Страна теней

"Asche zu Asche, Asche zu Asche, Asche zu Asche, Und Staub Zu Staub..." Нехотя разлепив мутно-синие глаза, Хэнк в очередной раз задался вопросом, какого черта он поставил на будильник не красивую жизнеутверждающую мелодию, а немецкий рок с не самыми добродушными строками. И так жить не особо хочется, а тут ещё Тилль Линдеманн, как назло, орет про прах и пепел. Мужчина свесил ноги с дивана и близоруко прищурился, пытаясь разглядеть время. Семь часов утра. Однако, близко к рекорду. Хэнку даже в глубине души стало сладостно от того, что вчера вечером он смог преодолеть себя и удержаться от ежедневной попойки. Было скучновато читать весь вечер, но зато как он свеж и энергичен с утра! Мужчина снова зевнул, снял халат, облачился в свежий комплект одежды (в сущности, он заезжал к себе домой исключительно из-за этого и из-за Сумо, который скучал без хозяина), свернул одеяло, которым накрывался по ночам, подушку и грязную одежду и точным броском отправил этот комок на верхнюю полку шкафа. Так, первый приём только через два часа, однако нужно заглянуть в терапевтическое отделение к Маркусу — быть может, Манфред и уступит ему кого-нибудь из интернов, Ральфа или Джерри, ведь в одиночку Хэнк ни за что не справится с таким огромным наплывом пациентов. Лучше бы, конечно, Джерри, он будет чуть порасторопнее, однако с Ральфом работать веселее. Это был вообще загадочный и мистический тип людей, которыми Андерсон все не переставал восхищаться. Правда, с интернами стоит быть поосторожнее: Даниель часто возмущается на этот счёт. По его словам, на молодых людей сваливают всю грязную работу, которую лень делать самому, и, если честно, Хэнк так и собирался сделать... Андерсон продолжал обдумывать свой рабочий день, а особенно тщательно — его окончание, которое он ждал с нетерпением. Пятница, как-никак, не грех и выпить, если, конечно, Манфред-старший или Камски не назначат лишнюю смену на выходные. — Бокальчик пятилетнего можно и сейчас пропустить, — вслух рассуждал Хэнк, откидывая ширму, где стояло кресло, на которое он вчера вечером швырнул свой больничный халат, — пусть они, блять, попробуют что-то сдела... а-а-а-а-а!.. Коннор, мать твою, ты что здесь забыл?! Молодой человек, который спал на гинекологическом кресле, удобно раскинув руки и ноги в разные стороны и накрывшись клеенкой, тут же встрепенулся, замахал конечностями, чуть не угодив носком ботинка аккурат Хэнку по носу, слишком резко отклонился в сторону, толкнул локтем спинку кресла, и та со скрипом опустилась вниз. Коннор, не удержав равновесие, задрал ноги и, вследствие этого, свалился на пол, стукнувшись темноволосой макушкой об подлокотник кресла. — Доктор Андерсон! Извините! Хэнк склонился над юношей, качая головой, подал ему руку и помог подняться. Коннор явно не совсем выспался — его так и шатало из стороны в сторону. Приняв вертикальное положение, медбрат привычным движением оправил смятый синий халат и поблагодарил доктора за помощь. — Ты как вообще здесь оказался, дорогой мой? — прохладно поинтересовался Хэнк, все еще не до конца придя в себя от удивления. — Я зашел к вам часов в десять, чтобы отдать историю болезни Сангстера, но вы уже заснули, — сбивчиво сообщил Коннор, поминутно зевая и то и дело цепляясь за плечо мужчины, чтобы снова не упасть. — Ну, тогда я решил положить её на ваш рабочий стол, потом заглянул за ширму, — интересно же! — присел на ваше кресло, оно оказалось таким удобным, а я так сильно устал, что не удержался, ну и... — Он рассеянно улыбнулся и беспомощно развел руками. Хэнк усмехнулся и накинул на плечи халат. — Что еще с тебя взять... Только не пугай так больше. Меня чуть кондратий не хватил. А ты чего, вообще не спишь, что ли? — Я стараюсь соблюдать режим дня, — с достоинством произнес Коннор, приближаясь к зеркалу, критическим взглядом оценивая свое бледное, в родинках, лицо и накручивая на тонкий длинный палец тёмную прядь, выбивающуюся из аккуратной прически. — Но всем в этой больнице постоянно требуется помощь, понимаете? Вам, Норт, Даниелю, доктору Манфреду, доктору Риду, Ричарду... Поэтому я сильно устаю в течение дня. — Твой славный брательник уже давно оборзел, — хмуро заметил Хэнк, усаживаясь за стол и листая историю болезни Сангстера. — Так у него все-таки выявили сифилис!.. А говорил, что ради профилактики пришёл. Занятный мужик. Так вот, Коннор, Ричард слишком много себе позволяет. Скажи ему, что ты не курьер и не кофемашинка на ножках, а медбрат. — У меня уже аллергия на постную рожу Гэвина, — пожаловался молодой человек и сел на край рабочего стола рядом с Хэнком. — Брат придумал какую-то забаву, и теперь они обмениваются записками вместо смс. Ну вот я и катаюсь на лифте весь день, передаю им записки. — Черт возьми, это уже ни в какие ворота не лезет, — ворчливо заметил Андерсон, нацепив очки, которых он в глубине души немного стыдился. — Дай ему в нос, и все дела. — Я не могу дать ему в нос, доктор. Ричард выше и сильнее меня. — Тогда возьми себя в руки, тряпка, и не ной, — устало буркнул Хэнк, резко захлопнув историю болезни и вызывающе взглянув на медбрата. Впрочем, увидев, как помрачнел Коннор, мужчина тут же исправился: — Ладно, не раскисай, сынок. Тебе просто стоит немного отдохнуть, чтобы ты больше не засыпал в чужих кабинетах. Возьми у Маркуса выходной. Он тебя любит, денёк отдохнуть позволит. На красивом лице молодого человека тут же появилась та самая виноватая улыбка, которая безотказно действовала на заведующего терапевтическим отделением, но раздражала Хэнка. — К сожалению, не думаю, что доктор Манфред позволит мне взять выходной. Я... — Он запнулся. — В общем, я прошлой ночью решил покататься на инвалидной коляске, а Норт обиделась за то, что я заснул днем и не помогал ей. Она сказала, что не будет меня прикрывать, если я буду кататься. Доктор Манфред как раз выходил из ординаторской вместе с доктором Чарнас, я не успел притормозить, ну и... Андерсон с трудом удержал смешок. — Больной, что ли? — Да нет, не больной. Не больной катался, а я... — Бог мой, Коннор, тебе что, десять лет? Хэнк потянулся к верхней полке, где была представлена самая обширная — и самая изысканная, как считал венеролог, — коллекция коньяков, виски, бренди и вин во всей больнице. Андерсон пробежался пальцами по бутылкам и остановился на пятилетнем коньяке, откупоренном вчера утром. Он щедро плеснул его в бокал, оценил прозрачность, вдохнул пряный и терпкий запах и, наконец, сделал крупный глоток. — Будешь? — Он указал подбородком на второй бокал. — А, точно, тебе же нельзя. Ты ещё маленький мальчик. — Вообще-то, мне двадцать три, — терпеливо напомнил Коннор, недоверчиво косясь на светло-коричневую мутную жидкость. — И пить вредно. Тем более вам, доктор. Тем более по утрам. — Пошёл ты нахер со своими советами. — Хэнк залпом осушил свой бокал и с грохотом поставил его на стол. — Не мы такие, жизнь такая. — Извините, я не хотел вас расстраивать. — Тогда вали уже отсюда, — грубо брякнул Андерсон, ткнув Коннора кулаком в колено. — Выспался — и хватит. Нечего моим добродушием пользоваться. Лучше бы в столовую сходил. Она как раз минут через десять открывается. — Мне не хочется есть, — возразил медбрат под жалобный аккомпанемент желудка. — Да уж, я вижу, — хмыкнул Хэнк, скептически скрестив руки на груди. — На тебя смотреть страшно, худой, как черт. Будто из могилы вылез. — Да нет у меня