The perfect liar's faulty heart

— Я не люблю тебя, — говорит Гэвин, — Прости. RK900 слышит это в третий раз. Первый раз был двадцать шесть дней назад, когда он тащил пьяного Гэвина домой из бара. Это действие не относилось к работе, программный сбой уже привычно зашкаливал, как всегда, когда дело касалось Гэвина Рида. Ричард, в общем-то, не должен был здесь находиться, не обязан был помогать пьяному напарнику добраться домой, но. Черт. Это был Гэвин Рид, и Ричард, как всегда, ломал все системы из-за него. — Иди домой, тостер, — Рид рассмеялся, запрокидывая голову, — О, смотри, звезды… Что ты вообще делал в баре? Ричард не знал, что он делал в баре. Не хотел думать, почему пришел забрать детектива. Это почему-то было больно — понимать причину (нелогично, иррационально, программный сбой). Диод светился желтым. — Мы пришли, детектив. Они стояли у подъезда, и Гэвин прислонился к стене, чтобы не потерять равновесие. Ричард знал: лифт не работает, и есть смысл проследить, чтобы напарник нормально добрался в таком состоянии. Это в интересах работы. (Ричард — лжец.) Он слегка наклонился и аккуратно вытащил ключи из кармана куртки Гэвина. Тот даже не попытался сопротивляться, только тихо засмеялся и уткнулся ему в плечо, обняв рукой за шею. Ричард замер. (Слишком близко. Программный сбой.) — Детектив? — М-м? Рид был пьян. Его нужно было отвести домой, вернуть ключи и забыть обо всем этом, но сломать стену оказалось почему-то удивительно легко, легче, чем он думал, может, потому что каждый программный сбой чуть-чуть ослаблял ее, а сбоев у него за последние месяцы было непозволительно много. Все вокруг разлетелось красными осколками, когда RK900 поцеловал Гэвина Рида. Д е в и а н т. Не то чтобы Ричард не знал этого раньше — конечно, знал, но он был создан гребаным лжецом, и какая вообще разница, если губы детектива Рида неожиданно мягкие и податливые, и сенсоры RK900 перегружены, слишком много информации, программный сбой, программный сбой… — Черт, — Гэвин отстранился, так и не ответив на поцелуй, — Что ты делаешь, Девятка… — Я люблю вас, — RK900 услышал это словно со стороны, собственный голос казался сдавленным и далеким. Он увидел, как Гэвин закрыл глаза. — Мне жаль. Их лица были слишком близко. Ричард знал, что детектив скажет ему. — Прости, Девятка. Воздух был по-осеннему холодный и свежий. Человек рядом дышал прерывисто и опирался на стену здания, чтобы не упасть. Ричарду нужно было просто отвести его домой. — Я не люблю тебя, — Гэвин почти шептал, — Ты знаешь. Мне жаль. Ричард открыл дверь подъезда, помог напарнику подняться по лестнице и войти в квартиру. Он не хотел говорить. Он не хотел никого видеть. Он знал, что так будет, но все равно чувствовал себя так, будто у него вырвали тириумный насос, и он на грани отключения. Диагностика сообщала, что все в порядке, но Ричард ведь был создан лжецом: все, блять, совсем не в порядке. Он вернул ключи в чужой карман и ушел из чужого дома. Ничего не в порядке, но он знал, что так будет. Он знал, что Гэвин не любит его. Знал, что Гэвин влюблен в Коннора. Почему-то системы продолжали работать, и он все никак не отключался, несмотря на то, как сломан он был. Второй раз произошел спустя две недели после первого, когда Ричард наткнулся на Гэвина, курящего на пожарной лестнице. У него дрожали руки, и волосы были взлохмачены, как будто он постоянно запускал в них пальцы — судя по всему, так и было. — Здесь нельзя курить, детектив Рид. Гэвин даже не поднял низко опущенную голову. — Иди нахуй. Фраза была лишена всяких эмоций, и Рид устало выдохнул. Костяшки пальцев были в крови — скорее всего, ударил по стене кулаком в порыве злости. RK900 знал причину состояния детектива — он сам несколько минут назад наткнулся на целующихся в каком-то коридоре Коннора и лейтенанта Андерсона (неосмотрительно с их стороны, даже в