***
- Ну и заебись, - сказал Ваня, а пещерное эхо подхватило "ебись" и понесло вглубь тоннеля. Слава лениво ошпарил пламенем потолок, чтобы прогреть пещеру - очень уж любил тепло - и стряхнул со спины мешок с литературой, попизженной в провинциальном городишке во время последнего культурно-террористического набега. Среди драконов уже давно пополз слух, что один из рода аж самих огнедышащих попрощался со здравым разумом, благополучно поехал крышей и теперь играет в интроверта, зарывшись с человеческими книжками в пещере. Мамка даже поделилась слушком, что замеченный в библиотечном набеге Слава стал поводом недельного празднества и дебоша в клане желторогих – идейных врагов чернокрылых. А что? Подумать только! Поехавший дракон вместо того, чтобы стращать корольскую охрану и наводить ужас на доярок, совершает бартер с библиотекарями. Ну, то есть, как бартер… Обычно Слава просто уведомлял библиотекарей, что сегодня в обмен на их жизни нужно выдать ему книг без читательского билета, но таков уж был драконий темперамент, а темперамент, как известно, дрессуре не поддается. "Дурачина ты моя, Славонька", - ласково говорила мамка, когда он пытался объяснить ей, что трепет люда и менжа девственниц не чета тонкой филосовской мысли Юма, трудов которого он напиздил полную сумку в последнем рейде. И если уж что и надо жечь, то точно не сено для человеческих коз, а безграмотность и скудоумие в рядах собратьев. Благо Старейшина не был непроходимым кретином... или… нет, стойте! Был! Был, но ограничивать деятельность Славы Старейшина не торопился, потому что воровство книг – горе для людей, а любое людское горе есть высшее проявление драконьего предназначения. Короче. Хотят считать Славу идиотом и неудачником - их право, но он-то всё чаще улавливал среди сородичей молву о том, что драконий молодняк внезапно начал почитывать в тайне от мамаш то букварь, то Носова, то синюю книгу. - Чем бы дитя не тешилось, - извлек мудрую мысль Ваня, привалившись к потеплевшей стене, - а лишь бы свалило жить от мамки в отдельную пещеру. А, Славон? Слава, уже успевший принять людской облик, согласно кивнул, прежде чем начать ковыряться в растрёпанной сумке. Где-то там, в боковом кармашке, свернутое в тонкую ткань, лежало ещё одно достижение ботаники и человечества... Превращался Слава довольно часто, потому что людское тело в сравнении с громоздкой тушей дракона было очень практичным. Еды требовалось меньше, читать можно без лупы, зола из носа не сыплется, а если выходишь поссать, то отпадает нужда переживать, что струей снова смоет неуместное жилище какого-нибудь нерадивого опоссума. Но светить человеческой рожей где бы то ни было он не спешил. В клане пришлось соврать, что обращение до конца так и не далось, а значит, считать его совершеннолетним по меркам драконьих законов неправомочно. Хотя доходил до Славы трёп, что сородичи не шибко-то в его сказки верят, а, скорее уж, просто не хотят связываться и обзывают аутистом, и что сам Старейшина махнул на него рукой – мол, чё с него возьмёшь… А в города Слава не торопился соваться, потому что источаемый им даже в человеческой форме запах гари рано или поздно наведёт какого-нибудь прозорливого умника на рациональную мысль. Хотя Ванька, у которого в силу видовой принадлежности с запахом гари проблем не возникало, по началу любил таскаться человеком по книжным домам и особым торговцам зельями, но быстро сдулся. Во-первых, просрал в канаве свежесворованный читательский билет после того, как перебрал бражки с городскими конюхами. А во-вторых, не разбирающийся в тонкостях людских нарядов, пришёл к торговцу особыми зельями в костюме, который несколькими часами ранее содрал с нагловатого инквизитора, когда тот попытался уличить Ваню в колдовском обращении. Зелья ему, соответственно, напуганный лавочник продавать перестал, а в библиотеках книг без читательского билета, так уж сложилось, выдавали только озлобленным драконам, пышущим из пасти огнём.***