времени, доктор. Мне нужно прибраться в сестринской, в ординаторской, разнести бумаги и анализы для доктора Манфреда, доктора Рида, доктора Бреннан, доктора Голдинга, доктора Чарнаса, ну и для Ричарда... — перечислял Коннор, по очереди загибая пальцы. — И денег нет, если честно. Я лучше заварю лапши, съем минуты за три и пойду дальше работать. Мне нельзя безделничать. — Ты чокнутый, — констатировал Хэнк, зевая. — С таким рабочим днем тебе либо в могилу к тридцати годам, либо в главврачи, что, впрочем, несильно различается. Знаешь, меня иногда пугает твоя инфантильность, сынок. Напомни-ка мне, кто это месяц назад нажрался этой сраной лапши быстрого приготовления, заработал гастрит и грохнулся на пол, агонизируя от боли, когда делал укол Трэвису? Тебе что, жить надоело, псих? — У меня зарплата только через две недели, — смущенно поведал Коннор, с умеренным интересом разглядывая свои аккуратно подстриженные ногти. — Твой братец вообще тебя дома не кормит? — Кормит, но... — Медбрат склонился чуть ближе к Хэнку и доверительно прошептал: — Однажды я рискнул и съел крылышки, которые он жарил вроде как с любовью. Мне сразу же поплохело. А его супы вообще есть не советую. Доктор Рид заходил к нам как-то раз, брат вздумал его угостить, ставит тарелку перед ним, а он как заорет: "А-а-а-а-а! Что это? Оно живое?" — Коннор продемонстрировал высокий уровень актерского мастерства, отчаянно жестикулируя и пытаясь максимально точно показать Хэнку, как именно орал Гэвин. — С тех пор я обычно предлагаю Ричарду заказывать пиццу. — Весёлая история, — рассмеялся Андерсон. — Не везёт тебе. Знаешь, мне не хочется, чтобы ты сейчас мне на руки повалился и подох. Что тогда я буду с тобой делать? Ещё обвинят в преднамеренном убийстве. — Вам не за что меня убивать, доктор. — Это ты так думаешь... Я шучу, — торопливо поправился Хэнк, увидев, как брови Коннора поползли вверх. — Пошли тогда вместе позавтракаем, бедняга. У тебя живот издаёт звуки умирающего мамонта. — Спасибо, но я как-нибудь потерплю. — О господи, этот парень невозможный, — закатил глаза Андерсон. — Да заплачу я за тебя, заплачу. Ты же совсем как ребёнок, на тебя грустного и смотреть жалко. — У меня действительно нет времени, Норт и так мною недовольна... — Слушай, ты тут не барышня, чтобы я уламывал тебя сходить со мной на свидание! — взорвался Хэнк. — Не хочешь завтракать — пообедаешь. Пошлешь их всех нахер и придёшь в столовую. Что я, тебя учить, что ли, должен? Коннор просиял почти по-детски счастливой улыбкой. — Спасибо, доктор. — Он спрыгнул со стола и ненароком коснулся плеча Андерсона. — Я обязательно приду в обед. Мне нравится с вами разговаривать. — Ага, проваливай. — Хэнк не выдержал и снова потянулся за бутылкой коньяка. Он частенько скрывал свое смущение за показной грубостью. Было глупо отрицать, что вскользь брошенный комплимент Коннора в глубине души его порадовал. У самых дверей медбрат развернулся, поправил шапочку, взглянув в зеркало, и назидательно произнес: — И вы слишком много пьете, доктор. Я должен был это сказать. Хэнк только показал средний палец. Маркус Манфред сосредоточенно свел к переносице брови и продолжил прощупывать грудь больного, пожилого мужчины по имени Стэнли Бауэрс. — Сделайте глубокий вдох и задержите дыхание, — велел он, ни на секунду не переставая напряженно вслушиваться. Бауэрс сделал так, как велел терапевт. Маркус снял стетоскоп и протянул его Ральфу Джексону, молодому интерну, который стоял позади начальника рядом со своим коллегой и задумчиво наблюдал за работой Манфреда. — Я уверен, что это эмфизема. Что скажете вы? — Доктор Манфред, это не может быть эмфизема, — влез Джерри Халахан. — Для эмфиземы характерны более продолжительные хрипы. Я ведь уже осматривал больного и пришёл к выводу, что хрипы точь как при астме. К тому же, Бауэрс сказал, что бросил курить. Зато присутствует аллергическая реакция на... — Не смеши, — отрезал Маркус, помогая надеть стетоскоп перепуганному Ральфу. — Эмфизема возникает исключительно вследствие бронхита, когда воздушные мешки в лёгких разрушены, и человек задыхается. Бауэрс буквально полгода назад лежал у нас в отделении с бронхитом. Верно, Бауэрс? — Верно, верно, доктор. — Бауэрс энергично закивал, а потом с некоторой виной в голосе добавил: — Только вот я немного... ну... Не сказал доктору... — Он мельком взглянул на бейдж, приколотый к груди Джерри. — ...Халахану, что я совсем не бросил курить. Точнее, я как бы бросал, но... — Бауэрс... — Маркус обреченно покачал головой и сел на пустующую кровать напротив пациента. — Ваша инфантильность просто сводит меня с ума! Ну как можно было не следовать простейшим рекомендациям при выписке?.. — Понять не могу, он что, наугад диагнозы ставит?.. — прошептал Ральф на ухо Джерри, сделав осторожный шаг назад. — Ага, и уколы в вену тоже. Он как гусь — метит мимо, а попадает в самую точку, — пошутил Халахан, наблюдая за разыгрывающимся спектаклем. — Тише, сейчас самое интересное начнётся. — Иногда мне думается, Бауэрс, что вы будто действительно хотите умереть и потому идёте на такие опрометчивые поступки, — говорил Маркус, театрально вскинув руки. — Если вам надоело жить, обратитесь к доктору Эрдбергу, психиатру. — Нет, доктор, вы не правы... — Я могу расценивать только как попытку суицида тот ваш поступок в прошлом году, — драматично заявил Манфред, взяв в свои смуглые крепкие ладони руку Бауэрса с таким серьёзным и печальным видом, словно бы его пациент пребывал на смертном одре. — Вы чудом спаслись, Бауэрс. Только отчаянный смельчак или глупец решили бы провести ночь на балконе. Благо был август. — Доктор, я... — Не перебивайте, Бауэрс. Подумайте, в конце концов, о вашей жене. В начале года она ведь лежала у нас с сердечным приступом. Она не переживет вашей смерти. Ральф, хоть и устроился в интернатуру позже, чем Джерри, с каждым разом все сильнее удивлялся, какое магическое воздействие на пациентов оказывает доктор Манфред с его притягательными глазами разного цвета, — небесно-голубым и травянисто-зеленым — темными мелкими веснушками на щеках и носу, томным и расслабляющим голосом, который буквально обволакивал больных и как-то почти волшебно влиял на них. Пусть со стороны это выглядело весьма глупо, Ральф внезапно ощутил безмерное уважение к Маркусу. — Для этого ли вы рождались, Бауэрс? — с надрывом спросил Манфред, опуская взгляд. — Вчера вы болели бронхитом, сегодня лежите с эмфиземой, а завтра ваши лёгкие разрушатся и вы умрёте в агонии благодаря пневмотораксу. Такого ли, такого ли хотела ваша жена, ваши дети? — Ему бы агитационные брошюрки писать, — шепнул Джерри, и оба приятеля подавились от беззвучного смеха, цепляясь за плечи друг друга. Другие больные, которые до этого играли в шахматы или листали газеты, оторвались от своих занятий и с интересом принялись наблюдать за спектаклем, который грозил перейти в караоке. — Помните, как говорилось в песне? "За те же самые давние дела — та же старая боль медленно доводит меня до безумия..." — пропел Маркус на манер Битлз своим низким, хорошо поставленным голосом. — Его просто из художественной школы выгнали, — прошептал Джерри своему коллеге, утирая выступившие в уголках глаз слезы смеха. — И из драмкружка тоже. Пришлось идти на медицинский. Ну и, конечно, здесь его приняли, у него же папаша — главврач... — Да ну? — Ральф округлил глаза и недоверчиво посмотрел на Маркуса, который