Какой пассаж, господа!

...В Тульской губернии не все всегда было так гладко, как говорили, чтобы вы знали… Как-то раз, под Бобылева и прапорщика Стасюлевича прислали молодого человека, именуемого Я убью ваши нервные клетки раньше положенного срока Григорий Аполлонович Колокольцев. Колокольцев этот… Был человеком, про которого вообще-то кроме, как, что у него шило в заднице, или юношеский максимализм, сказать-то было и нечего. Настолько прочно оно у него там засело, что на месте стоять он просто не в состоянии! Ему надо кого-то достать…в обязательном порядке. Был из рода подлецов, а как известно — подлецу все к лицу, поэтому, чтобы кого-то достать ему достаточно просто присутствовать или маячить неподалеку. Казимир Яцкевич, в силу своего возраста был человеком довольно терпеливым. Он войну пережил, восстание подавил, польско-русский суд четырежды выиграл, со всеми был сух и не груб. Но к «такому вот» его жизнь не готовила, чтобы кто-то, например сынок богатого состоятельного крота, смел одним своим присутствием его раздражать. Яцкевича достать однажды — проблем нажить на всю жизнь. Колокольцев жаждал попробовать. Кто же останется победителем, какие же ждут последствия?! Он к несчастью был не знаком с судьбой Лермонтова… Сколько веревочке не вейся, а конец наступит. И вот решил наконец мужчина написать не него кляузу, за неподобающее поведение, за грубость…много нашлось всего. Единственное за что не написал, так это за то, что дышит не совсем конечно правильно, но неплохо. Кляуза эта чудесным образом рассмотрелась не командиром полка, а высшей инстанцией. Решили сослать поручика, как возмутителя порядка. Была выбрана солнечная и далекая Малороссия, никому доселе неизвестная, маленькое село Диканька, у черта на куличиках. Срок — две недели. Ехал Григорий почему-то не на привилегированном месте, и с ним сидел очень приставучий дедуля, который все просил прочесть ему какие-нибудь стихи. Ну никаких стихов юноша не знал, поэтому пришлось сочинять самому! Кошмар не закончился и по прибытию в Диканьку. Александр, по батюшке Христофорович, про нежданного гостя и духом не слыхивал, и горилкой не нюхивал, поэтому молодому поручику управление местное пришлось искать самому. Так он загляделся на… Кхм, талию одной юной особы, что не заметил, как неудачно вписался в человека. Юноша, возрастом наверно немногим младше сидел и смотрел на разлетающиеся листы бумаги, а так хотелось ведь их в печать пустить! На его глазах стали наворачиваться слезы. — Ради бога, господи, извините меня! — На удивление Григорий собрал все листы, что улетели, ни упустил ни один. — С-с-спасибо, я вот, в печать нёс, а тут такой казус, вы уж тоже простите меня, как вас величать? — сразу же спросил молодой человек. Сразу подумалось «можно и сукин сын...там пятьсот сорок три страницы, не пронумерованы, как мне их восстанавливать?! Извиняться ещё смеет!» Ой… кажется Яков Петрович плохо Вливает влияет. — Григорий, всмысле Гриша, а писать это здорово! Вы же писатель! Право надеюсь вдохновение я ваше не спугнул? — спросил поручик. — М… — замялся писарь — Николай Васильевич, неприятно, очень. В смысле…приятно, не очень. Очень не… Черт! — Вы не волнуйтесь так, хотите я даже вас в Питере в одном из самых крупных издательств напечатать или пропечатать смогу, смотря что выберете. У меня связи! — Ну не спизд…соврать– не рассказать вообщем. — Благодарен конечно, но не могу, Григорий… — Николай его узнал, но по отчеству не мог припомнить. — Просто Гриша/Григорий, как угодно! А вы не поможете мне местное самоуправление найти? Меня к Яков Христофоровичу послали…или...