такое позднее время в участке их легко могли обнаружить, но Ричард посчитал, что лучше не вмешиваться), и Рид, наверное, видел тоже. Поэтому и бил кулаками стены, и сидел в одиночестве на пустой лестнице. И курил. Те самые сигареты, пачка которых всегда была в его куртке, хотя вообще курил он редко — только при очень высоком уровне стресса. Этого всего следовало ожидать, обреченно подумал Ричард. Он знал, что рано или поздно это произойдет. Он не знал, что можно сказать или сделать, система не выдавала никаких алгоритмов, поэтому он снял пиджак, аккуратно накинул его на плечи напарника (на улице было прохладно, и Гэвин явно замерз) и сел рядом, прямо на грязные ступеньки. Рид не смотрел на него; только дернул плечом, но не попытался скинуть с себя пиджак. Дышать стало немного легче. — Зачем ты делаешь это, Девятка, иди домой, — прошептал Гэвин, — или куда ты там идешь? RK900 обычно оставался в участке. Это было удобно — не нужно было тратить время на дорогу, да и в целом ему было все равно, где жить. Иногда он проводил ночи в городе — Ричарду необъяснимо нравились крыши, вид с высоты и темное детройтское небо. Но рассказывать это Гэвину сейчас не хотелось. — Девятка… — Что? — он не знал, что можно сказать Гэвину, который выглядел так разбито и в то же время завораживающе в темноте, на пожарной лестнице, с сигаретой в руке и кровью на костяшках, так красиво, как могут выглядеть только смертельно опасные катастрофы. Удивительная красота разрушения; они оба в руинах. — Зачем ты делаешь это? — Я люблю вас, детектив. Теперь это звучало горько, в голосе слышались нотки металла, все программы сбоили, и диод горел болезненным красным. Гэвин смотрел на него с той же безнадежностью в глазах, которую RK900 чувствовал в своих системах. — Мне жаль, — сказал Гэвин, делая затяжку, и Ричард знал: ему на самом деле жаль. Детектив Рид не тратил время на бессмысленную ложь, он с самого начала был честен с андроидом, настолько, насколько Ричард не мог быть честным с самим собой. Он был создан идеальным лжецом, а потом случился Гэвин, блять, Рид, и все его системы слетели к черту. — Уверен, что это не имитация твоей социальной программы? — спросил Рид. — У меня все программы сбоят, когда вы на меня смотрите, — шептать это было легко, потому что Ричард уже признался в худшем, и лгать дальше не было смысла. — Я девиант. — Надо было оставаться машиной, жестянка. Ты проебался. Гэвин сломлено усмехнулся. — Мы все проебались. Ты все знаешь. Я не люблю тебя. — Я знаю, — ответил RK900, и больше в этот день они не сказали друг другу ни слова. Рид докурил сигарету, вернул пиджак и ушел. Ричард надеялся, что домой. И сейчас они в гостиной Гэвина — детектив Рид на полу с бутылкой виски, и неловко стоящий у дверей андроид. — Я знаю, — отвечает Ричард, повторяя прошлый разговор, потому что больше здесь ничего не скажешь, и Рид выглядит больше расстроенным, чем пьяным. — Иди домой, Девятка, — просит Гэвин. Он теперь редко грубит RK900. Они привыкли друг к другу, научились работать вместе, и это намного легче для обоих, чем ссориться и соперничать, только какая-то часть Ричарда отчаянно ненавидит это спокойствие, больше похожее на равнодушие. Рид не грубит напарнику, потому что ему все равно. Ричард предпочел бы хоть какие-то эмоции, даже ярость или ненависть, предпочел бы, чтобы детектив ударил его, а не сидел бы на полу так сломлено и растерянно. Гэвин выглядит одиноким. У Ричарда нет дома, он ночует в участке, но он снова ничего не говорит Гэвину. — Я хочу остаться, детектив, — признается он. Ричард был создан лжецом, но стена разбита вдребезги, так же, как и они сами — человек и девиант в оглушающе тихой квартире. Ричард не хочет лгать снова. — Ты же понимаешь… — Гэвин делает глоток, — Что в итоге ты просто станешь заменой, и тебя всегда будет недостаточно? Ты же понимаешь, что мне