ещё не спешил заканчивать свое представление. — Точно, фамилия-то одинаковая. А я и не заметил... Манфред явно их услышал. Он на секунду прервался и обернулся. В его удивительных разноцветных глазах читался упрек. Впрочем, он ничего не сказал и снова развернулся лицом к Бауэрсу. — У них вся семья такая, — продолжал Джерри, понизив голос. — Раньше здесь один хирург работал, младший сын Манфреда. Так вот, когда он работал, случилось что-то настолько ужасное, что... Ральф напряг слух — его коллега заговорил очень тихо, едва слышно. — Ужасное настолько, Ральф, что никто толком и не знает, что именно. Джексон разочарованно поднял голову. — И ты в это веришь? — Мне Даниель рассказал. А его брат — один из лучших друзей Манфреда. Так что... — Угу. Даниель — такой сплетник, какого ещё свет не видал, с ним по этой части может только Норт соперничать, даже я уже это понял, — фыркнул Ральф, скептически скрестив руки на груди. — Но в доктора Манфреда я верю, — сказал Джерри, и сейчас его голос звучал намного тверже и увереннее. — Я знаю, что он всеми силами пытаться вернуть своего сводного брата на прежнее место хирурга. Там вроде бы что-то с наркотиками связано... А наш актёр помогает ему пройти реанимацию. Ральф снова посмотрел на Маркуса, и сейчас в его взгляде читался восторг и чуть ли не благоговение. — Это очень сильно с его стороны. — Согласен. Странный он мужик, но... Как врача я очень его ценю и уважаю. Доктора Манфреда вообще весь персонал любит. А пациенты от него так вообще без ума, особенно женщины. — А что он, женат? — полюбопытствовал Ральф, теребя в руке блокнот для записей. — Да нет. Даниель сказал, он раньше встречался с Норт, и они вроде как решили остаться друзьями. — Надеюсь, я стану таким, как доктор Манфред, — мечтательно протянул Джексон, глядя, как эмоционально и прочувствованно его начальник беседует с больным. — Ему ведь не больше тридцати, а он уже заведующий терапевтическим отделением. — Тридцать один. Но тут, я думаю... Переговоры шёпотом пришлось прекратить — Маркус закончил осмотр и обернулся к интернам. — Бауэрс, завтра в десять утра у вас рентген грудной клетки. Доктора зовут Гэвин Рид, медбрат Фабиан вас к нему отведет. Тогда и проверим, Халахан, кто из нас прав. — Да, доктор Манфред. — За мной. — Терапевт кивком указал интернам на дверь. Они остановились у поста старшей медсестры. Маркус печально посмотрел на своих подопечных и неодобрительно покачал головой. — Я поклялся себе, что не буду пользоваться помощью своего отца. Я знаю, что способен устроить свою жизнь самостоятельно. Ральф на мгновение завис, зато Джерри сразу догадался, к чему клонит Манфред. — Никто и не сомневался, доктор, — живо ответил он. — Простите нас с Ральфом, пожалуйста. Мы вас ни в чем не обвиняем. Он красноречиво посмотрел на Джексона, как бы говоря: "Его очень глубоко задевает эта тема". Маркус ещё секунд двадцать молча смотрел на интернов, смущая Ральфа, но, по всей видимости, их глаза, полные уважения и обожания, убедили его. — Джексон, направляйся в кожно-венерологическое отделение к доктору Андерсону, ему нужна помощь. Халахан, идёшь со мной в сестринскую. Ральф устало закатил глаза. — Неужели снова члены разглядывать?.. — Не члены, а половые органы, — строго напомнил Маркус без тени улыбки. — Поторопись, доктор Андерсон не любит ждать. Джексон скорчил рожицу Джерри и послушно направился к лифту. — Если он решит прочесть тебе лекцию о беспорядочных половых связях, не отказывайся! Ей-богу, зрелище на миллион! — крикнул Халахан вслед своему приятелю. — Не кричи. Пошли, до конца дня ты на попечении Норт... точнее, мисс Осборн. — Маркус обошёл пост, пропустил вперёд себя Джерри и указал ему на проход в сестринскую. — А как же Кэмпбэлл, Смит и Клайн? — Не волнуйся. — Манфред доверительно улыбнулся Халахану одними уголками губ. — Я справлюсь с тремя. Доктор Чарнас мне поможет, если потребуется. Норт в сестринской расставляла по полкам медикаменты, сжав зубами ручку, и что-то отмечала в своём блокноте, когда на полке не оставалось свободного места. Увидев Маркуса и Джерри, она вынула ручку изо рта и покровительственно улыбнулась интерну. — Привет, боец, — дружелюбно поздоровалась она. — А где второй калека? — Ушёл портить свою детскую психику к Хэнку, — ответил за него Маркус в тон Норт. — Даниелю это не понравится, — напомнила старшая медсестра, посмеиваясь. — Ну да ладно. Спасибо, Маркус. Джерри, малыш, загляни к Трейси, результаты анализа крови для Эрика Джонса должны быть уже готовы. Отдашь их доктору Чарнасу, а затем возвращайся ко мне, хорошо? Интерн покраснел от удовольствия: "малыш" в исполнении приятной и красивой молодой женщины действовал безотказно. Он тряхнул огненно-рыжими волосами, заулыбался и поспешил поскорее выполнить её просьбу. Маркус только посмеялся. Во всей больнице только он и ещё пара близких друзей знали, что на самом деле за этими гладкими русыми волосами, заплетенными в свободную косу, смелыми карими глазами, причудливо вздернутым кончиком носа и полными соблазнительными губами скрывался настоящий чертенок, который, на самом деле, держал в своих маленьких, но сильных ладонях чуть ли не главную власть всей больницы. Она имела почти такой же авторитет, как Маркус и главврачи — Элайджа Камски и Карл Манфред. В ней сочетались женственность и грубость, заботливость и резкость, деловитость и храбрость. Весь день Норт носится по больнице, растаскивая по кабинетам папки с документами и отчетами, разгребает кипу дел, слушает нытье пациентов, разбирается в любовных последствиях драм в коллективе и ещё успевает закрываться в ординаторской вместе с Кэрой Бреннан, детским врачом-педиатром, где они время от времени устраивали вечер мультфильмов для Алисы Уилльямс. Маркус, который несколько лет встречался с Норт, шутя говорил, что его подруга не боится никого и ничего. Саймон добавлял: "Разве что Кэру на свидание пригласить", после чего неизменно получал в челюсть. К слову, Манфред и Осборн расстались полюбовно. Их отношения стали даже куда более крепкими, чем раньше. Норт нашла свою любовь в детском враче, Маркус — в Саймоне Эрдберге, психиатре. — Не перегружай его работой, хорошо? — попросил терапевт, проводя ладонью по бритому затылку. — Он в восторге от тебя, первое впечатление лучше не портить. — Я бы на твоём месте беспокоилась насчёт того, русоволосого, у которого на левой стороне лица много шрамов и царапин. Он узнает и увидит много нового благодаря старине Хэнку. — Его зовут Ральф Джексон. Запомни имена интернов, пожалуйста. — Ага, обязательно. Я и твоё имя пару недель запоминала, — усмехнулась Норт, присаживаясь за стол. — Выпьем чаю? — Хочешь со мной поговорить? — Я думала, это ты хочешь со мной поговорить. — И о чем же? — Знаешь, у тебя немного тем для разговора. Они все сводятся к одному. Маркус сразу же понял, к чему она клонит, но никак не отрегаировал на этот добродушный выпад в свою сторону. — У нас все хорошо, — кратко ответил он. — Ты как, не устала после ночной смены? — Я уже несколько лет в таком темпе работаю, и, как видишь, живу, — меланхолично напомнила Норт. — Не сказка, конечно, но у меня много помощников. — Ну и где они? — насмешливо поинтересовался Маркус, заглядывая через плечо старшей медсестре, гордо восседавшей на столе, будто бы она могла прятать кого-то позади себя. — А вот не знаю, — ворчливо буркнула Норт, уперевшись ладонями