Ой! К Александру Петровичу! Нет…не так! К Александру Христофоровичу! — смог сформулировать Колокольцев. — Да, конечно. Нам по пути, — согласился юноша и они решили срезать через двор, где люди покупают, и как ни странно, продают вещи. У Николая Васильевича ножки кривенькие, а жить-то хочется, да и покушать он бы не отказался, это все влияние Питерского следователя. В Колокольцеве неким образом сочетались детская наивность и офицерская наглость…хотя он только поручик. Они сначала прошли мимо старого кладбища, где Гриша вырвал из земли простой деревянный крест со словами : «Дай-ка я возьму это с собой» все равно, якобы, без надобности... Идут. Смеркается. А там на углу бабка самогоном торгует, дёшево очень причём. У сына офицера первая мысль : «Знакомство надо отметить, да и начальство задобрить. Вино-то у меня либо изъяли бы, либо я сделал то, что сделал. Факт : вина нет» Бабуля та не отставала, и не смотря на уговоры Гоголя, что тут лучше ничего не покупать свойского, он решился…ведь она всего лишь попросила снять пробу, ничего криминального казалось бы, да Гриша на радостях три крынки купил и все. Деньги выбросил…на ветер. Уж лучше б Гоголя проспонсировал действительно. Начал горе-поручик одну сразу же. Николай Васильевич упирался как мог, но Колокольцев все же потащил его на реку, на русалок полюбоваться, очень уж хотел познакомиться по рассказам Николая Васильевича. «Ты будешь смеяться, но они здесь водятся– Познакомь хоть с одной, а?» Шли они долго, так, что приехавши в обед, уже стояла темень. Двигались они до того «быстро», что их тени обгоняли. Улитка, по сравнению с ними, была локомотив, или как тридцать четвёртый скорый. Гоголь бросил даже мысль дойти до Александра Христофоровича, изредка подавая признаки жизни. Но Колокольцев и на этом не успокоился, стал с тарзанки прыгать, плавать, звать к себе, будто сам мавка, идущая себе компанию. Ну а что?- Песни поёт?-поёт! Собой любуется?-любуется! До того настырный и бестолковый, как тот пенсионер, который не хочет сидеть дома и все лезет на грядки. — Ну, Николай Васильевич! Ну, идите ко мне, родной! — все не оставлял поручик попыток затащить Гоголя искупнуться. Легче уже застрелиться. — Я плавать не умею, — пробубнил под нос себе писарь. — Сейчас научим, прыгайте ко мне! — настаивал на своём Колокольцев, будто, как банный лист, приклеился к заднице. — Вы же пьяный… — решился это сказать писарь. — Кто пьяный? — Я пьяный?! А я уже протрезвел! — заявил Григорий. — Вот и что вы забыли в Малороссии? — закачал головой Гоголь, сидя на берегу, кутаясь в крылатку. — Картошку! Вывезу ее в борб…броб...боруб… Буброй… Бобруйск! — сказал поручик, хотя слова так и напоминал по интонации «бурбон» — Вылезайте сейчас же, все знают, что здесь водятся мавки, а вы? — устало спросил голубоглазый. — А я нет… — радостно заявил поручик, уходя под воду. **** Яцкевич приехавши в Диканьку и, осмотрев достопримечательности здешние, решил, что : «где можно найти начальство, если не в шинке?» Бес попутал. Где можно найти черта? Да чего его искать-то если он либо в мешке, ну или за барной стойкой сидит. Зашёл он, открылся вид : «солидный мужчина в красном пальто и несколько алкашей за стойкой», посмотрел-посмотрел, под описание Бинха подходит… Правда в далекой усатой подцилиедрической молодости ещё до революции, ну отдаленно чем-то напоминал. «И неужели Саша так изменился, во разнесло…мужчину после смерти жены» Оттого, как мужчина поглощал галушки и вареники, закидывая их чуть ли не целиков в рот, заливая щедро кетчупом и горчицей через раз встал в горле ком. Рядом лежала лаврушечка, и стоял стакан с неизвестным, как Гоголевские произведения, содержимым. Куча пустых тарелок, одна даже