Глупо было бы полагать, что Слава, пропустив мир через фильтры собственного восприятия, не пытался бы выдавать что-то своё. Выдавал, да ещё как! Чего только стоил его трактат "Пятьдесят шесть трав для лечения твоей непроходимости" или сборник стихов "Поехавший волчок", который драконьи дети как самое большое сокровище пересказывали друг другу из уст в уста. Как следствие, чернокрылые выродки действительно не хило угорели за образ жизни Славы. И если раньше всяк от вылупка из яйца до уже совершившего превращение пиздюка мечтал быть легендарным сокрушителем городов и раскидывать полчища врагов взмахом одной лапы, то сегодня погожими вечерками драконьи дети собирались в вершинах скал и, пока не спалят старшие, с энтузиазмом обсуждали любимых литературных героев, а бывало в соревновательных целях крыли друг друга ладными-складными матюками. Одна из работ Славы, которую он из интереса анонимно подкинул в литературную коллегию к людям, даже трижды копировалась их писарями, а оригинал отдали на хранение в королевскую библиотеку. Полтора года к ряду Славе это безумно льстило, потому что люди обсуждали и хвалили работу, созданную премерзкой тварью - драконом, сами того не зная. А это, в свою очередь, являлось лучшим доказательством того, что драконы не обязательно по природе своей похабники и невежды. Правда, разрушительные черты Славы всё-таки напомнили о себе чуть позже, когда в столице сменились верхи, и королевскую библиотеку вместе с королевской спальней, королевскими детьми и королевской шубой из соболей пожгли бунтари. Обиженный на новую власть Слава в ответ пожег бунтарям пятки да локоточки, впервые за долгое время выказав драконий поганый нрав. А ещё в пылу злости выкрал пару придворных служанок, по неопытности перепутав их с принцессами, и спиздил медный кувшин, который показался ему регалией правителя. - Что поделаешь... - еле сдерживая смех, выдал Ваня, хреново имитируя сожаление, - Что уже тут поделаешь. Когда недельная тоска и обида на весь мир (и кувшин) сошла на нет, Слава решил, что не прочь отомстить ещё разок, только на этот раз он украдёт настоящую принцессу. И какой-нибудь там скипетр... так, для порядка. - Эй, приятель, - издалека начал Ваня, обходя кругом связанного веревками мужика и поглядывая на него скептическим взглядом, - это точно принцесса? - Да хрен разберёт, - зло выплюнул Слава, пышущий негодованием. Сегодня проклятое людьё отказалось выдавать ему список требуемых книг и вдобавок какой-то дед ткнул ему в ногу вилами. Жечь деда он почему-то не стал – старенький он, жалкий, зато со злости плюнул огнём в сторону сарая, а уже потом, в полете, наблюдал, как пламя перекинулось с хлипкой постройки на его любимую, любимейшую, любимченскую библиотеку. Ваня, видя Славину злость, уныло рассудил, что решать проблему с мужиком-принцессой придется самому. Он неаккуратно сдернул кляп, пригляделся, отмечая, что мужик совсем не выглядит испуганно и потерянно, и утвердительно заявил: - Ты принцесса. Мужик косо на него посмотрел и покачал головой, выражая несогласие. - Я тя не спрашиваю, - как-то даже обиженно изрёк Ваня, прищуриваясь, - вишь, он злой. Так что сегодня ты или принцесса или мясная поджарка. - Я принц, - уверенно возразил мужик. - Вообще-то. Ванина бровь дернулась. Он покосился на Славу, но тот уткнулся недовольной мордой в стену и, судя по залипшему взгляду, ловил вьетнамские флешбеки. - Хорошо, - недовольно согласился Ваня после того, как убедился, что жарить принцессу с мужскими прибамбасами Слава не собирается. А то жалко даже как-то, глаза вон у него какие красивые. - А звать как? - Иван я.***