в поверхность стола. — Зять твой, наверное, как обычно болтает с твоим мужем вместо того, чтобы ухаживать за больными. Манфред только закатил глаза и ничего не сказал, мол, есть ли смысл с женщиной спорить? — Хорошо, а где Коннор? Вчера вечером я обошёлся с ним немного резко. Надеюсь, он не обиделся. — Его обидишь, как же, — фыркнула Норт и скрестила руки на груди. — К тому же, ты наказал его за дело. Нечего было в этой коляске кататься! Когда он в тебя врезался, на шум все отделение сбежалось. Я не удивлюсь, если среди них были и зеваки с других этажей. А я ему сказала: "Детка, я больше не буду тебя прикрывать перед доктором Манфредом, хватит с меня". — То есть раньше так и было? — уточнил Маркус, с удивлением вскинув брови. — Ну... да, что-то вроде того, — смущенно ответила Норт, старательно пряча взгляд. — Но я вчера обиделась на него и даже немного накричала. Представляешь, он уснул в сестринской, потому что, видите ли, он устал! То есть работать сударь не изволит, а покататься по отделению на инвалидной коляске — всегда пожалуйста! Тогда я сказала, что пусть больше не ждёт для себя прикрытия в моем лице. — Это жестоко. — Он вообще какой-то странный в последнее время. Заходил минут десять назад, принес мне кофе и куда-то пропал, а да этого где-то час действовал мне на нервы и ныл, что хочет есть. Я дала ему денег на шоколадку и чай и отправила вон из сестринской. — Очень странно, — нахмурился Маркус. — Каждый раз, когда я видел Коннора, он исправно работал. Недавно помогал мне и Джошу подготовить Алерта для операции. Правда, он не любит делать клизмы, но... — Да нет, мальчик он хороший, трудолюбивый. И брату своему помогает, хотя Ричард своим поведением уже давно в нос просит, и со стариной Хэнком сблизился, и прибирается чисто, и даже еду разносит, если его попросить. Немного странный, правда — я однажды застала его за тем, как он свою кровь с расцарапанной руки слизывал и называл это дезинфекцией, у меня чуть волосы на голове не зашевелились — но в целом, Маркус, спасибо за такого помощника. — Да при чем тут я. Ричард привёл его, а я согласился, раз уж старший брат поручился за младшего. — Давай все-таки выпьем чаю? — предложила Норт, указывая подбородком на небольшой кремовый торт, который находился на столе и явно ожидал своего часа. — Ты, я смотрю, не прочь поболтать. Маркус красноречиво взглянул на гору ещё не рассортированных медикаментов. — Я-то не прочь, но папа и мистер Камски тебе не за чай платят. У меня ещё трое пациентов на повестке дня. Вот во время обеда и встретимся. А ещё лучше — пригласи Кэру пообедать вместе. Не думаю, что она откажет. Самоуверенная и спокойная улыбка Норт тут же сошла на нет, а щеки залились краской. — Да?.. Мне кажется, я её раздражаю. — Не больше, чем меня, — парировал Маркус, едва заметно улыбнувшись. — Я наоборот уверен, что ты ей нравишься. Она так тепло на тебя смотрела. — Ой, да брось. — Норт небрежно махнула рукой, но прикушенная губа и с трудом скрываемая улыбка говорили о том, что ей приятны эти слова. — Это же Кэра, она на всех так смотрит, даже на тебя. Да и вообще, такие, как она, не бывают... ну, такими, как я, — шёпотом прибавила она, предварительно оглянувшись, чтобы убедиться в том, что их никто не подслушивает. — Это уже не тебе решать, — строго напомнил Маркус. — Я ведь тоже... Ну, не думал, что такое случится со мной. — Я вообще её не понимаю! — вдруг воскликнула Норт, резко спрыгивая со стола. — То за руку меня хватает, то ни к селу ни к городу говорит, что я красивая, а то почти не обращает на меня внимания и весь день общается с этим гигантом Голдингом. — Старшая медсестра вернулась к медикаментам и принялась рьяно выставлять их на полки в соответствии с их предназначением. — Ты представляешь, позавчера она... Маркус догадался, что дальнейшее пребывание вместе с Норт грозит обернуться рядом задушевных бесед на тему Кэры, которые включали бы в себя все, что бы хоть как-то касалось детского врача-педиатра: от тайного скрытого смысла её жестов и слов до жарких обсуждений по поводу ориентации Бреннан. Манфред очень любил свою подругу, особенно учитывая то, что он вел себя точно так же, когда был влюблен в Саймона, если не хуже, а Норт терпеливо и увлеченно распутывала все те клубки любовных драм, что они вместе с психиатром сами и запутали, но так долго бездельничать он не мог по своей натуре — и так уже засиделся, пора бы и поработать, а поговорить можно и после, например, в обед или вечером. Поэтому Маркус театрально прокашлялся, тем самым прерывая эмоциональный монолог старшей медсестры, закатал рукав и посмотрел на свои часы с золотым ремешком, подаренные отцом на его тридцатый день рождения, и громко провозгласил: — Я бы и рад поговорить с тобой, но пациенты ждут, а время идёт. В нашем деле нельзя допускать лености. Встретимся в обед. И он растворился быстрее, чем Норт успела хоть как-то на это отреагировать. — Это только ради того, чтобы сотый раз мне свои дурацкие часы продемонстрировать, — буркнула она себе под нос, разрезая большой кусок широкого бинта на два средних. — Мажор! — крикнула она ему вслед, надеясь, что Маркус её ещё слышит. — Второй Камски! Знаю я твои дела, как же! Белобрысые, голубоглазые и зовутся Саймоном! Манфред ничего не ответил, и Норт, вздохнув, уже молча продолжила работу. Кэра Бреннан, молодая женщина-врач с матово-синими глубокими глазами, молочно-белой кожей, аккуратным носиком, тонкими губами и короткими светло-русыми волосами, склонилась над своей маленькой пациенткой, Алисой Уилльямс, и через стетоскоп слушала её сердцебиение, и с каждой секундой её красивое лицо становилось все более мрачным — сегодняшний осмотр девочки оставлял желать лучшего. Повышенное давление вкупе с ярко выраженной аритмией говорили только об одном — рак сердца немилосердно прогрессирует, и одним пассивным лечением уже ничего не добиться. Чтобы избавиться от опухоли, пусть пока и небольшой, придётся прибегнуть к усиленной терапии. И, очевидно, Алису переведут в онкологичечкое отделение, и тут уж Кэра ничего не сможет сделать. — Доктор Бреннан, вы ведь меня вылечите? — Девочка заговорила так неожиданно и внезапно, что девушка-врач невольно вздрогнула. — Ну конечно. — Она тепло улыбнулась Алисе. — Конечно, дорогая. Все будет хорошо. — Я слышала, как вы ночью говорили с доктором Голдингом, — тихо сказала девочка, пристально глядя в синие глаза Кэры. — Вы говорили, что у меня рак. Я знаю, что это неизлечимая болезнь. И она печально опустила взгляд. У молодой женщины защемило сердце, впрочем, как и случалось каждый раз, когда она смотрела на это крошечное невинное создание, которое, конечно же, не заслуживало своей незавидной участи. Тёмные волосы были все еще блестящими и густыми, но Кэра с ужасом осознавала, что вскоре они поредеют и потускнеют, сияние карих наивных глаз померкнет, вместо здорового рдеющего румянца на лице будет лишь болезненная голубоватая бледность, а темно-синие мешки под глазами лишь увеличатся. — Это не так, Алиса, — мягко произнесла женщина-врач, взяв маленькую сухую ладонью в свою. — Почти любую болезнь можно вылечить на ранних стадиях. — А у меня ранняя стадия? — с надеждой спросила девочка. Кэра кивнула, не переставая улыбаться. Если бы только её юная пациентка знала, какое облегчение она испытала, когда оказалось, что рак сердца был диагностирован как раз вовремя — Тодд