откусанная, рядом таз с солянкой и лохань с картошкой. — Здравия желаю, я приехал за поручиком Григорием Колокольцевым! Я выставил его в отпуск на две недели! Где его третью носит?! Мне срочно нужны вы, Александр Христофорович! — причитал Яцкевич. — Вы верно меня спутали, не тот я, кто вашей душе нужен. Интересно… Я мог бы вас отвести… — пожал плечами Гуро, вытирая губы, после вареника с вишней и тихо думая : «Видимо аист несколько раз хорошо уронил вас по дороге…» — Ненавижу ваш русский народ! — в сердцах проговорил Казимир. — Почему же?! — удивился дознаватель, чуть не подавившись галушкой. — Передо мной, я больше чем уверен — второй Сусанин! — подытожил мужчина. — Поэтому и узаконили русско-польские суды… — со вздохом проговорил Гуро, макая вареник с майонезом в горчицу, вызывая у поляка рвотные позывы. — Что вы сказали?! Вы не были на нашем офицерском собрании в Бобруйске, сказали бы вы это прилюдно! Вы бы узнали, что могут сделать с вами офицеры! — чуть ли не кидаясь перчатками, оскорбленно выкрикнул мужчина. — Я хранил молчание. Не шикайте на меня пожалуйста. Останьтесь, я всегда искренне…долюбливал Польшу! Я потерял единственного компаньона и некому составить мне компанию на обед, я плачу! А хорошее питание — основа долголетия! Я мог вы вас после отвести! — со всем присущим ему дружелюбием сказал Гуро, откусывая кусочек хлеба, намазанный кетчупом. Да это наверное кровь его врагов, загустевшая… — Будь по вашему, Сусанин… — вздохнул Яцкевич, ведь кто его отведёт? Самому искать не хотелось. — Яков Петрович. Гуро… — поправил его мужчина. — Яков Петрович, Яков Христофорович…какая разница?! — проговорил поляк. — Кто, и как сильно вас ударит, плевав на суд. Вот какая разница… — резко отказываясь от напускного дружелюбия, процедил Яков Петрович. — Казимир Яцкевич, не буду врать, что мне приятно. Но перекусить я бы не отказался. — представился мужчина. **** — Там хранится вино тридцатилетней выстоянки! — рассказывал оживленно дознаватель, бурно размахивая бутылкой горилки. — Вы точно ведёте меня туда, куда надо? — с присущим полякам подозрением спросил мужчина. Подозрительный как еврей, и не верит никому, как истинный ариец. — Ну, винишко или нет, но что-то интересное там точно есть. Правда после десятка человек, что не вернулись оттуда, туда не ступала нога человеческая…только начальская! — возможно этот факт должен был обрадовать офицера, как крупный выигрыш в Карты, жаль, что у него топографический кретинизм. Это же не Тула и не Бобруйск, остаётся только : Вино, кино и домино. Яков и в молодости был прирожденным лидером, способным повести за собой людей. Как говорил один умный пьяный Бомгарт, который мог видеть будущее: «У вас Ленин в мозгах и пуля в дырке» — А почему бы нам дорогу-то через лесок не срезать? Водки конечно не обещаю, но прогулка будет впечатляющая! Хотите? — предлагая бутылку номер два, спросил Гуро. — Я не пью! Это точно та дорога?! Сусанин чертов… — Яцкевич уже успел пожалеть несколько раз, что согласился на те соблазняющие галушки. — Конечно та, душа моя! Кольцевая! Успокойтесь, я понял, что у вас плохое чувство юмора. Мы почти пришли… — а сам Яков, проходя мимо пенька на котором оставил бутылку в третий раз, понял, что похоже сам заплутал в трёх елках, двух осинах, четырёх соснах и одном пеньке, как мишка на болоте, как ёжик в тумане, только ежихи не хватает. — За вами тысяча… — любезно напомнил Яков Петрович Казимиру. — Где? — тот обернулся через плечо. — Одолжите мне тринадцать рублей...тогда с вас будет только 1987 копеек! — возможно это было выгодно, с какой-то стороны...кому-то, где-то, когда-то.  — У меня, к сожалению, с собой столько нет… — сожаления у офицера не было ни грамма, если можно так сказать про непьющего человека.  — А дома? — вскинул свои идеальные брови Яков.  — Дома, спасибо, все в порядке! Сусанин! — Казимир, чуть ли не тыкая следователя его же тростью, вскричал — да доведите вы меня до местного самоуправления! — мысленно взмолился офицер, подходя к задумчивому Якову Петровичу, проверяющему кочки на болоте на прочность. Надо подождать осени, коли заблудились в лесу, обычно тогда птицы на юг летят. — Что там за крики на реке? Никак Никоша мой во все горло орет? — резко отвлекся от своего увлекательного занятия следователь, теряя перчатку в недрах кладовой солнца. — Предлагаю удостовериться в его безопасности… — закатив глаза, отвернувшись, сказал Яцкевич. — Знаете ли вы, что компас изобрел именно поляк, тот, который единственный уцелел после встречи с Иваном Сусаниным? — невзначай поинтересовался следователь у шляхтича. — Стоять, бояться! — грациозно вывалился из кустов следователь. Как сказал он сам однажды: «Взгляд кошки, а грация Никошки» — Стою, боюсь! — подняв руки, вскричал Колокольцев, видя маячущего, будто вдали маяк, Яцкевича. — Отчетливей бояться! — проговорил мужчина, видя, как Николай Васильевич быстренько ретируется из поля зрения мучителя. — Носок тянуть! — Что вы делаете, Яков Петрович? Он сейчас меня увидит! Спасите меня, ради бога, черта или в кого вы там верите! Вы и сам, точно черт! — Гуро вытаскивал юношу из кустов, спешно стряхивая листочки, попавшие в Никошкины лохмы, (которые не знали расчески) как мух на клейкую ленту. В данном случае на волосы, обмазанные то ли смолой, то ли мёдом, что сдохли там мухи и прочая живность ещё неделю назад. — Волнуюсь за тебя, голубчик! А за твоего товарища, русалочьего угодника, не особо. Волнуется мой товарищ, а что вы господа решили искупаться в ночь на Ивана Купалу? Неужели сказок не читали?! Никош, ты же и сам их пишешь! Вот, коли сам не любишь— Саше идею подкинь Пушкину… — мужчина вывел Гоголя из кустов буквально за шкирку. — Насчёт человека, спаивающего слона шампанским не уверен… Думаю он ничего не читал! — тихо приговаривал, всхлипывая Николай Васильевич. Послышались бульканья, где-то со дна… — Я отпирался как мог, Яков Петрович! Но оно меня сюда завлекло, ой, а спутник мой где? — Николай перевёл взгляд на пузырьки, лопающиеся на поверхности– ответ быстро нашёлся. И тут из-за кустов камыша вылез спутник, весь в тине, но довольный. — Колокольцев, чем ты тут занимаешься?! Почему тебя нет на рабочем месте? — начал тираду Казимир Яцкевич. — Так вас там тоже нет! А я между прочим обзавёлся пятью жёнами и двадцатью невестами, не знаю какую же мне выбрать, Николай, помоги, неприлично заставлять дам ждать! — Колокольцев блаженно улыбнулся. — Пошли домой, горе-пьяница! Завтра утром в Тулу выезжаем… — Яцкевич не был настроен сильно ругаться, поэтому стал приближаться к реке, спускаясь. — Я не хочу! Не поеду! Не буду! У меня здесь семья! Жены, дети, внуки, остаюсь тут! — надув губы, проговорил юноша. — Рыбий ты султан, быстро вылез из воды! — приказал повелительным тоном Яцкевич. — Да здесь, как в аквариуме! Смотрите рыбку не задавите! — завопил Колокольцев уходя быстрее дальше, так как Яков Петрович, плевав на свой статус, полез в реку, даже не снимая сапогов, за этой незадачливой головой. Вот где был бог, когда раздавал ему мозги?! Колокольцеву всмысле... — Вода холодная и сырая! Сырая и холодная! — А кто говорил, что на том свете будет тепло? — Гуро юношу стал вылавливать. — Я на тот не хочу!!!! — кричал, что есть мочи Григорий. — Душа моя, поздновато, вас никто и не спрашивал! Два шага назад и шажок налево– вы попадёте