Весть о том, что Слава, наконец, перестал блистать драконьей шизой, по угодьям Северного королевства разлетелась быстрее света. Как ни странно, осуждать Славу за то, что он припер в пещеру не деву, а бородатого мужа, никто не стал; напротив, это восприняли как вызов драконьим традициям и приписали галку напротив смекалочки – эволюция нравов в драконьих рядах шла семимильными шагами. Ведь раз уж ты выкрал принца, то и выручать его никто не пойдет, не принцессе же возглавлять спасательные миссии? Однако угорелый драконий народ был не в курсах, что принц Иван мало того, что был любимым сыном короля Порчи, так ещё и по праву старшинства был наследником престола. А на службе у короля Порчи имелся один ну очень бравый, достойный до невозможности рыцарь, не знавший страха и упрёка…***
Тем временем Слава на фоне всеобщего веселья приуныл окончательно и теперь ни на минуту не мог отвязаться от рефлексии. Ваня думал, что в этом виноват пол похищенного принцесса и упущенный скипетр, но Слава корил себя исключительно за сожжённую библиотеку. Сколько работ... сколько бесценных знаний... Так и шла бы жизнь своим чередом, так и перечитывал бы Слава Жене день за днём, время от времени прикладываясь к чарке с вином, да вот паскуда-судьба всё никак не хотела отвязываться от настрадавшегося дракона. Как это и случается в сказке, за дворцовой особой всё-таки отправился рыцарь, тот самый – без страха и упрёка. Но Славина сказка никак не могла двигаться походкой каноничности, вместо этого она выбрала обрыганский стиль пьяницы-фантазёрки. И когда Слава, валяясь на прогретом полу, пялился в потолок, ворочая в голове страдальческие мыслишки, а Ваня и принц Иван играли в ворованные карты, у пещеры раздался крик: - Я здесь чисто по фану...***
Знаете, как это бывает. Ты всю жизнь проживаешь кучей чешуи, время от времени задающейся вопросом смысла бытия, в иной момент имитируешь огнемёт, чтобы порадовать родителей, и, казалось бы, после очередного судьбоносного поворота совсем перестаешь видеть свет... Так было и со Славой. До нынешнего момента. Потому что стоило казать из пещеры хищную морду в ответ на уличный крик, как свет в его жизни вновь появился. Даже, скажем так, не просто появился - ослепил. Да-а-а, этот педантичный рыцарёк явно не одни сутки полировал свои доспехи, чтобы впоследствии разить врагов отражающимися от него лучами. Словно услышав Славины мысли, рыцарёк повернул голову, сверкнув солнечным зайчиком прямо в драконий глаз. "Сдаться что ли?" - прищурившись от отблеска, уныло подумал Слава. Подвигов в этой жизни ему уже хватило. И он хотел было лениво брякнуть что-то типа: "Да иди, иди, забирай своего дружка, мне не жалко", но... - Я тебя, сопля драконья, сейчас с горы спущу, - воинственно заявил рыцарь, выставив вперёд себя меч, а потом, совсем не дав возможности ответить, начал громко и разборчиво декламировать: - Из-за свежих волн океана Красный бык приподнял рога, И бежали лани тумана... [1] К концу третьей строчки Слава впал в ступор и не смел даже шевелиться. Казалось, дернись сейчас да даже кончик хвоста, как этот сюрреалистичный клинок тут же проткнет его обиженное драконье сердце. Но рыцарь чужого смятения не заметил и продолжил: - ... Содрогнулся дракон и снова Устремил на пришельца взор, Смерть борола в нем силу слова, Незнакомую до сих пор.... Трудно было сказать наверняка, что больше всего обидело Славу. То ли то, что меч оказался бутафорский, то ли то, что его способность плеваться фаерболами не была взята рыцарьком в расчёт в принципе, то ли то, что его первый в жизни поединок с воителем за принцессу оказался больше похож на литературный конкурс детей, которым безответственные матери для спокойствия подсыпают в чаёк опий. И в пору бы Славе обиженно смахнуть поганца лапой прочь со скалы, но не будь он создателем лирического сборника "катафалка для русалки", если бы не принял этот вызов. Дослушав рыцаря до конца, Слава откашлялся, чтобы ненароком не убить до начала поединка серными парами лихого спасителя принца Ивана, сплюнул и начал громким драконьим басом ответный стихотворный удар. В ходе их эпичнейшей словесной баталии были упомянуты и