догадался отвести свою дочь в больницу, когда она начала жаловаться на боли в груди. Одно лишь тревожило девушку: когда дело дойдёт до операции (а она не сомневалась, что так оно и произойдёт), семья Уилльямсов, состоящая из безработного отца Тодда, которого бросила жена и который явно время от времени баловался наркотиками, и его дочери Алисы, никак не сможет её оплатить. Можно, конечно, устроить сбор средств или попытаться провести девочку по разным программам, например, неблагополучных семей или по сертификатам родителей-одиночек, но станет ли Тодд сотрудничать с ними?.. Если он любит свою дочь, наверное, станет, однако... — Доктор Бреннан! — И снова голос Алисы резко вырвал её из раздумий. — Пожалуйста, только не бойся ничего, дорогая. Доктор Голдинг обязательно вылечит тебя, я обещаю. А я буду помогать ему всем, чем только смогу. — Кэра погладила её по темным волосам. — Вот увидишь, совсем скоро ты вернешься домой, здоровая и счастливая. Ты встретишься со своими друзьями, снова будешь ходить в кино, есть мороженое, играть в видеоигры, спать до часу дня, гулять до ночи, пропускать уроки — все, что захочешь. Обещаю: все будет хорошо. И тут женщина поняла, что она и сама в это верит. — Правда, нам придётся перевести тебя в онкологичечкое отделение к доктору Голдингу, — с некоторой виной в голосе прибавила она, не выпуская руку Алисы из своей. — И вы совсем-совсем никогда не будете ко мне заходить? — Девочка широко распахнула свои печальные шоколадные глаза. — Я буду каждый день тебя навещать, — прошептала Кэра, чуть крепче сжав чужую ладонь, которая казалась ей совсем маленькой по сравнению со своей собственной. — А раз в месяц будем устраивать вечер мультфильмов в ординаторской вместе с мисс Осборн, сойдёт? — Пообещайте, что не бросите меня, — попросила Алиса так наивно и по-детски, что у женщины от жалости чуть слезы на глаза не навернулись. — Я уже пообещала. — Нет, вы поклянитесь! — никак не могла успокоиться девочка, и Кэра сдалась. — Клянусь. Они переплели свои мизинцы, и впервые за долгое время Алиса улыбнулась, тепло и искренне. — Жаль, что не вы моя мама, доктор Бреннан, — услышала женщина, покидая палату малышки. — Тогда она бы нас не бросила. "Не всем людям везёт", — думала Кэра, направляясь в ординаторскую, чтобы сложить в папку анализы и документы, касающиеся болезни Алисы. — "Конечно, случается так, что дети болеют и умирают. Но ведь я для того и живу, чтобы этому помешать. Если один здоров и счастлив, а другой умирает, не прожив и седьмой доли того времени, что мог прожить, это несправедливо. Нужно бороться. В любом случае". Кэра слишком глубоко погрузилась в свои мысли и поэтому не заметила молодого мужчину в врачебном халате, в которого так неловко врезалась. Мужчине было на вид лет тридцать. Аристократически бледная кожа, ярко-голубые ясные глаза, короткие волосы цвета спелой пшеницы, тонкие губы и крупный, с горбинкой нос выдавали его арийское происхождение. — Кэра? — Ой, Саймон! Извини, пожалуйста, я тебя не заметила. Немного задумалась... — Женщина неуклюже повернулась на каблуках, анализы и документы соскользнули с рук, и на пол обрушился целый поток бумаги. Кэра вздохнула, присела на корточки и принялась терпеливо собирать плоды своей долгой и упорной работы. — Ничего. — Саймон наклонился рядом с ней и помог поднять историю болезни Алисы. — Как жизнь, процветаешь? — Да, все хорошо. Спасибо за помощь. Ты ведь что-то хотел, да? — Ну... — Мужчина со смущением переминался с одной ноги на другую и сконфуженно улыбался. — Может, пообедаешь сегодня с нами? Норт предложила тебя позвать. — Норт? — На губах Кэры промелькнула быстрая, едва заметная улыбка. На самом деле, ей было всегда приятно находиться рядом со старшей медсестрой: Норт Осборн относилась к ней как-то по-особенному тепло и внимательно, и это, безусловно очень нравилось Кэре. Она всякий раз была не прочь провести с ней время, но кое-что мешало ей согласиться на предложение Саймона. Во-первых, врач-педиатр была почти незнакома с друзьями Норт — Маркусом Манфредом, Джошем Чарнасом и Саймоном Эрдбергом. За все время работы в больнице девушка успела буквально дюжиной слов перекинуться с заведующим терапевтическим отделением. О нем она знала только ту информацию, что "по секрету" рассказывали ей Норт или Даниель. Все их ремарки сводились к одному: это сильный, волевой человек с незаурядными способностями к театральному искусству и живописи, владелец внушительного особняка на окраине Детройта, сын главврача, Карла Манфреда, сводный брат Лео Манфреда, который когда-то работал здесь хирургом, и по совместительству бывший молодой человек самой Норт. С Саймоном Кэра время от времени общалась, но это происходило исключительно из-за того, что врач-педиатр путала его с Даниелем. Оба брата-близнеца по каким-то причинам обожали разыгрывать своих коллег, по очереди прикидываясь друг другом и на ходу создавая совершенно невообразимые истории. Даниель, рыдая от смеха и роняя на пол шприцы, однажды рассказал девушке, как они с Саймоном в первые дни своей работы в больнице чуть не свели с ума бедного Маркуса, который думал, что Даниель и Саймон Эрдберг — один человек (тогда они оба работали медбратьями и потому носили одинаковую униформу) и, случайно увидев их в сестринской вдвоём, подумал, что у него уже совсем шарики за ролики заехали. Кэра слушала Даниеля и смеялась, а оказалось, что все это время с ней беседовал Саймон. Во-вторых, девушка уже успела пообещать совместный обед онкологу Лютеру Голдингу, своему самому близкому другу во всей больнице, не считая, конечно, малышки Алисы. Чернокожий великан поначалу немного её пугал, но, когда она увидела, как бесстрашно и доверчиво к нему льнут детишки из её отделения, Кэра поменяла свое мнение и решила узнать онколога получше. Впоследствии она ни разу не пожалела об этой странной дружбе — Лютер оказался удивительным человеком, с которым врач-педиатр просто обожала проводить время. — Прости. — Девушка виновато улыбнулась. — Может, в другой раз? Я уже договорилась пообедать с Лютером. Мы каждый день вместе чай пьём. — Можно и вшестером посидеть. Саймон, по всей видимости, не собирался так просто от неё отстать. Он обогнал её и преградил путь к дверям ординаторской. Такое упрямство поразило Кэру. — Вам настолько скучно в своей компании, что вы решили пригласить меня? — засмеялась врач-педиатр, тщетно пытаясь обойти психиатра. — Да нет, что ты, — пробормотал Эрдберг. — Это была идея Норт. — Так почему бы Норт самой не пригласить меня, а не посылать друзей? — снисходительно поинтересовалась Кэра, нахмурив аккуратные ровные брови. — Ну... — Саймон вновь замялся и принялся кусать губу. — Она немного стесняется, пойми её. — Норт? Стесняется? — переспросила врач-педиатр, уверенная, что ослышалась. — А, неважно. — Эрдберг почему-то покраснел и отвел взгляд. — Вообще, забудь об этом разговоре, ладно? Просто... Ну, я хотел сказать, что Норт хотела бы видеть тебя рядом с собой, но, знаешь, не совсем в качестве друга... Кэра решительно не понимала слов Саймона. По её мнению, он говорил какие-то совсем странные вещи. — Что-что? А в качестве кого? Психиатр молча посмотрел ей в глаза, встретил в них непонимание, отчего-то смутился ещё сильнее, буркнул: "Я пошёл", развернулся и быстрыми шагами направился к лифту. Девушка проводила его задумчивым взглядом и уже хотела потянуть на себя