глубокий и очень темный омут! Дам даже по-моему водится сом-каряжник, вы любите рыбу? Нет? А сом любит утопленников! Он с раками пир устраивает, когда труп начинает разлагаться. Первыми высасывает глаза... — под рассказ Якова Петровича так жутко стало поручику — Мы может вернёмся обратно, поручик Григорий? Не нужен нам тот берег турецкий! Не нужна нам другая земля, пойдёмте! Нам там будут не рады... — только таким образом смогли Колокольцева на берег вернуть — ещё бы несколько шагов, и вы всплыли бы дней через пять, если б вы не зацепились за корягу. Ну или вас не сожрал сом. — Яков Петрович, а он, что правда здесь водится? — испуганно спросил Гоголь. — Полно вам, всю информацию я предоставить конечно не могу, но, что знал, то сказал. Ну, пудов десять-одиннадцать будет, он тут у нас лебедей целиком глотает и овечек на водопое утаскивает. Есть желание проверить? Сделайте шаг влево или вправо, узнаем же истину вместе! — воодушевленно проговорил следователь, пальто из рук писаря забирая. — Уберите его уже, он нам мешает, всю воду взбаламутил! Все камыши повыдирал! Мы тут стесняемся! — обиженно вскричали девушки, прикрываясь волосами, что Казимир аж перекрестился. А Гоголь даже Оксане обрадовался, как перегаром надышался бедный. — Впервые вижу, чтобы русалки кого-то сами выгоняли! — ахнул восхищенно Яков Петрович. — А стесняющихся? — проговорил Григорий. — Не впервой… — отмахнулся следователь. — Где мой самогон?! — резко спохватился поручик, чуя дивный запах из камышов. — Если тебе налить, Григорий, полчарки того пойла, что ты купил, где же я тебя искать-то буду? — рассерженно сказал Яцкевич, хватая Колокольцева, как ребёнка за мочку уха и, уводя в неизвестном направлении. — Николай Васильевич, не одолжите мне бабок? — кричал Колокольцев, вырываясь. — Так не водится их у меня, я с ними знакомства не вожу… и вам не советую, они очень охочи до приезжих хлопцев… — Гоголь уговорил отвести неудавшегося бабьего угодника в отрезвитель. — А где же их срубить…да побыстрее? — все расспрашивал поручик. — Почти что Раскольников, или как быстро нарубить бабок… — тихо пробурчал про себя Яков Петрович. — Николай Васильевич, я все ваши произведения выкуплю! — заявил Колокольцев. — Разве не вы, два дня тому назад, изъявили желание быть в моем доме за место японских поросят и так же охотно давать мясо и плодиться? Гляжу вы недалёко ушли! Какой вы ветреный! — мимо прошёл обиженный в сердцах Толстой. **** Александр Христофорович сидел в кабинете, да читал. Пришёл к нему некий посетителей, обросший весь, да неприятный. «Прям защитник бомжей, сразу видно» После трудового дня чаю хотелось неимоверно, а пока Тесак за ним пошёл, придётся честно отрабатывать своё время. — А вы кто? Не признаю… Мой должно быть знакомый? — осторожно спросил мужчина. — Я граф Толстой! — громогласно заявил пришедший, надеясь, что к нему упадут в ноги? Он-то фокусник, а Сашенька – бывший налоговый инспектор. Врагов у него много и опыта не мало. — Тот самый… Толстой…Граф… Я все равно не признаю! — полицмейстер окинул посетителя скучающим взглядом, будто пробуя слова на вкус, растягивая их. — «Детство» ну, читали? — спросил Толстой. — Так вы автор! Лев Никанорович...? — попытался предположить Александр, получая отрицательный ответ. — Николаевич! — исправил мужчина. — Извиняюсь, над вашим «Детством» я плакал… — Начал Бинх, и автор оживился — Сначала от горя, что мне с ним пришлось ознакомиться, — автор заметно погрустнел — а потом от радости, что наконец закончил этот ужас читать! — Лев Николаевич уже готов был придушить мужчину его же пиджаком, ну или тем канатом, на котором повесили Мэри «Слониху» Эрвин. — Обидеть писателя может каждый! — подметил граф. — А как все же правильно, Тóлстый или Толстóй? — невинно поинтересовался Моральный урод Бинх. Ответом ему был хлопок двери. Ещё один плюсик в его отчете, ещё одна решенная проблема! Какой Саша сегодня молодец! Какой умный, красивый, дипломированный, понимающий...