Могила. Каменное изваяние. Свежевыкопаная земля была обложена букетами нежных тонов всей цветовой планограммы растений. Мужчина в черных одеждах хмуро косился на неё. Он долго так стоял, держа руки в карманах, словно прятался от холода, который вкрадчиво заползал под плащ и цепкими пальцами стискивал сердце. Солнце уже заходило за горизонт и окрашивало мрачное место в яркие, огненные тона, делая настроение тяжелее, воздух гуще, - это было слишком тяжело.
- Мы всего лишь наблюдатели, - напомнил спокойный мужской голос седовласой фигуры, что стояла позади, всего в двух шагах. Он напоминал добродушного священника, но морщины не говорили о наличии мягкости в нём.
- Я знаю, - голос невольно дрогнул. Наблюдатель явно не желал уходить, хотя оставаться в этом мире дольше положенного было запрещено. Он рвано выдохнул, не желая мириться с реальностью, - Он не заслужил этого.
- Он получил то, что так долго желал, - рассудительно повёл плечами старик.
- За секунду до смерти, - мужчина процедил это сквозь зубы. Ему неприятно было об этом говорить.
- Я понимаю, что ты чувствуешь, сынок, - ложь. Это искуственное создание никогда не чувствовало. Оно не способно было чувствовать. Мужчина крепко сжал кулаки, казалось, удерживая что-то чудовищное, что готово было вот-вот вырваться наружу от несправедливости этого мира, - Но нам уже пора. От нас ждут отчёт о ещё одной жизни.
- Что с ним будет? - уже мысленно соглашаясь, что им, действительно, пора, наблюдатель с обречённым стоном задал последний, душивший его вопрос.
- Он не покаялся в своих грехах. Он получит за это наказание, - с мёртвым спокойствием пояснял священник.
- Он ведь уже заплатил! Он отдал всю свою жизнь! - крик рвался наружу. Сдерживаться не было сил. По щекам забежали дорожки мокрых, отчаянных и неприятно горьких слёз.
- Это уже не в нашей юрисдикции, сынок, - старик добродушно улыбнулся. Он даже понятия не имеет, что эти слова совершенно не успокаивают бушующее от несправедливости сердце. В этом седом человеке совсем не было жизни. Совсем не было чувств. Злиться на него, как на неповиновавшуюся куклу, было бесмысленно. Он понимал это. Осознавал. Но этого было недостаточно для того, что б сдержаться. Мужчина кулаком с размаху заехал в чужой живот и протяжно взвыл от бессилия.
Священник не чувствовал ничего. Даже боли. Он продолжал глупо улыбаться, словно это могло чем-то помочь, и даже не шелохнулся от удара, неизменно держа руки за спиной.
- Нам пора, - повторился он. Руки наблюдателя обречённо повисли вдоль тела. Он не хотел больше таких смертей. Он не хотел больше таких жизней. Он не хотел больше видеть чужие страдания, осознавая, что не может ничем помочь. Он мог только наблюдать.
Но это была мнимая ложь. Он мог помочь. Мог сорваться, несмотря на наказание, и спасти этого человека. И от этого осознания жизнь становилась ещё уродливей, а отчаяние разрасталось внутри с большей силой. Юный наблюдатель старался не думать об этом, оттягивая впивающиеся в кромку сознания мысли.
В молчании оба двинулись в путь. Они шли размеренным шагом, пока священник не взмахнул рукой, избавляясь от иллюзии, что скрывала искажённое пространство. Оба вошли внутрь и сотни надгробий в алых тонах заходящего солнца тут же исчезли, перемещая путников в просторный округлый зал, напоминающую своим видом и затхлым запахом старинную церковь, где десятки людей в таких же одеждах плавно пересекали пространство, напоминая, что мир не останавливает своё существование после чьей-то кончины. Нигде не было столкновений, все быстрым шагом шли уже отточенным путём, и только юный наблюдатель, единственный, в ком таились эмоции, цеплял почти каждого за плечо.