ручку двери ординаторской, как на её плечо легла чужая ладонь, темнокожая, широкая и тяжёлая. Кэра вздрогнула, но потом расплылась в улыбке. — Привет, Лютер. — Ты разговаривала с Эрдбергом, психиатром? — спросил онколог вместо приветствия, открывая дверь ординаторской. — Да, он приглашал меня пообедать в их компании. — И ты, конечно, согласилась. — А вот и нет. Я все равно никого, кроме Норт, близко не знаю. К тому же, у меня сейчас чаепитие с моим лучшим другом. Лютер наконец улыбнулся и подошёл к чайнику. — Я никогда бы не подумал, что ты нравишься Эрдбергу. По нему этого не видно. — Так Саймон тут и не при чем, — пояснила Кэра, с трудом сдерживая смех. — Ты что, подумал, что он меня на свидание пригласил? — Ты очень хорошенькая, это было бы неудивительно. — Лютер повысил голос, чтобы бульканье кипятящейся воды не заглушило его слова. — Спасибо, — поблагодарила его девушка, извлекая из холодильника плитку горького шоколада, приобретенную ещё утром в автомате с едой за пару долларов, — но, во-первых, тогда это было бы скорее похоже на какое-то свидание для бедных, а во-вторых, я с Саймоном почти никогда не разговаривала, а если все же приходилось, то это происходило по ошибке, потому что я путала его с братом. — Почему тогда он так внезапно тебя пригласил? — не унимался Лютер, разливая кипяток по кружкам. — Он вроде бы выполнял просьбу Норт, — пожала плечами Кэра, тщательно разламывая плитку на несколько равных частей. — Норт? — При упоминании имени старшей медсестры онколог почему-то вздрогнул. — Хм, а это ведь уже не первый раз. Знаешь, я бы на твоём месте... Врач-педиатр уже приготовилась с интересом его слушать, но Лютер внезапно замолчал и никто так и не узнал точных рекомендаций от Голдинга насчёт Норт. Он поставил две кружки на кофейный столик и взял свою долю шоколада. По его напряженному взгляду было видно, что он рвался что-то сказать, но по каким-то причинам не делал этого. Кэру это встревожило, но она не подала виду и лишь поблагодарила друга за чай. Они молча наслаждались горячим напитком и натуральным горьким шоколадом с фундуком в течение двух минут. Когда донышко её кружки громко стукнуло по стеклянной поверхности кофейного столика, девушка вздрогнула и решила первой нарушить молчание. — Алису Уилльямс, возможно, придётся перевести в твое отделение, — внезапно выпалила она таким тоном, словно бы вела речь о совершенно будничных и не интересующих её вещах. Брови Лютера поползли вверх. — Неужели все настолько плохо? — Он прекрасно понял все без лишних слов. Кэра кивнула, не в силах ответить вслух. Онколог с сочувствием положил свою тяжёлую ладонь на её плечо. — С каждым днем симптомы все хуже и хуже, — с трудом проговорила она, едва сдерживая слезы. — Ты бы видел результаты последней ЭКГ. Давление тоже скачет то вверх, то вниз. Мы не сможем не прибегнуть к хирургическому вмешательству. — Кэра, это было ясно с самого начала, — мягко проговорил онколог и ободряюще улыбнулся. — Без операции нам точно не обойтись. Но мы справимся с этим. — Он по-дружески приобнял её за плечи. — Всё будет хорошо, правда. Я даже могу направить Тодда Уилльямса в нужное русло, чтобы он получил финансовую поддержку как безработный отец-одиночка, ухаживающий за ребёнком-инвалидом. Вот увидишь, все образуется. Мы сможем помочь Алисе. Это всего лишь первая стадия болезни. Мы справимся. Кэра лишь всхлипнула, спрятав мокрое лицо в ладонях. — Она действительно так много для тебя значит, — задумчиво заметил Лютер, погладив подругу по коротким светло-русым волосам. — Я... я не знаю, как так вышло, — обескураженно прошептала девушка, сглатывая комок, подступивший к горлу. — Но я нужна ей. А она нужна мне. Понимаешь? — Понимаю. Кэра слегка успокоилась. Она вытерла мокрые от слез глаза тыльной стороной ладони, размазывая тушь и подводку, и шмыгнула носом. — Разве я бы не удочерила её, если бы могла? — шепнула она, обращаясь скорее к самой себе, нежели к Лютеру. — Я видела синяки на её шее и бедрах. Алиса ничего мне не сказала, но я знаю: это все Тодд. Я не сомневаюсь, что он принимает наркотики и срывается на девочку из-за голода. — Кэра... — Мы можем подать в суд, — продолжила девушка, не слушая своего друга. — Или обратиться в органы опеки. Или в социальную службу. Даже если мы полностью удалим опухоль и Алиса вернётся домой, ей будет небезопасно жить бок о бок с Тоддом. Там, наверное, жутко грязно, пыльно, и есть нечего... — Кэра, я понимаю, ты всей душой и сердцем привязалась к девочке, — прошептал Лютер, протягивая врачу-педиатру свою долю шоколада. — Но тут мы точно ничего не сможем исправить. Избавиться от рака — да, потому мы с тобой и здесь. Стать ей родителями — нет. Это уже не входит в наши полномочия. — Но... — Кэра попыталась что-то беспомощно возразить, но онколог поднял руку и мягко остановил её. — Только подумай, на какой стресс ты её обречешь, если вдруг тебе удастся лишить Тодда родительских прав. Ты же не можешь заглянуть ей в душу. А если ей вовсе не хочется, чтобы её разлучали с отцом? — Алиса сказала, что жалеет, что не я её мама, — глухо пробормотала Кэра, глядя куда-то в пустоту. — И у нас нет причины сомневаться в искренности этих слов. Но, скорее всего, твои старания приведут либо к тому, что ей придётся до шестнадцати лет жить в детском приюте, либо к тому, что кто-то её удочерит, и тогда ты точно потеряешь всякую связь с ней. — Но почему?.. — Сама подумай. Ты не замужем, у тебя невысокий доход. Алиса — инвалид, у которого рак сердца. Одинокой женщине с маленьким бюджетом никогда не позволят удочерить ребёнка-инвалида. Это звучало так жестоко, что Кэра не выдержала и снова заплакала. Она знала, что Лютер не имел цели как-то оскорбить или задеть её, но от этого менее больно не стало. В сущности, онколог говорил чистую правду. Если суд, положим, и удастся выиграть, то Алиса просто навсегда останется без родителей, потому что ни один приют не разрешит вечно занятой в больнице молодой одинокой женщине стать опекуном для тяжелобольной девочки. — Да, — срывающимся голосом произнесла Кэра. — Да, ты верно говоришь. Лучше совсем ничего не предпринимать. — Вот видишь. — Лютер привлек её к себе и заключил в свои тёплые крепкие объятия. — Не обижайся, — прошептал он, погладив девушку по спине. — Не все зависит от нас, понимаешь? — Понимаю, — пробормотала Кэра, прижавшись лицом к его груди. — Но это несправедливо. — Прошу прощения, мне здесь заняли место в очереди... Красивый молодой человек с густыми темными волосами, внимательными и спокойными карими глазами и россыпью родинок на лице и шее, растолкал локтями недовольных коллег, ожидающих обеда, чуть не ушиб своим подносом какую-то молодую девушку-санитара, наступил на ногу рентгенологу Гэвину Риду, который тут же разразился злобными ругательствами в адрес медбрата, и, наконец, бесконечно извяняясь и переминаясь на месте, уткнулся лицом в спину немолодого мужчины с серебристо-седыми вьющимися волосами длиной до плеч, который от юноши такого предательства явно не ожидал. Он вздрогнул и рефлекторно развернулся. Впрочем, когда он увидел улыбающееся и излучающее радушие лицо Коннора, складка между его бровей разгладилась, и он лишь сердито фыркнул: — Твою мать, тебя что, никто правилам этикета не обучал? — А что такое? — Медбрат наивно похлопал длинными девичьими ресницами. Хэнк невольно поразился таким поведением Коннора. Он никак не