Золото, а не начальник! **** — Мы горилку пили? — пили. Мы галушки ели?— ели. С русалками знакомились? — знакомились. Чай только баню не посетили… — обиженно проговорил Колокольцев по пути в отрезвитель. — Вы все равно по темени не поедете. Можно устроить… — Яков Петрович прикинул время их пребывания в заведении, цену и возможность кончить жизнь там же. — Кто же баню...Да на Ивану Купалу?! — возмутился Яцкевич — я конечно врожденный атеист, но я бы перекрестился! — Главное много не пить, иначе можно споткнуться, да в костёр нырнуть... — начал Гоголь. — …Тогда плакали ваши невесты, Колокольцев. В вашем доме будет играть музыка, но вы ее не услышите… В вашем деревянном макинтоше, на глубине трёх метров...— продолжил фразу Никоши Гуро. Подошли они к месту, где раньше возвышалась баня, теперь же — там тлели угольки. Только подошедший, заспанный Александр Христофорович пребывал в недоумении, когда к нему подскочил Тесак с воплем : — Александр Христофорович, у вас опять баня погорела! Светлейший, чего же делать-то? — Как «опять»? Ну что значит «опять»?! Да сколько же можно! Свинарник на ее месте построю со свиньями с Японии и говном с Аргентины, а не баню! «Опять» она сгорела! Что ж ты будешь делать-то... К темнейшему сходить надо! — взялся за голову полицмейстер. — Значит не у одних нас бани горят! — вставил своё слово Яцкевич. — Какие люди, да какие серьезные! Хлеб, соль… В нашем случае– сало и борщ! Сало и борщ… — явно не обрадовался Александр, узнавая поляка. — На свою рожу посмотрите сначала… — проговорил четко и ясно, даже без надоедливого «Ш» Казимир. — Мое так и пышит искренним дружелюбием, а вам надо бы на лбу написать: «Я не хочу с вами общаться, подойдёте ближе чем на три метра — застрелю» — ядовито выплюнул, хорошо не плюнул, Бинх — Печка осталась? — в ответ кивок — Если цела- приступаем к строительству новой бани сейчас же! Колокольцев подошёл тихо к печке, к ее останкам, к Александру Христофоровичу, который и лупит, и лупит печку уцелевшую рукой. — Что же это вы бьете-то? — возмутился Григорий Аполлонович. — Это… Крышка не закрывалась! — а из печки тихое «спасите» — Никогда бы не подумал, что печка живая и просит о помощи, — прогнали Григория Колокольцева к чертям — Надо реже согреваться… Дело говорят, что: «Меньше знаешь — лучше спишь, больше знаешь — крепче пьешь.» **** На следующий день гости должны были отчаливать, ну, отъезжать, выезжать… Уезжать...Разбегаться, как тараканы! Изъясняясь русским языком - Возвращаться восвояси домой! Подняли горе-пьяницу специально пораньше из вредности и вот настала пора прощаться. — Поздравляю, Гоголь, — взмахнув маленьким томиком его авторства, сказал Казимир Яцкевич. — А с чем? Какой праздник?! — не понял Николай Васильевич. — Яхонтовый мой, с польского «передавай привет родителям» — улыбнулся Яков Петрович под кивок поляка. — Ой, хорошо… — засмущался Гоголь, когда его творчество похвалили. — Мы же хлопнем по рюмашке на прощание? Водка следовательская и одобрена царской канцелярией! С чем вареник будете? — огорошил всех Яков Петрович, доставая из карманов пальто бутылку и вареник с вишней. Этого, как манну небесную, ждал Колокольцев, крепко пожимая руку следователя, забирая сосуд с собой. Изгнать его оказалось проще, чем Гуро думал. Коли жизнь — абсурд, недоступный уму, то будь, как Яков Петрович : готов ко всему!