- Ты можешь отдохнуть, - кивнув, словно одобряя своё собственное решение, священник с приклеенной улыбкой на своём морщинистом лице плавно прошёл сквозь людские лабиринты к нужному кабинету.
- История жизни Алекса составлена. Летопись завершена. Возраст, дата рождения и смерти.. - привычно отчитываясь, священник передал крошечный квадратный куб. Он был полый внутри и полностью белый, - такого нежного и чистого оттенка, что за душу брало. Подобного цвета кубы не были редкостью, но они всегда притягивали взгляд.
- Хорошая работа, - спрятав куб куда-то под стол, мальчишка в округлых очках повёл заострённым носом. Его большие карие глаза быстро прошлись по полученным знаниям из касания к коробке, что тут же покрывалась алым цветом. Вердикт был вынесен. И трезвым взглядом наблюдателя было ясно, что этот человек совершил грех, за который должен был отплатить в стократ.
- Как проходит обучение новобранца? - мальчишка поднял свой тяжёлый, далеко не детский взгляд на священника, и от него не скрылось нервное движение седой брови, словно старый наблюдатель, - эта бездушная кукла, - мог нервничать. Больше было похоже на сбой программы высокотехнологичного биокомпьютера. Но мужчина непреклонно улыбался, словно и не он только что выразил волнение на лице, на котором мышцы вообще не должны были двигаться, - с каких пор он стал улыбаться? Это было несколько сотен лет тому назад, благодаря одной даме, что сильно повлияла на бездушного наблюдателя, хотя тот успел повидать не мало за своё время. Её история так отпечаталась в душе, что он перенял её привычку: "Мне понравилась её улыбка" - пояснил он и с тех пор редко отклеивал её с лица. Сбой так и не исправили. Не было необходимости исправлять то, что не влияло на хвалёную трезвую оценку наблюдателя.
- Он достаточно опытен, что бы самостоятельно делать записи, - отчитался мужчина,- Но он слишком импульсивен. Я не уверен, что эксфилы смогут качественно выполнять свою работу, - высказав своё мнение, он замолк. На него не действовал давящий взгляд паренька.
- Это уже не Ваше дело. Можете идти отдыхать, - бросив это, парниша сделал пометку в стеклянном листке, что мягко сочился голубым светом. Предметы наподобии планшетов в этом мире заменяли всю систему бумажных работ.
Священник поклонился и вышел из кабинета, а мальчишка сделал правку о проверке объекта на работоспособность и продуктивность. Иногда возникающие у безжизненных кукл чувства серьёзно мешали работе. Даже сейчас их проявление трезво переводили в пункт "Помеха", а эксфилы - наблюдатели с намеренно присутствующими чувствами и эмоциями, лишь недавно были введены небольшой группой в виде эксперимента в рабочий состав всей компании "Небесного Суда". Они могли стать как лекарством для грубой, заржавевшей системы оценки всех человеческих факторов, так и проклятьем, разрушая всё нажитое, превращая в пустые обломки.
***
- Пройдёмте с нами, - к священнику у самого выхода обратилась девушка, облаченная в грубую одежду плотного покрова, больше напоминающую зимнюю форму военнослужащих РФ с 1992 года, только тоньше, практичней, удобней - как раз для её работы: захватить, задержать, увести.
- Могу я знать, по какой причине задержан? - незаинтересованно спросил священник, продолжая улыбаться в пустоту.
- Небольшая проверка, - отчеканила она и прошла вперёд. Старик не стал спорить и последовал за ней, будучи окружён её коллегами всю дорогу. У каждого из них на плечах были цветные ленты, рассказывая о должности каждого. Благодаря им не было сомнений в том, что шатенка впереди всех - лидер.
Просторная продолговатая комната, в которую они вошли, делилась на две части плотным зеркалом и небольшой деревянной дверью. В одной из частей был небольшой монитор с несколькими кнопками, микрофон на тонкой ножке, и тусклое освещение, что еле отражалось от серых стен. Вторая половина комнаты была куда ярче. Белые стены, потолок и пол почти сверкали, буквально хвастаясь своей белизной. На единственном металлическом столе был квадратный механизм. Он враждебно гудел, пища индикатором и лампочкой на верхушке. Отверстие в этой механической коробке мягко подсвечивалось белым светом. Наблюдатель, не задумываясь, сел напротив и вставил туда руку. Девушка со своей свитой предпочла остаться в темноте.