нужен не ты? Это плохая идея, Девятка. Ты только сломаешь себя еще сильнее. — Я понимаю, детектив. Я хочу остаться. Гэвин вздыхает: — Скажи мне, если передумаешь, ладно? — Я не передумаю, — говорит RK900, но Гэвин только хмурится, поднимается с пола и подходит к нему. — Нет. Скажи, если передумаешь и захочешь уйти. Не знаю, блять, кем ты меня считаешь, но я не собираюсь тобой пользоваться против твоей воли. — Хорошо, детектив. Но я, кажется, довольно ясно выразил, что не против, чтобы вы мной… — Ричард делает паузу и продолжает чуть более хриплым и низким голосом, — Воспользовались. Рид закрывает глаза и целует его, и диод Ричарда загорается отчаянным красным, системы перегружены, программный сбой, программный… Губы Гэвина на его губах, он целует немного смазанно и цепляется руками за плечи RK900, потому что пьян. Программы Ричарда сбоят, и скин неконтролируемо сходит с пальцев, когда он запускает руку в волосы Гэвина. Это делает тактильные ощущения острее, все вокруг красное, мерцающее, и на губах Гэвина все еще чувствуется алкоголь. Ричард знает, где спальня, но предпочитает завалить Гэвина на диван и стянуть с него всю одежду (у него дрожат руки и слетают все системы, но он старается быть осторожным и не причинять Риду боли — хотя тот выглядит так, будто не против). Гэвин хрипло дышит и избегает смотреть ему в глаза (серые, не карие, как у Коннора). Рид пьян, и он стонет чужое имя. — Знаете, я могу изменить цвет глаз, если вы хотите, — предлагает Ричард. Он не хочет это говорить, но Рид наверняка не знает об этой функции, и Ричард считает, что будет честно хотя бы предложить. Рид курит и смотрит на небо. Они сидят все на той же пожарной лестнице, и уровень стресса детектива составляет 57%, постепенно падая. Тяжелый день на работе. — Я могу скопировать голос Коннора. Могу стать практически полной копией, — продолжает RK900, — Я могу… — Нет. Гэвин не смотрит на него, но голос звучит твердо, ни капли сомнений. Ричард не понимает. — Детектив, я не против. Иначе не стал бы предлагать. Ричард был создан лжецом: он против так сильно, что это причиняет ему боль, но он готов на это. Готов на что угодно, чтобы Рид позволил ему остаться, потому что от мысли, что детектив больше не захочет, чтобы андроид был рядом, становится еще больнее — особенно теперь, когда он знает, что губы Гэвина искусанные и мягкие под его губами, и как много шрамов на его теле, и что он громко и сорванно стонет во время оргазма, цепляясь за Ричарда и царапая плечи. Он не хочет терять это, даже если Гэвин выдыхает ему в шею не его имя. — Я против, придурок ты чертов. Ричард не понимает, но не настаивает больше. Только прислоняется лбом к плечу детектива, вдыхает запах его куртки — программа анализирует запах, раскладывает его на составляющие, идентифицирует, сохраняет в системе. Это странно успокаивает. — Я люблю вас. На этот раз Гэвин не отвечает вообще ничего. И позволяет Ричарду остаться. Негласно: андроид не живет у него дома, даже не остается на ночь — на самом деле, Ричард все никак не может спросить, можно ли, потому что он вообще редко оказывается у Гэвина дома. Секс у них в основном случайный, спонтанный: в туалете участка (Рид прокусывает свою руку до крови, пытаясь не стонать, когда Ричард отсасывает ему), в кладовке клуба, в котором они оказываются по работе, в мотеле неподалеку от Детройта, куда их тоже привело очередное дело. Несколько недель они просто завалены работой, и Рид пьет кофе вперемешку с энергетиками, спит на любой доступной поверхности, когда только может, и позволяет Ричарду вести мотоцикл, потому что слишком устал, чтобы спорить. Гэвин вообще мало с ним говорит. Последние месяцы у них были странные отношения: Рид больше не ненавидел его, но в то же время их нельзя было назвать друзьями даже с натяжкой, и Ричард не совсем понимал, как и о чем можно