мог понять, игра ли это со стороны молодого человека, или он действительно искренне не понимает своих ошибок. — Издеваешься? — буркнул венеролог, поставив себе на поднос стакан с чёрным крепким чаем и долькой лимона. Медбрат посмотрел на него и сделал то же самое. — Ты без очереди полез, дубина! — Вы заняли мне очередь, доктор! — почти весело воскликнул Коннор, сияя улыбкой. Хэнк хмуро покачал головой. — Ты невыносим, ты знал это? С чего бы я должен занимать тебе очередь? — Я почему-то подумал, что вы так и сделаете. — О боже, дай мне сил... — прошептал венеролог, воздев глаза к небу. — Ладно уж. Выбирай. — Он кивком указал на блюда, у каждого из которых стоял ценник. — Вы за меня заплатите? — уточнил Коннор, наклоняясь, чтобы поближе рассмотреть предлагаемые блюда. — Я же сказал, что заплачу, — прорычал Хэнк, теряя терпение. — Я просто удостоверился. Вы же не заняли мне место в очереди. Теперь моё доверие к вам утрачено. Венеролог с подозрением покосился на Коннора, но лёгкая полуулыбка на губах медбрата свидетельствовала о том, что молодой человек шутил. Хэнк взял себе бизнес-ланч из раздела "фаст-фуд", включающий в себя двойной чизбургер, маленькую пачку жареного картофеля, шоколадно-апельсиновое пирожное, два куриных наггетса и сырный соус. Фабиан внимательно изучил этот набор, после чего открыл рот, явно намереваясь что-то сказать, но венеролог поспешил покинуть очередь, пока Коннор не испортил ему аппетит, предварительно бросив на поднос медбрата пятидолларовую бумажку. Он сам обычно укладывался в три с половиной доллара, так что полагал, что столько же и молодому человеку хватит на обед. Фабиан решил пообедать греческим салатом, рисом, тунцом, булочкой с корицей и стаканом клюквенного морса. — Спасибо, что оплатили мой обед, — произнес он, протягивая Хэнку сдачу, но тот лишь покачал головой. — Да оставь себе, меня это нищим не сделает. — Я вижу. — Коннор с отвращением сморщил нос. — Вам нужно уменьшить количество потребляемого фаст-фуда. Это может привести к повышенному холестерину. — Ага. Я тебя забыл спросить, — фыркнул Хэнк, отхватив зубами крупный кусок чизбургера. — Так беспокоишься обо мне или что? — Да, беспокоюсь, — совершенно спокойно подтвердил Коннор без тени смущения. — Ваше пристрастие к алкоголю и фаст-фуду однажды вас погубит, доктор. — Ты портишь мне аппетит. — Хэнк театрально закатил глаза. — Извините. Несколько минут они ели молча. Венеролог сосредоточенно поглощал жареный картофель, щедро сдобренный сырным соусом, и исподтишка поглядывал на Коннора, который опустошал тарелки с едой со скоростью света — видимо, он был действительно очень голоден. Внезапно Хэнк почувствовал к нему какую-то жалость. Или же здесь было что-то ещё? — Доктор. — Длинные тонкие пальцы медбрата непроизвольно отщипывали кусочки теста от булочки с корицей. — Вам что-нибудь известно о Сесиль Марен? Венеролог вздрогнул, услышав это имя. — Сесиль? — переспросил он, уверенный, что ослышался. — Откуда ты... — Неважно, — с нетерпением прервал его Коннор. — Просто расскажите все, что знаете об этой девушке. Пожалуйста. А я после вас. Хэнк заметно напрягся. Синие глаза с сомнением метались по лицу медбрата; венеролог решал, можно ли доверять молодому человеку. В конце концов он, по-видимому, пришёл к выводу, что Фабиан достоин знать правду, и, собравшись с духом, начал. Потому что больница города Детройт — загадочное место. — Сесиль Марен — медсестра, — нехотя поведал Хэнк, вгрызаясь в куриный наггетс. — Она работала здесь лет пять назад, пока её не пришлось определить в психиатрическое отделение. — Почему? — Ну... Венеролог замялся и, опустив взгляд, проявил неумеренный интерес к шоколадно-апельсиновому пирожному. — Ну? — поторопил его Коннор. — Изнасиловали её, — огрызнулся Хэнк, смущаясь и старательно отводя взгляд. — Чего так смотришь? Сам спросил. — Прошу прощения, — рассеянно пробормотал медбрат, обводя бледным тонким пальцем контуры стакана с клюквенным морсом. — Продолжайте, пожалуйста. — А что продолжать? Если честно, я и сам почти не знаю подробностей этой истории. Я и эту Сесиль от силы пару раз видел, не больше. У меня тогда... Ну, были другие заботы, — буркнул Хэнк. — Не до неё было. Коннор вспомнил, что говорил ему Даниель: примерно пять лет назад у венеролога как раз умер сынишка, и Андерсон погрузился в пучину депрессии, подкрепляемую ежедневными попойками, сигаретами и ужасным режимом сна. Медбрат понял, что наступает на опасную почву и поэтому поспешил сменить тему. — Ладно, я понял. Так что насчёт Сесиль?.. — А? — Хэнк, казалось, потерял нить разговора. — Сесиль? Она пропала. — Пропала? — Ага. Исчезла примерно через неделю после того, как заболела и легла в больницу. Никто не знает, где она. Сейчас Сесиль считается без вести пропавшей. — И все? — слегка разочарованно переспросил Коннор. — А ты, должно быть, ожидал кровавых историй? — рассердился Хэнк. — Нет, представь себе, не все. Было в этом что-то очень тёмное и нехорошее. Иногда такие слухи ходят, что дурно становится. Непонятно, чему из этого можно верить. Но, черт побери, я ничего не знаю, и даже не спрашивай! — Он протестующе вскинул руки. — Не знаю, и знать не хочу. Мне нет дела до чужих проблем, своих полно, и в чужом дерьме я копаться не намерен... А тебе-то это зачем? Откуда ты вообще узнал про эту Сесиль? — Вчера вечером, когда доктор Манфред выписал мне ночную смену, я гладил халаты для врачей, — тут же начал Коннор. — Из кармана одного из халатов выпала маленькая розовая книжка. Я заинтересовался и пролистал её. На первой странице было написано имя Сесиль Марен. Я пришёл к выводу, что она принадлежит кому-то из пациенток или медсестер, но все уже спали, и я решил, что найду её владельца с утра. Потом, правда, я совсем про неё забыл, а сейчас снова вспомнил и спросил вас, вот и все. — Интересно, почему здесь пустая записная книжка Сесиль, если она пропала пять лет назад, — задумчиво заметил Хэнк. — Она и сейчас со мной. Хотите посмотреть? — Валяй, — нарочито безразлично буркнул венеролог, придвигая свой стул поближе к Коннору. Медбрат извлек из своего кармана маленький блокнотик кричащего ярко-розового цвета, усеянный блестками и разрисованный бабочками — Хэнк видел подобные записные книжки у девочек лет десяти. Андерсон пожал плечами и пролистал страницы. Действительно, на самой первой странице, под витиеватыми бледно-розовыми завитушками было крупным округлым почерком выведено: "Этот блокнот является собственностью Сесиль Марен". Остальные страницы были совершенно пусты, тут Коннор не обманул. — Бесполезная вещица, — констатировал Хэнк, скептически сложив руки на груди. — Может, какой-нибудь шутник обзавелся новой записной книжкой и решил взять себе псевдоним "Сесиль Марен", а потом забыл про неё и где-то обронил. Забирай свои бумажки. — Постойте, доктор. — Коннор мягко остановил руку венеролога, который уже небрежно захлопнул блокнот. — Мне показалось, что на последней странице что-то было. — Тебе показалось, — заверил его Хэнк, лениво открывая последнюю страницу. Его синие глаза округлились от удивления. — Гляди, а и вправду какие-то слова. Странно, как это я их не увидел? — Я и сам их не заметил, — пробормотал Коннор, напряженно вчитываясь в текст. Венеролог нетерпеливо придвинул к себе записную книжку, и медбрату пришлось изогнуть шею и читать наискосок — он слишком сильно уважал Хэнка, чтобы идти