нетрадиционная ориентация отца рыцаря, бабушки рыцаря, кота брата рыцаря, самого рыцаря, и размер гениталий обоих оппонентов, и скудоумие драконьей расы, и полоумие человеческой, и способность людей и драконов в принципе мыслить здраво, и творческая инвалидность обоих ораторов, и количество золота в пещере Славиной мамы, и случайные половые связи с придворными шутами... и много всякого посложнее. От высказанных оскорблений и обвинений воздух между драконом и рыцарем накалился не столько в переносном смысле, сколько в действительности. В конце, когда Слава прорычал в лицо своему оппоненту, что скорее сбросится со скалы, чем отдаст украденного принца такому говёному оратору, Иван и Ваня стояли у выхода из пещеры и нервно обмахивались буклетами про дикорастущие травы. - Это было жарко, ребята... - как-то уж слишком размазано, растерянно прохрипел Иван, силясь собраться то ли с мыслями, то ли с силами. Слава в ответ только фыркнул и скорчил, насколько вообще позволяла драконья мимика, обиженную морду. Хотелось срочно высказать рыцарьку претензию за плохую подготовку к битве, а то что получается? Раз уж Слава с детства шибко отличается от сородичей в худшую сторону, то и к поединку с ним не нужно готовиться? Ах ты ж волчья сыть.... Поток возмущённых мыслей, грозящих вот-вот излиться на рыцаря в лучшем случае ещё одной горячей тирадой нелестных высказываний, но скорее огненным сонмом гнева, был прерван пришедшим в себя принцем Иваном. Откашлявшись, последний сделал шаг вперед, вскинул голову и тоном, не терпящим двояких ответов, спросил: - Оксимирон. Зачем ты явился? Правда ответа Иван не дождался. Должно быть, в этот самый момент замедлилось время, и вполне вероятно, что вместе с искривленной от ужаса гримасой лица Вани искривилось само пространство. Ветер перестал мчать крикливых птиц, горы раздумали держать на плечах небо, в дальневосточных угодьях лесные медведи попадали с деревьев, ощутив, как содрогнулось само бытие. В глубине ужасных мрачных пещер в собственное говно с потолков посыпались летучие мыши, а морской дьявол поперхнулся во время трапезы тонущим кораблем. Да что там говорить: обомлели даже слуги Всевышнего, перепутав создание облаков и кварцевых пород, от чего на той стороне земного шара выпал песочный дождь. Мир в страхе замер, замер солнечный свет. Ваня тихонько выдохнул и поднял очи к небу, умоляя провидение сделать так, чтобы Слава просто-напросто не расслышал этого имени. Увы. ... Но стоило отдать должное Оксимирону, игнорирующему нависшую над его головой гнетущую тишь и здоровенную драконью лапу. Он, не дрогнув, убрал в ножны бутафорский клинок, аккуратно снял шлем, блеснув на солнце идеально выбритой головой, и гордо задрал подбородок, чтобы смотреть врагу глаза в глаза. Не было до конца ясно, что удерживало Славу от немедленной расправы: то ли пышущее Оксимироновское самолюбие и его же чувство собственного достоинства выступили временным щитом, то ли ощущение нереальности происходящего создало магический купол. Это что же получается, Оксимирон - тот самый поганый деятель, незаслуженно получивший звание лучшего стихотворца всего Северного королевства, а на деле просто словоблуд и повторяка, сам явился к Славе в лапы? Не может быть! Но... стоило ведь догадаться и раньше, ведь кто, если не этот обрубок таланта, мог бы устроить словесную баталию с драконом, вместо меча используя чужую поэзию, да ещё и настолько неподходящую? Слава так и замер живым изваянием, продолжая недоверчиво глядеть в крупные, дурные глаза ненависти всей своей жизни. Оксимирон, в свою очередь, взгляд отводить не спешил, только изредка моргал и разок почесал левую ноздрю. На секунду Славе даже показалось, что это бесталанное дурачьё саркастически улыбается краешками губ. Ваня и Иван тактично молчали: первый прикидывал, как бы незаметно обратиться обратно в дракона и улизнуть, пока не грянул Армагеддон, а Иван никак не мог