- Кто Вы? - через мягкий материал, покрывавшей наушник, девушка стала задавать вопросы. Детектор лжи мигал зелёной кнопкой на каждый последующий ответ ровного тона от седого мужчины.
- Я - наблюдатель.
- Кто есть Бог?
- Вершитель судеб, повелитель всея живых.
- Может ли кто-то стать Богом?
- Нет. Бог один, и грешен тот, кто возомнит себя им.
- Вам нравятся люди?
- Да.
- Вы вели запись на объект, чьё имя "Алекс"?
- Да.
- Предполагаемый объект вызывал у Вас чувства?
- Нет.
- Он был виновен?
- Я наблюдатель и не в моей компетенции решать, кто виновен.
- Вы были куратором эксфила?
- Да. Кодовый номер 13.
- Вы симпатизируете ему? - мизинец на руке священника дрогнул.
- Да.
- Почувствовали Вы что-нибудь, пока проводили проверку эксфила?
- Да.
- Что это было за чувство?
- Если проанализировать всю информацию о людях, о чувствах которых мне известно, я могу сказать, что это зависть, - всё с той же приклеенной и насквозь фальшивой улыбкой продолжал говорить он.
- Зависть - грех, - спокойный женский голос в ответ, - Вы покаетесь?
- Да, - лампочка загорелась красным, а сам механизм нещадно запищал.
- Грешник, - холодный, безжизненный вердикт девушки и комната вмиг окрасилась алыми пятнами крови. Посреди комнаты всё также стоял одинокий металлический стол, а на нём странно пищащий механизм с лампочкой поверх. Его отверстие мягко сочилось белым светом. Но в комнате теперь не было никого, кто мог говорить и дышать, у кого только зарождались чувства, кто в итоге просто оказался сломанной куклой. Его легко было уничтожить, для формальности и красоты назвав грешником.
***
К собственному жилью, подаренному компанией, эксфил добрался с мрачным видом и опущенным взглядом. Его не покидало мнимое ощущение опустошённости, хотя мысли роились не только в голове, а в каждой клеточке тела, вызывая сконфуженную боль, что процеживала каждое вбитое при "рождении" понятие:
- Ты - наблюдатель. Наблюдатель - не Бог. Всё, что может делать наблюдатель - наблюдать. Ты записываешь всё, что видишь, и, когда настаёт конец жизни объекта, забираешь его сущность. Твой долг - отдать куб ответственному, передать сделанные записи, и приступить к следующей работе.
Скрипучий треск. Грохот. Тишина. Обрущающиеся наново чувства сдавливают глотку, комкая искажённый хрип. Снова в голове, как по щелчку пальцев, мелькают слёзы, отчаяние, смирение, принятие, безумие, страх, боль, и единственная улыбка в самом конце уродливой жизни на одном и том же лице того человека, что уже лежал холодным трупом под землёй.
Мужчина вяло коснулся своего лица. Всё тело и естество вздрогнули. Он широко распахнутыми глазами таращился в пол, прислушиваясь к гулко отдающему сердцу. Оно трепетало. Оно так упорно оповещало о разрывающемся мире грёз и иллюзий, что вызывало пульсацию в висках.
- Я стану Богом, - шепот сам собой сорвался с губ. Это было настолько удивительно, что наблюдатель шарахнулся сам от себя, косясь на собственные пальцы. От осознания сказанного всё тело покрывалось дрожью. Невольно вновь воспоминания проникнули в голову, словно кто-то извне убеждал ему выбирать нужный путь. Эксфил отчаянно медленно покачал головой, словно перед ним был кто-то такой же живой, кого надо было убедить в том.. В чём он и сам не был уверен.
- Я стану Богом, - повторил увереннее. Осознанно. Вменяемо. До боли и почти до хруста сжимая кулаки, - Если только так получится изменить этот мир, я стану им.