наперекор ему. "Она так уродлива, что наводит ужас, Когда смотрит в небо. Чтобы не испугаться, Свет не дотрагивается до её лица. Поэтому она должна прятаться днем. Но она не хочет, чтобы свет боялся. Она живет в тени, пока свет не уйдёт. Но вот она видит звезду, сверкающую в сумерках, И она молит: "Мне бы немного румянца на щеки... Утренняя звезда, Освети мой лик, Брось тёплый луч На моё уродство, Скажи мне, что я не одна". — Это стихотворение, — выпалил Коннор, чрезвычайно довольный своей догадкой. Хэнк закатил глаза. — А то я не понял. Не слишком-то складное, кстати, находишь? — Может быть, она сама его написала, — предположил медбрат, про себя перечитывая стихотворение и слегка шевеля губами. — Интересно, она говорит о себе? Она действительно была некрасивой, доктор? — Ну, нормальной она была, — смущенно пробормотал Хэнк, раздраженно цокая языком. — Она вам нравилась? — не унимался Коннор, пытливо вглядываясь в лицо венеролога, словно бы стараясь отыскать в нем какие-то скрытые знаки. — Эта информация тебе зачем? — вздохнул Андерсон, сердито качая белой как лунь головой. — Я же сказал, не до неё мне было. Вроде бы девушка как девушка. Не помню я, Коннор. Но я не думаю, что она была такой уж уродиной... — А что такое "Утренняя звезда"? — Сынок, ты задаешь слишком много вопросов, — буркнул Хэнк, поставив перед собой стакан с чаем. — Я не знаю, как тебе ещё это объяснить? Даже так: не знаю, знать не хочу и тебе не советую. — Но почему? — Коннор понял, что снова задал вопрос и поспешно прикусил кончик языка, но венеролог лишь махнул рукой. — Я пошёл, работы полно, — угрюмо пробормотал Хэнк, поднимаясь с места. — Нет, подождите. — Медбрат вскочил и упрямо потянул Андерсона за рукав медицинского халата, и тот на удивление покорно и смиренно снова опустился на стул. — Я вас не понимаю. Прошу, объясните, что вы хотели сказать. — В общем... Не советовал бы я тебе задерживаться по вечерам, сынок, — небрежно бросил Хэнк, методично размешивая сахар чайной ложкой и избегая встречаться взглядом с внимательными и задумчивыми карими глазами Коннора. — Я подробностей не знаю, но, говорят, тут творится всякое... Медбрат догадался, что больше из венеролога ничего выжать не удастся. К тому же, почему-то молодому человеку стало совестно. Если Хэнк по каким-то причинам ничего не хочет говорить, значит он, Фабиан, не достоин этой правды. Быть может, со временем все откроется... Андерсон внезапно накрыл руку Коннора своей широкой тяжёлой ладонью и прошептал, ни к кому в отдельности не обращаясь, скорее к самому себе: — Что-то страшное грядет, сынок. — Синие глаза отстраненно уставились в пространство. — Я чувствую это. Коннор с интересом заглянул на кухню, где вовсю творил — или, скорее, химичил — его старший брат Ричард, с которым он имел удовольствие — весьма сомнительное, больше смахивающее на Божью кару или пытки у гестапо, как думал молодой человек, — делить квартиру. Анестезиолог-реаниматолог сосредоточенно что-то помешивал в кастрюльке, сжав губы и нахмурив брови; у него всегда было такое сосредоточенное и напряженное выражение лица, когда он готовил. Братья были очень похожи друг на друга внешне — и в то же время были совсем разными. У Коннора были тёмные тёплые глаза, у Ричарда — льдисто-голубые и по части теплоты и дружелюбия сравнимые разве что с жидким азотом. Коннор был не очень высоким, его рост составлял примерно 178-179 сантиметров, Ричард же возвышался над другими людьми подобно почти двухметровой статуе и уступал разве что Лютеру Голдингу. У Коннора было стройное тело, незаметные, но тугие мышцы и худенькие длинные ноги. Ричард, помимо высокого роста, гордился широкой мощной спиной, мускулистыми руками и сильными ногами. Коннор был добродушным, любопытным и энергичным. Ричард же был известен своей безэмоциональностью, холодной рассчетливостью и абсолютным неумением расслабляться. И так далее... — Чем сегодня... гм... порадуешь? — осторожно поинтересовался Коннор, фамильярно заглядывая через плечо брату. — Спагетти с томатным соусом, — холодно произнес Ричард, на глазок отмеряя щепотку соли и бросая её в кипящую воду, причём с таким видом, будто бы это был магический порошок, который нужно было добавить в снадобье или зелье. Медбрата так и передернуло. — Не мешай, пожалуйста. Это тонкое искусство. Коннор с облегчением вздохнул. Импровизированную пасту от старшего брата, по крайней мере, можно было класть в рот. Значит, голодным он не останется. — Жду с нетерпением, — подбодрил Ричарда юноша, похлопав его по плечу. — Приходи через пятнадцать минут, все будет готово. Коннор скрылся в своей комнате. Он распахнул шкаф, пробежался длинными тонкими пальцами по стопке сложенных домашних футболок и остановился на небесно-голубой с какой-то драматичной и претензиционной надписью, смысл которой медбрат никак не мог понять. Молодой человек расстегнул рубашку и внимательно разглядел свое отражение в зеркале. Красивое бледное лицо, тёмные с поволокой глаза, чувственные губы, завитушка, выбивающаяся из прически, аккуратные брови, множество родинок на лице, на шее и груди — у выделяющихся ключиц и рядом с правым соском. Коннор окинул оценивающим взглядом самого себя и пришёл к выводу, что выглядит потрясающе, несмотря на некую усталость, сквозящую в тонких чертах лица — впрочем, как и всегда. Себя, а в особенности свою идеальную внешность и острый ум, медбрат любил искренне и всей душой. Это видели другие, за что молодой человек и получил ремарку "самовлюбленный" от Норт. Коннор облачился в чистую домашнюю футболку и джинсовые шорты до колен. Бесконечное созерцание своего, бесспорно, богоподобного и потрясающего отражения в зеркале, к сожалению, надоело. Ко всему прочему, Фабиан-младший все никак не мог позабыть о той записной книжке, принадлежащей, возможно, Сесиль Марен, и о странных словах, вскользь брошенных Хэнком. Ему все казалось, что они вместе с венерологом упустили что-то важное, и поэтому Коннора так и тянуло к блокноту. Медбрат не противился этому непонятному ощущению: время до ужина нужно было на что-то потратить, делать было решительно нечего, а загадка записной книжки никак не хотела покидать голову молодого человека, поэтому он, желая хоть на шаг приблизиться к разгадке тайны, достал блокнот из своего рюкзака и вновь внимательно осмотрел его. Внешне как будто ничего не изменилось, но Коннор и не ожидал чего-то другого. — Утренняя звезда, освети мой лик, — негромко пропел медбрат, не заботясь о благообразном звучании, и открыл записную книжку, — брось тёплый луч на моё уродство, скажи мне, что... Пение резко оборвалось. Медбрат в полном ужасе отшвырнул от себя блокнот, пытаясь унять внезапно участившееся сердцебиение и тщательно протирая глаза. Ему казалось, что то, что он увидел в записной книжке, было лишь иллюзией, галлюцинацией, фантомом... и, черт побери, он ХОТЕЛ, чтобы так оно и было. Но чёрные огромные буквы, словно пророческие, ярко и как бы издевательски выделялись на совершенно безвкусной бледно-розовой бумаге, и Коннор снова и снова читал: "ПРОСНИСЬ КОННОР ПОМОГИ КОННОР РАСКАЙСЯ КОННОР" На каждой чертовой странице. Ричард закончил импровизированную сервировку стола: он натер твердый сыр на терке, посыпал свою порцию спагетти и порцию брата, затем щедро полил обе тарелки томатным соусом, положил вилки у каждой тарелки. — Коннор, ужин готов. Младший брат не отвечал.