вкурить, чего это Оксимирон не отвечает, да почему все разом замолчали. Время по-прежнему стояло. Мироздание, вытянув ноги на вселенском кресле, затянулось косячком. По закону жанра должна была произойти какая-нибудь нелепая фигня, которая тут же разрядила бы обстановку. Ну, либо разрядила бы заготовленный Славой огненный привет не в сторону Оксимирона. Но в связи с тем, что сегодня всякий и каждый канон переворачивался с ног на голову, битва всё-таки началась. Раззадорившись набранным в лёгкие воздухом, Слава выпустил небольшой фонтан пламени. В этот момент Оксимирон, размахнувшись как следует, запустил в драконью рожу сияющим шлемом. В глазах Ивана будто слоу-моушен пролетел Ваня, попытавшись по неясным ни для кого причинам вклиниться между ним и драчующимися. Шлем все же достиг своей цели и попал точно в Славин лоб. А Оксимирон, слишком уж дебильно дребезжа металлической одёжей, умудрился откатиться в сторону от фаербола, опалив только левую руку; правда, в процессе маневрирования не рассчитал сил и грохнулся лицом в растущую рядом безмятежную траву, хапнув полный рот земли. Ваня пролетел куда-то мимо, чувствуя себя крайне придурошно. Слава взвыл от обидного попадания. Иван продолжал мимикрировать подобно гусенице под ветвь. И время пошло своим ходом. Мироздание хихикнуло, оценив Земной трип. Место, куда прилетело шлемом, нестерпимо зудело. Силы броска, разумеется, не хватало для того, чтобы причинить бронированному чешуей лбу боль или даже дискомфорт, но обида была отличным катализатором для возникновения какой-нибудь сраной психосоматики. И Слава, изнывая от отсутствия толка в чесании когтем лба, принялся трансформироваться, а по окончании превращения сразу взялся остервенело тереть покрасневший лоб. Он с детства испытывал чувство стыда за то, что был слишком несуразный для элегантных чернокрылых, временами, было дело, смущался своей эрудиции, на фоне варварских драконьих традиций выглядевшей поросшей на навозе фиалкой, но настоящий всеобъемлющий позор он испытал впервые. Тем временем Оксимирон, кряхтя (гордо и самоуверенно кряхтя!) пытался подняться. Правда, хватило его только на то, чтобы оторвать лицо от земли и оценить ущерб, нанесенный противнику. Каково же было его удивление, когда на месте смертоносной богомерзкой рептильей туши он увидел голожопого паренька, яростно натирающего обеими руками многострадальный лоб. Нет. Нет. Нет, нет и нет. - Нет, - уверенно произнес Оксимирон, собирая остатки достоинства в кулак и всё-таки поднимаясь с земли. - Я на такое не подписывался. Встав, он деланно отряхнул с плеч песок и, безразлично махнув рукой, побрел к тропке, ведущей вниз. Иван неуверенно глянул на поймавшего вселенское безразличие Ваню и хотел было пойти вслед за Оксимироном, как услышал невероятный, полный горечи и обиды рык. После которого мелькнули голые булки обращенного в человека Славы, пробегающего мимо и с разбега нападающего на Оксимирона.***
- А это шестерка на погоны! - громко крикнул Иван, но тут же заозирался, проверяя, не разбудил ли отдыхающих в пещере болезных драчунов. - Ах, с-сука, - поник Ваня, скидывая к колоде свои карты. - Вечно мне не везёт. То с дураками, то в дурака. Слушай, может, зелья какого, а? Идея Ивану показалась отличной, потому что томиться третьи сутки, ожидая, пока очнутся контуженные воители, было тяжко уже физически. За это время он успел обыграть Ваню в карты около пятидесяти раз, менее тридцати раз всрал сам, а ещё послушал об истоках конфликта между Славой и Оксимироном, совершенно не поняв, чего же так раздражает эстета-чернокрыла в творчестве собственного противника. Зато стало ясно, почему иногда библиотекари жаловались на, казалось бы, безобидного в сравнении с соплеменниками дракона-книголюба Славу. Он никого не убивал, за исключением поганого разочка ничего не жёг, даже не забавлялся ночами с девственными дочерями титулованных особ... А оно вон как