*
Микеле закончил готовить завтрак раньше, чем обычно. Он сидел за столом, ожидая чего-то, когда на кухню вошёл Лоран. – Ты чего так рано? – мужчина сел напротив него. – Не спится. – Всего две недели ты здесь, а мне уже кажется, что давным-давно тебя знаю, – Лоран вздохнул. – А ведь правда. Всего лишь две недели, – медленно проговорил Микеле, нервно потирая ладони. – Всё в порядке? – Сложный вопрос. Послушай… во сколько Флоран сегодня уезжает? – Уже уехал. Только что. У него снова дела с самого утра. А что? – Ничего, просто я… – мужчина потер виски, собираясь с духом, – Я больше не буду здесь работать. – А я чувствовал, что что-то не так, – Лоран, казалось, почти не был удивлён его словам. – Что же, жаль, что всё так сложилось. – Верно, – Микеле кивнул. – Ты сможешь передать всё Флорану, когда он вернётся? – Ты его не дождёшься? – Боюсь, это ни к чему. Передай мои извинения и… пожелание в кратчайшие сроки найти мне замену. – Ничего больше? – Нет, – мужчина вздрогнул. – Хотя, знаешь, скажи ещё, что… я совсем не держу на него зла. Просто не смог иначе. Теперь всё. – Ты уже собрал вещи? – Да. Как думаешь, будет правильно, если я заберу с собой гитару? Это ведь подарок, а возвращать подарки некрасиво, – задумчиво проговорил Микеле. – Конечно, забери, – Лоран кивнул; казалось, он понимал ситуацию отчётливее, чем кто-либо другой. – Жаль, что ты уходишь. Как-нибудь увидимся, надеюсь, – Маэва крепко зажала его в объятьях. – Удачи тебе, – Лоран похлопал Микеле по плечу. – Спасибо, – мужчина улыбнулся. – Ты вызвал такси? – Да, и мне уже пора. До встречи, – не желая больше затягивать прощание, он развернулся и пошёл вперёд – быстро настолько, чтобы не было времени на тяжёлые мысли. И всё же в этот момент он не мог от них избавиться. Он шёл к железным воротам, и перед его глазами мелькали кадры из дня, когда он впервые попал сюда, когда впервые увидел этот дом, эту живую изгородь, не зная ещё, сколько вечеров ему предстояло провести за ней, прогуливаясь по саду. Подойдя к воротам, Микеле не смог побороть своё желание и оглянулся назад, в последний раз охватывая взглядом здание светло-песочного цвета. На рассвете он думал, что попрощается сегодня и с Флораном, что он сможет его понять, и недосказанности уже не останется. Но, может быть, его отсутствие сейчас было только к лучшему, потому что слишком многое успело произойти за этот короткий промежуток времени. Закрыв за собой ворота, Микеле неторопливо шёл вперёд. В его руке был чемодан, наполненный вещами из теперь уже прежней жизни, а за спиной – гитара, ставшая для этой жизни символом.***
Спустя 2 недели Мужчина проснулся от звонка в дверь. Открыв глаза, он удивился: за окном была ночь, и рассвет ещё даже не занимался. Микеле торопливо поднялся, натягивая джинсы и футболку, а затем подошёл к двери, гадая, кто бы это мог быть. – Микеланджело Локонте? – на пороге стоял незнакомый молодой парень. – Да. Что случилось? – ещё не до конца проснувшись, мужчина посмотрел на него с удивлением. – Распишитесь, – он протянул ему листок и ручку. – Сейчас, – Микеле машинально поставил свою подпись, только затем увидев сверху надпись «курьерская служба». – Держите, – парень протянул ему маленькую плетёную корзину. – Спасибо, – проговорил Микеле, ощущая, как замерло его сердце. Он закрыл дверь, не отрывая взгляда от корзины: внутри неё аккуратно лежали белые цветы, источавшие волшебный запах. Одновременно терпкий и мягкий, он не поддавался описанию. Казалось, так мог пахнуть разве что лунный свет, который как раз сейчас был особенно ярким и заливал квартиру Микеле. Мужчина осторожно приподнял цветы, ища записку, но в корзине больше ничего не было. Конечно же, он знал, кто был отправителем, и в первые минуты это осознание далось ему нелегко. Однако Микеле продолжал вдыхать аромат цветов, и совсем скоро к нему пришло другое ощущение. Тогда, когда две недели назад мужчина покидал дом Флорана, он знал, что между ними оставалась недосказанность Но теперь, когда этой августовской ночью Микеле держал в руках луноцвет, он с почти полной уверенностью чувствовал, что был правильно понят.***
Проходили дни, недели и месяцы. Микеле отказался от всех выступлений, и постепенно к нему вновь вернулась тяга к музыке. Раз в несколько дней он доставал гитару и начинал петь, и в эти моменты его глаза сияли искренним счастьем. Жизнь обрела привычное русло. Он снова работал в ресторане, давая людям то, что мог и хотел давать. Конечно же, он всё помнил. Проезжая как-то раз по знакомой улице, он с замиранием сердца задержал взгляд на светло-песочном доме; в тот момент он ощутил, что что-то переменилось в его облике: возможно, теперь там жили другие люди. А однажды в осенний день, когда Микеле проходил мимо маленького музыкального магазина, ему показался до боли знакомым силуэт мужчины, стоявшего спиной к стеклянной стене и объяснявшего что-то покупателю, который держал в руках гитару.*
А потом он попытался забыть. И у него даже почти получилось. Только иногда он видел во сне сцену, зрителей и себя, сидящего за роялем. Сцена быстро становилась пустой: просто пустела, словно по волшебству. Но «волшебство» во сне было всего лишь «выбором» в реальности. Сплетением неслучайных нот на глубоком выдохе дирижёра… Каждый раз после этого сна Микеле просыпался в обжигающем поту. А затем он медленно, словно бы вынужденно, поднимался и подходил к окну, распахивая его. И всякий раз, когда он это делал, ему казалось, что он вдыхает аромат луноцвета.***