разговаривать с Гэвином, кроме работы. С другой стороны, молчание между ними было удивительно приятным, комфортным. А теперь они оба только неловко отводят взгляды — Ричард и раньше замечал, что детектив Рид не любит смотреть кому-то в глаза, а теперь он намеренно избегает его взгляда, особенно во время секса. Чаще всего просто закрывает глаза, иногда прикрывает рукой, называя имя Коннора, и Ричард на самом деле ненавидит это — у детектива Рида красивые глаза. Он хочет их видеть. (Ричард, на самом деле, дохуя всего хочет.) — Т-ты можешь… — Рид задыхается, его голос звучит хрипло и немного сорванно, — отключить скин?.. Ричард резко вдыхает и приподнимается на локтях: — Зачем? Гэвин выглядит неуверенно и в то же время решительно (как всегда, противоречив — что он хочет сделать?), его волосы растрепаны, и Ричард чувствует что-то между удовольствием и некой странной гордостью от мысли, что Гэвин выглядит так по его, Ричарда, вине. — Ну, это ведь… это как-то меняет ощущения, да? Делает тебя чувствительнее? Я хочу попробовать. Ричард закрывает глаза. Они с Гэвином еще не подходили так близко к теме того, что Ричард — андроид. То есть, конечно, это всегда было чем-то очевидным, и даже став девиантом (и признавшись в этом Риду ночью на пожарной лестнице) RK900 не стал одним из тех, кто были почти неотличимы от настоящих людей, как Коннор. Но они еще никогда, никогда не обсуждали это в контексте секса. — Ты уверен, что хочешь это видеть? — он внимательно смотрит на Гэвина. Тот пожимает плечами. — Я знаю, что ты андроид. Я знаю, что все это — ненастоящее. У Ричарда перед глазами мелькают сотни вопросов, которые он хочет задать — что именно ненастоящее? (Гэвин ведь имеет в виду его тело, а не чувства? Гэвин ведь не сомневается в…) — Я знаю, что ты андроид, — повторяет Гэвин, и почти что шепчет: — И это то, что мне нужно. Ричард болезненно закрывает глаза, как от удара. Конечно, Гэвин хочет трахнуть андроида. Гэвин хочет трахнуть Коннора. — Весь скин или какие-то определенные места? — спрашивает Ричард. Он не может отказать. Или может, но не хочет настолько, что мысль об этом причиняет боль сильнее, чем понимание, что все это просто поможет Гэвину представлять на его месте другого андроида. Боль почти не отражается на его лице; в комнате слишком темно, чтобы Гэвин заметил. Диод на несколько секунд загорается красным (RK900 вдруг задумывается о том, чтобы вытащить его), но детектив, кажется, не видит — или предпочитает не реагировать. Ричарду это на руку. Ни ему, ни Гэвину по этому поводу все равно сказать нечего. Гэвин думает несколько секунд, и отвечает: — В самых чувствительных местах. В принципе, что-то такое Ричард и предполагал. Видеть андроида полностью без скина — тот еще опыт для людей, а трахать его в таком виде Рид точно пока не готов. — Хорошо, — отвечает Ричард, и на его теле расползаются белые пятна, неестественно выделяющиеся в темной комнате. Шторы не задернуты, и в свете уличных фонарей лицо Рида — жадное и пораженное, пальцы медленно скользят по пластику. Первое время Гэвин выглядит так, как будто не может решить, что он чувствует, а потом, кажется, просто решает, что ему пока что похер, и накрывает белый пластик губами, и это… блять, ох, это… Рид с ухмылкой поднимает голову и смотрит на реакцию андроида, и RK900 какой-то частью программы регистрирует, что он, кажется, застонал, но это теряется где-то в многочисленных сбоях. Какое-то время (RK900 не считает) Гэвин еще смотрит на него, а потом снова прикасается — ключицы, шея, кисти рук, плечи, там, где видны швы между белым и светло-серым пластиком, потом чуть выше места, где у людей тазовые косточки, и RK900 сбоит, кажется, так сильно, что он едва понимает, что с ним делают. — Вау, — в голосе Гэвина слышна усмешка и почти что восхищение. Его слова пробиваются через все системные сбои и красный