вышло: Слава отчаянно тяготел к вандализму на книжных страничках и частенько позволял себе хулиганские записи на страницах типа "Оксимирон бездарность и скудоум". По всему выходило, что даже относительно приличный по человеческим критериям дракон был тот ещё плут и бессовестный пройдоха. "С другой стороны, - вальяжно прикидывал Иван, разморенный зельем, - это ведь протест! Это попытка сообщить людям о том, что даже драконы - разрушители и вестники хаоса - способны чувствовать тонкие материи, давать им собственную оценку и критикова..." К сожалению, осенившая Ивана гениальная мысль упорхнула от него, встревоженная неожиданным протяжным стоном. Оксимирон очнулся внезапно, в здравом уме, а не как это бывает у людей, которых приложили затылком о земь добрую десятку раз. А вот Слава, по иронии судьбы очнувшийся в ту же минуту, приходил в себя тяжко и никак не мог поймать в фокус странно плывущий пещерный свод. И стонал он не столько от головной боли, пусть она его действительно беспокоила, сколько от унизительной беспомощности. - М-м-м, проклятый писа-а-а-ака, - жалобно простонал он, пытаясь приподняться на локтях. Человеческое тело, само по себе являющееся конструкцией вялой и слабой, после трехдневной отлёжки захилело совсем, и мышцы предательски дрожали. - Это я-то писака? - желчно поинтересовался Оксимирон, повернув голову в сторону оппонента. - Сам-то кто? Вылупок-критикан? Ни одно снадобье не обладало достаточной эффективностью, чтобы вмиг поставить в буквальном смысле разбитого после драки Славу на ноги. Но ядовитая фраза Оксимирона смогла сделать то, чего не удалось бы ни одному магу или лекарю: она живенько привела его в чувства. И пусть перед глазами продолжало плыть, зато теперь Слава не был уверен, связано это с заполнившей его яростью или всё-таки сотрясением бедолажьей головы. - Отставить файтинг! - приказал Ваня, почуявший запах горелого и прекрасно понимающий, что объясняться за труп ни перед Славиной мамой, ни перед королем Северной столицы ему нихрена не охота. Но было уже поздно. Лавина ненависти сошла на горы спокойствия. - ... А я тебе говорю, что твой "Хергород" - это законный повод для короля отправить тебя на урановые шахты! - орал Слава, совсем забыв про больную голову. - А меня не волнует мнение летающей свиньи, по ошибке умеющей превращаться в человека - венец творения природы! - парировал Оксимирон. - Уродец! Вы только поглядите! Так боролся за знания, что аж главную библиотеку сжёг, кадр! - И тебя сожгу вслед за твоими опусами, которые там выдавали за шедевры. Ты позоришь искусство, скатывая его в ремесло! - Но ты-то бесишься, потому что как творец фригидный и умеешь только дублировать чужие мысли! - Не-е-ет, это у тебя, рыцарёк, не свежо и не ново ни в одном твоем сраном романе! - А ты самый придурошный дракон из всех, что я видел! - А ты червь-пидор! - Сам такой! А... - А ну хватит! - вмешался Иван, не желающий далее слушать разборки двух великовозрастных детин. - Как представитель королевской власти, я приказываю вам устроить перемирие и пожать друг другу руки. Озадаченный происходящим Ваня хотел было возразить, что образ жизни драконов чуть ли не зиждется на поклании хрена на приказы короля и его семейки, но почему-то промолчал. Удивительно, но в пещере воцарилась тишина, а Слава ещё и отвернулся, демонстрируя недовольство, хотя на долю секунды Ване померещилась мимолётная улыбка.***
Следующее пробуждение было для Славы куда приятнее: голова больше не болела, перед глазами перестало плыть, а на сердце приятно теплело от того, что он, наконец, встретился с Оксимироном и высказал ему в лицо всё, что о нём думает. Сладко потянувшись, Слава встал, расправил плечи и приготовился к перевоплощению. Ветер стремительно обтекал прорезающие облака крылья, и Слава впервые за долгое время упивался скоростью, изяществом собственного полёта; его драконья душа буквально ликовала и звенела от распирающего восторга. Столько лет он писал на корочках книг "Оксимирон лох" и упоминал его никчёмность в собственных работах, но удовлетворение от содеянного никак не желало посещать его существо. А теперь - вот, пожалуйста! Он высказал писаке всё, что о нём думает, и жизнь заиграла новыми красками. Признаться, теперь Оксимирон даже не казался ему такой уж жопьей затычкой. Человек, да и только...***
