу или к теще... Смотря, как смотреть (Оленька знала, что тавтология - это ужасно, но ведь она фички не писала!) - хотя мама и
папа сошлись на пару лет раньше детей, к ним ехали именно как к свекру или к теще, зависело это от того, кто первым заговаривал о необходимости навестить стариков на лоне сельхозугодий. При том, что самым страшным кошмаром, о котором ужасно не хотелось думать, было неизбежно и неумолимо приближающееся с каждым юбилеем... финалирование старости. (Оленька изобрела очередную словесную корявость, и стало еще тошней и неуютней). Не-Бонифаций, но все равно Личный Хряк, всхрапнул и потянул одеяло вместе с прижавшей его край Оленькой.
Знакомый номер набрался сам собой, и знакомый голос отозвался, не дав опознать задорный мотивчик:
- Жалуйтесь! Внимаю!
- Ну, Ксюууш! - проныла Оленька в трубку нарочито капризно. - Вот как ты узнал, что мне плохо?!
- А тебе плохо? Или просто? - Максим умудрялся быть одновременно ехидным и искренне озабоченным. (Не в том смысле!)
- Или просто. Но вообще-то тошнит и живот тянет.
- Так... Месячные давно были?
- Завтра придут, Максим, а ты в курсе, что это был бестактный вопрос и я замужем.
- В курсе, Лё. Но раз ты звонишь, значит либо что-то случилось, либо тебе просто стало скучно. А скучно тебе становится строго по графику.
- Макс, ты не романтик!
- Не романтик. Ни разу, - Макс отчетливо хмыкнул, а неразборчиво брошенная кем-то, находящимся около него, фраза показалась какой-то подозрительно и неуловимо знакомой.
- Маааксюуушшш, атыде? - Оленька даже села и вспомнила свои самые вкрадчивые и игривые интонации.
- На крыше. У нас тут человек с флейтой приехал на одну ночь. Не спать же им с Волчей теперь по такому поводу.
- А на какой это... крыше? - подозрительность и обида сделали стойку одновременно.
- Ну... Лё!
- Так! - маска ревнивой жены вылезла на лицо, прилипла.
- Оль, или одевайся и приходи, или я люблю и доброй ночи, - тон деловой и спокойный. Никаких игр. Жесткость и фатальность. Подозрительность была оправдана, и трубку у Макса отобрали. Ананке. Волчица в очках. Луна с апельсином. Модератор с админским доступом. По жизни.
Оленька пихнула дорогого мужа, тот почти проснулся, вроде бы выслушал и одобрил. Лезть в окно к дочери было не слишком удобно, но единственно правильно. Дочь разбудилась и, почему мать не пользуется дверьми и коридором, спрашивать не стала. Оделась и так же, через балкон, перебралась в спальню родителей. Из квартиры вышли все же как нормальные люди - через прихожую и входную дверь.
Три этажа на лифте и вот она - лестница к звездам. Замок прикрыт чисто для вида. Подняться по ступеням, пригнувшись пройти под трубами еще не включенного отопления и откинуть крышку люка.
Макс помог выбраться и поцеловал ручку. Сначала дочке, потом - матери.
Человек с флейтой действительно был. В темноте, точнее в звезно-лунном свете и отсвете городских фонарей, кроме флейты, было ясно видно только силуэт косплейно-эльфийского плаща с длинным коническим капюшоном оконченном "шторной" кисточкой и пестро-полосатые длинные безпальцевые перчатки.
- Алина, - представил человека Макс, - Но здесь и сейчас "Амели" или "Скай".
- Ольга, Вера, - ответно назвалась и назвала Оленька.
Амели-Скай поклонилась и поднесла флейту к губам. Играть она умела!
- Амели - хозяйка Крепости. Вообще-то, она помощник свежевыбранного губернатора, и в наших краях в командировке и по делу. Но в ее Городе никто вам так Крепость не покажет, как она, - Лу возлежала на парапете и лениво пощипывала гитару. Если б не ее реплика, было б похоже, что появления новых лиц на крыше она вообще не заметила.