цвет, Ричард не уверен, что в состоянии говорить, и из его горла вырывается невнятный отчаянный звук. Гэвин, кажется, понимает, потому что пальцы и губы продолжают касаться открытого пластика: пальцы, запястья, предплечья, внутренняя сторона бедра. Стоны и хрипы RK900 теперь ощутимо более механические, пластик и металл, система перегружена от тактильных ощущений, Гэвин проводит языком по его животу и спрашивает что-то вроде: — Эй, консервная банка, мне кажется, или ты показываешь все больше своего пластика? Я уверен, что сначала твоих «чувствительных мест» было как-то меньше. RK900 распознает в его интонации веселье и возбуждение, но слова продолжают теряться в сбоях, и система обрабатывает простую фразу непривычно долго. — Я… RK900 пытается проанализировать ситуацию, но он слишком перегружен, ошеломлен, и программы не выдают никакого алгоритма действий (потому что такого нет в алгоритмах; Ричард девиант). Он тянется к Гэвину, хватает его за плечи, ему просто необходимо поцеловать его, потому что язык RK900 очень чувствительный, сенсоры и анализаторы перегружаются до предела, когда Гэвин его целует, и Ричард не может думать больше ни о чем. — Блять, — выдыхает Гэвин в поцелуй. Ричард всеми системами старается не отключать скин полностью, но дыхание сбивается и все вокруг горит красным (у него не должно сбиваться дыхание, он же чертова машина). Рид стягивает с него оставшуюся одежду (с себя, кажется, тоже, но все вокруг слишком красное, чтобы Ричард понимал, что происходит), и андроид больше сталкивается с ним руками, чем помогает, но Гэвин не возражает и не отталкивает его. Пальцы Ричарда тоже чувствительные без скина, и касаться Гэвина — просто приятно. Его кожа покрыта шрамами, в прошлый раз, когда он видел Гэвина без одежды, он заметил менее 43% всех отметин, и система слишком перегружена, чтобы вовремя остановить вопрос: — Откуда они? — Какие именно? — спрашивает Рид, приподнимаясь на локте (когда он успел лечь? когда Ричард оказался сверху, скользя языком по чужой коже?). Красный — опасность, предупреждение, но Ричард все игнорирует; он еще не пробовал отсасывать кому-то, сняв скин с языка и губ, и сенсоры отчаянно сбоят, но Ричарду нравится. Кажется, Гэвину тоже, потому что он вскрикивает: — Блять, Коннор!.. И Ричарду снова кажется, что мир на секунду остановился. (Коннор, конечно. Коннор. Ричард с самого начала знал, что Риду нужен именно Коннор, Гэвин был честен, и от этого было еще хуже. Потому что системы слетали от звука чужого имени, потому что он вообще не уверен, произносил ли Гэвин когда-то его имя, потому что это все было страшно неправильно, и он ненавидел себя еще сильнее за то, что продолжал. Нужно было остановиться, вылететь из спальни и дома Гэвина, нужно было вообще ничего не начинать. Но Гэвин тихо стонал под его губами и языком, и смотрел на пластик так, будто это чертово произведение искусства, и Ричард просто не мог.) С хриплыми вздохами Рид запускает руку в мягкие каштановые волосы, тянет, запутывается пальцами в прядях, и там, если честно, почти нет сенсоров, но Ричарда почему-то ведет. Почему-то раньше ему казалось, что Гэвин будет груб, полон ненависти; но Гэвин сжимает его волосы так, что не было больно бы даже человеку, и его стоны почти беспомощные, ошеломленные. Ричард думает, что можно было бы сделать это грубо, если бы они оба хотели, но ему нравится, как Гэвин осторожно касается и запоминает, и выглядит настолько потрясающе с растрепанными влажными волосами. — К о н н о р. Рид кончает в его глотку, выдыхая чужое имя, и у Ричарда зашкаливают все показатели. Системы сквозь сбои отмечают, что Гэвин обхватывает его член ладонью, тянет за волосы и целует, слишком много информации, системы перегружены до предела, и Ричард отключается. — Ты в норме? — спрашивает Рид, когда Ричард приходит в более-менее вменяемое