Оксимирон был прав, когда вменил ему вину за сожжённую библиотеку, и Слава должен был хоть чем-то помочь в реабилитации храма знаний. Глупо было полагать, что он занялся бартером, летая из королевства в королевство, не-е. Конечно же, он награбил вдали от дома, за пределами северных угодий. Но кто придумал, что благими намерениями вымощена дорога в ад? Небось такой же чудила, как Оксимирон. А это всё для развития и процветания культуры в Северном королевстве, между прочим. Хотя на последнее утверждение что Ванёк, что мамка только у виска покрутили. Слава, конечно, понимал, что его стараний для искупления грехов перед храмом знаний маловато. И потому было решено снова пожертвовать одну из своих работ – «Мёртвую лысину» - на суд людской. А это, в свою очередь, явилось началом странных, но, в общем-то, приятных событий… Слава впервые явился в столицу в человеческом облике. Нервно теребя карманы просторных льняных брюк, он пытался понять, разит от него горелым душком или нет, и склонялся всё-таки к первому варианту, пусть и потратил на водные процедуры несколько часов. "Теперь от тебя только тиной воняет", - уверил его Ваня, похлопав напоследок по плечу. Ну, если Ваня говорит... Потому что пропускать такое событие Слава не мог и не хотел. Ещё бы, сегодня состоялся ежегодный слёт литературной коллегии, и птичка на хвостике принесла, что "Мертвую лысину" – его сборник рассказов определённой тематики, собираются обсуждать и может даже награждать какой-то там человеческой премией. Просторный амфитеатр был уже полон, но Слава углядел свободное местечко возле мужика с доброй харей и, мельком поздоровавшись, уселся рядом. Окинул зал глазами, спалил на первом ряду принца Ивана в плотном кольце охранников, отметил, что Оксимирона с ним нету, и не то чтобы расстроился, но заметно поник. Знаете ли, по окончании мероприятия было бы неплохо напоследок бросить в него камнем или харкнуть в темечко. Ну так, напомнить, кто тут чисто за хайпом, а кто творец. Однако Оксимирон всё-таки пришёл спустя десять минут и, умудрившись не заметить Славу, сел на пустующее кресло на ряд ниже него, чем тут же вызвал желание пинать в табурет и тыкать пальцем в лысину. В профилактических целях. Позже, когда среди присутствующих речь зашла о «Мертвой лысине», поганого Оксимирона понесло, как по ветру запах коровьего навоза. Поднявшись с места, он распинался о бездарности "Мертвой лысины" так красочно и с душой, что не будь Слава разъярён до мушек перед глазами, может проникся бы подачей и экспрессией. Тут вам и о вторичности мысли, и о нагромождении терминов, и о вымученности фраз, и классическое «не верю!» Да Слава столько говна за весь свой творческий путь об Оксимироне не высказал, сколько тот сейчас об одном его сборнике. От это запал! А жестикулирует-то как! Будто бы разбрасывает вокруг себя листы ненавистной «Мертвой лысины», не иначе! В конце концов, драконий темперамент дал о себе знать, и Слава, у которого разве что сера из ушей не посыпалась, со всей силы треснул долбаного оратора Оксимирона по его нахально сияющей макушке. - П-п-получай! – рыкнул Слава, схватив Оксимирона и потянув назад, на себя, свалил его между рядов скамеек. – Я те покажу вторичность мыслей моих лапищ, напыщенный ты говнюк! Оксимирон, между тем, сдаваться не планировал, и, лёжа на спине под тяжеленным Славой, энергично барахтал руками, то и дело залепляя по покрасневшему лицу противника смачных лещей. - А… я… знал… - тяжко, буквально по слову между выдохами выговаривал