- "
Как здорово, что все мы здесь сегодня собрались!" - провозгласил Макс, с хлопком открывая бутылку игристого вина. Для флейты это послужило объявлением новой мелодии. Оленька глотнула из горлышка первой и строго посмотрела на несовершеннолетнюю дочь, передавая ей тару. Дочь послушно ограничилась символическим деланьем вида.
- "
Я только малость объясню в стихе!
На все я не имею полномочий!
Я был зачат! Как нужно! Во грехе!
В поту и в нервах первой брачной ночи..." - Желудев появился на крыше с шумом и громогласным чтением стихов Высоцкого.
- Тише! - Лу по-прежнему лежала на спине на парапете с гитарой на груди. - Второй час.
- Раскаиваюсь и готов искупить! Мои госпожи, - перед Верой Желудев лишь приклонил одно колено и поцеловал девочке руку, а вот перед Оленькой рухнул на оба, воздев длани и очи в мольбе. Умоляемая Королева, со смешанным чувством неловкости, смущения, торжества и брезгливости, приподняла куртку и майку, обнажая живот. Желудев благоговейно приник губами чуть ниже пупка с игривым колечком пирсинга и, оторвавшись, торжественно, но уже тихо, изрек: - Я приобщился к чреву тайн! И днесть исполнен благодати.
- Пей, чадушко, - Макс протянул ему очередную вскрытую бутылку, - и воспевай!
Чадушко по-гусарски лихо опустошил бутылку и овладел чужой нагрудной гитарой.
Гитарой Желудев владел.
Гитара и флейта на два голоса разговаривали со звездами и луной. Лу на память читала "Двенадцать", Макс отвечал ей текстами Талькова.
***
Ночь длилась. Внизу спал город. Иногда небо пропарывали самолеты. Ритм-секцией мелодично прогромыхивали дальние товарняки. Визг тормозов прозвучал диссонансом.
- Кошка, - констатировал, прислушавшись, прервавший песню Цоя Макс, - все хорошо. Он успел и она убежала.
- Аз воздам! - Желудев вновь завладел гитарой и струны зарокотали в такт очередному далекому поезду.
- Прочти меня азами, движения изменчивого... - голос Лу звучал отрешенно, и очень тихо. Но городская ночь окончательно примолкла, будто затаиваясь, и раздавшийся со стороны шоссе взвизг покрышек и какой-то странно чавкающий звук сминаемой жестяной банки услышали все.
- Ананке! Готмод и по столь ничтожному... - Макс был исполнен укоризны.
- Этот урод меня достал. Не будет больше на красный... - Лу резко села. Привычно страшная и столь же привычно жесткая.
- К тому же... Они его бы не заметили, идя на свой зеленый, - Верочка посмотрела на Оленьку. - Ведь верно, ма?
- Верно, - Оленька прижала дочку к груди. Нет, Ананке она не одобряла. Оленька вообще не одобряла применения модераторских прав в повседневной жизни, тем более в столь живую и на диво человеческую ночь. Ночь, провожающую лето, дотянувшее до середины сентября. И все же... Дочь и Ананке были правы - невнимательным влюбленным следовало жить, а ночному лихачу, несущемуся по шоссе, игнорируя светофоры... туда и дорога! Не требующему чужих вмешательств и тем открывшему возможность перераспределения случаев парню на "шкоде" - Желудев. И кошка. Для жены. Дарить непрошеное от себя Оленька давно зареклась.
***
Рассвет, следуя всем литературным штампам, подражал розовым щечкам смущенной курсистки. Пустые бутылки были убраны в пакеты, гитара и флейта - в чехлы. Отяжелевшие от предутренней мороси маховые перья больших крыльев нуждались в просушке, а день обещал много работы.
Ангелы-хранители из истребительного полка покидали давно облюбованную крышу. А люди прощались:
- Будем жить!