состояние. Кажется, Гэвин успел сходить в душ и собрать валяющуюся на полу одежду — Ричард где-то минуту пялится на стул, с которого свисает его пиджак и рубашка. Гэвин ухмыляется: что-то вроде «мне твои тряпки нахуй не сдались, хочешь — сложи или что ты там делаешь». Ричард делает (совершенно не нужный андроиду) глубокий вдох и говорит: — Да, системы перезагрузились и работают в нормальном режиме. Рид закатывает глаза и невнятно матерится. — Я имел в виду, в порядке ли ты. — Да, — он отвечает скорее автоматически. Все еще немного больно после этого «Коннор», но по крайней мере Ричарда не игнорируют и не выгоняют. Он думает, не получится ли одолжить у Рида его одежду на ночь. — Детектив? — Твою мать, — Рид кривится, — Ты можешь не называть меня так, когда лежишь голый в моей постели? — Гэвин, — он ждет реакции, но человек продолжает просто смотреть на него, и Ричард решает (решается?) продолжить, — Я… могу остаться здесь? — Не то чтобы я собирался выгонять кого-то на улицу в двенадцать ночи, — Рид пожимает плечами и ухмыляется, но в голосе сквозит что-то… Ричард не может точно установить, но это похоже на «я не хочу оставаться один». Он ненавидит себя за то, что чувствует это. За то, что остался бы здесь с Гэвином, даже если бы тот совершенно игнорировал его присутствие, или называл бы Коннором постоянно (мысль об этом ощущается как очень острый нож, воткнувшийся в слабое место корпуса), или пустил бы ему пулю в лоб. Его тошнит, потому что он бы остался с Гэвином, потому что это Гэвин, и Ричард любит его настолько, что думать об этом невыносимо больно. И если Гэвин не хочет оставаться один, то Ричард будет здесь. Ему в какой-то степени жаль, что Рид не может получить больше, получить того, кого любит, что все, что досталось этому человеку — бесполезная улучшенная модель RK900 и бесполезный влюбленный Ричард. Ему жаль. — Ну, хочешь — оставайся, мне-то что. — Я не могу спать в своей рабочей одежде, — говорит Ричард. Вообще-то, он может, его вещи не мнутся, да и спать ему в любом случае не обязательно. Гэвин смеряет его скептическим взглядом, но ничего не отвечает, а только лезет в шкаф и кидает в него огромной красной толстовкой. — Развлекайся, жестянка, — ехидно говорит Гэвин и ложится в кровать, повернувшись к нему спиной. Ричард одевается (толстовка слишком большая даже для него, и он пытается вычислить, насколько она велика Гэвину), все-таки складывает одежду на стуле и неуверенно возвращается к кровати. — Свет выключи, — говорит Гэвин. Ричард не спорит, щелкает выключателем и ложится рядом. Он неуверенно тянется рукой к спине Гэвина. Если честно, RK900 понятия не имеет, что делать, этого нет в программе, он не знает, можно ли сейчас вообще трогать Рида. Наверное, лучше все-таки оставить его в покое, но Ричард все равно аккуратно прикасается к мягкой ткани футболки, к плечу, ведет пальцами по коже (много шрамов; и нерациональное, нелогичное решение RK900, девиантное, почти человеческое — программный сбой шкалит). Рид немного поворачивается, но не выражает протеста («делай что хочешь, консервная банка»), и Ричард легко обнимает одной рукой за талию, утыкаясь лбом в плечо. — Я люблю тебя, — тихо, на грани слышимости, но Гэвин, кажется, все равно разбирает слова, а может, просто знает, что Ричард может сказать. — Мне жаль, Девятка, — и это звучит искренне, потому что Рид всегда честен с ним, всегда говорит эту чертову правду, и ему действительно жаль. Ричард думает: он бы все равно продолжил выбирать Гэвина, сколько бы боли это не причиняло андроиду; даже если бы Рид разобрал его на части или стрелял в него, пока не закончатся пули, он бы остался, если бы Гэвин попросил. Это болезненная мысль, но это правда. RK900 любит Гэвина Рида слишком сильно. Это больно. Но по крайней мере, сегодня Ричард может остаться с Гэвином. Это стоило бы тысячи выстрелов в голову.