Оксимирон, отбиваясь от тянущихся к его шее ладоней, - что… уф! ты… сегодня тут. Получил, говно летающее? - А-а-а-а, - ядовито прошипел Слава, потянув противника за ухо, раз уж удушить не получалось, - так это месть? - Глаз… за глаз! – хрипло выплюнул ему в лицо злой Оксимирон. - Х-ха! Ну держись, вояка ёбаный! – зло и весело выкрикнул Слава. И спустя мгновение он, обратившись в дракона, уже взлетал ввысь подальше от криков людей, держа в передних лапах Оксимирона. - ХА-ХА-ХА-ХА! – драконий смех в потоке леденящего ветра буквально гремел. Слава стрелой взмыл под студенистые облака и уже прикидывал, как обмерший Оксимирон наделал от страха в штаны или вовсе испустил дух. Оскорбленная гордость ликовала. - Эй, - спросил он чуть позже довольным тоном, - живой? С минуту ему никто не отвечал, а потом Слава услышал хоть и заглушаемый ветром, но всё-таки различимый человеческий голос. - О-бал-де-е-ен-но! А мо-о-жешь вы-ы-ше?***
В пещеру Слава возвращался поздно вечером в странном расположении духа, а когда застал в гостях принца Ивана, и вовсе на ровном месте осел. Тот совместно с Ванькой раскидывался в их любимого «дурака»; рядом с ними лежал добротный небольшой бочонок из тёмного дерева. - Эт чё, - поинтересовался Слава, - монаршее бухлишко? - Угу, - ответил Иван, - после того, как ты похитил моего рыцаря, я был вынужден отправиться его спасать. Но не идти ж с пустыми руками. - Ага, - Слава задумчиво фыркнул, - а свита твоя где? - Да зачем… - невнятно пробормотал Иван. А следом резко подскочил, кидая карту по центру, и, глядя на Ваню, выкрикнул, - ты проиграл! - То есть, - продолжил Слава, - ты пришел за этим своим дебилом Оксимироном, но даже не спросишь, где он сейчас? Иван удивлённо посмотрел на Славу. Будто бы тот сказал какую-то ну из ряда вон глупость. - А чё ему будет? – пожал плечами Иван. – Это же ТЫ, - сделал он акцент на слове, - его украл, а не кто попало. Я так сразу и подумал, что к вечеру вернешь его прямо ко дворцу. Слава от его слов скривился. В принципе, так оно и было: с Оксимироном они летали целый день, сначала ругаясь, а позже восхищаясь видами угодий Северного королевства, и даже почти поладили, внезапно обнаружив кучу общих тем для разговоров. Слава даже переместил его себе на шею, правда не то чтобы по доброте душевной, а скорее уж от того, что лапы затекли столько часов сжимать тщедушную тушку рыцарька в когтях. Однако полностью к консенсусу им прийти не удавалось, а потому на протяжении всего полёта они перепирались так, будто от этого зависела их жизнь. В конце концов, вечером Оксимирон снова в негативном ключе вспомнил «Мертвую лысину», а потом и вовсе рассказ «Драконья кукушка» обозвал бессмысленным и скучным. В связи с чем Слава нашел уместным высадить рыцаря Оксимирона прямо с трёхметровой высоты недалеко от замка - в поросли жёлтого шиповника, напоследок пожелав приятных сновидений. - Ну, - Слава смущённо прокашлялся во все драконье горло не глядя на Ивана, - так оно, в общем-то, и было. Прямо ко дворцу. - Да я знал, что вы поладите, - поделился Иван. – Вы с ним очень похожи. Видели бы вы со стороны эти свои перебранки! Я уверен, что через месяц-другой вас друг от друга за уши не оттащишь, настолько вам будет чё обсуждать. - Ага, - слабо огрызнулся Слава, - прям как вам с Ваней, сраным картёжникам. - Ну, - Иван улыбнулся, - у каждого свои слабости.***
«Действительно», - размышлял Слава спустя неделю после разговора с принцем Иваном, глядя вдаль и издалека примечая блестящий на солнце доспех. «У каждого свои слабости». У рыцаря Оксимирона, похоже, была слабость к полётам. Или он просто любил получать по мордасам. Иначе зачем бы он сюда тащился? А у дракона Славы, похоже, слабостью стали разбавленные незлобными перепалками разговоры с рыцарем Оксимироном обо всём на свете – пусть тот и был тем ещё расхорохоренным козлом. Иначе почему он до сих пор не скинул его в жерло вулкана?