— Тебе лучше держаться от меня подальше. — Нет. Я никогда тебя не брошу. Ты мой брат…
— Нет, Джейн, — Курт покачал головой, — мне очень жаль. Я не могу отпустить его с тобой. Уже третий день она обивала пороги его кабинета. Третий день не могла спать, потому что в её памяти при одной мысли о том, что Роман там один, загорались всё новые и новые воспоминания — ужасы, пережитые в приюте, атаковали её сознание, изматывая, приводя в бешенство невозможностью прекратить то же самое для Романа. — Курт, пожалуйста, — Джейн уже не просила, она умоляла, — хотя бы на ночь. Просто чтобы он мог спокойно выспаться. — Нет, — Курт не был злым человеком, но Джейн понимала — он и так многое поставил на кон, чтобы Романа не забрали в секретную тюрьму ЦРУ. Он не мог рисковать, ещё не зная, вернётся ли к Роману память и когда это случится. — Тогда дай мне служебную машину, — решение пришло само по себе, и Джейн удивилась тому, что не подумала об этом ещё вчера. Курт удивлённо посмотрел на неё: — Зачем? Джейн улыбнулась — чувство маленькой победы пьянило её. Она не бросит Романа, как и обещала. — Хочу забрать кое-какие вещи.***
Воспоминания казались осколками стекла — Роман готов был кричать от боли, когда они резали его изнутри. Он был страшным человеком — но после такого детства удивительно, что он вообще всё ещё был, а не сошёл с ума. Хотя сейчас он как никогда приблизился к этому — во всяком случае, входящая в комнату с вещами Джейн и охранники, несущие постельные принадлежности и матрас, точно были галлюцинацией. Или нет? — Привет, — Джейн улыбнулась ему, и Роман почувствовал острое желание ответить тем же. — Привет, — ответил он, растягивая губы в неумелой, неуверенной улыбке. Джейн поставила дорожную сумку на пол и подошла к нему, садясь рядом и кладя руку ему на колено. — Ты не против, если я поживу с тобой, пока тебя не разрешат выпустить со мной? Роман неверяще смотрел на неё — он так мучился здесь, в четырёх стенах. Как вообще возможно было обменять свободу на эту камеру — и добровольно? — Ты не шутишь? — спросил он осторожно. Охранники замерли, ожидая дальнейших приказаний, но Джейн махнула им рукой: — Идите, утром Курт сам откроет камеру и выпустит меня. «Не шутит», — понял Роман. Слёзы подступили к глазам — он быстро обнял Джейн, прижимая её руки к телу, и спрятал лицо у неё на плече. — Ну что ты, — растерянно сказала Джейн, кладя ладони ему на бока, — Роман. — Но почему? — спросил он глухо, всё ещё не доверяя своему голосу. Ладони Джейн стиснули его пижаму, её подбородок врезался в его плечо — она в одно движение стала ближе, и Роман почувствовал, как оттаивает что-то глубоко внутри него. — Потому что, — прошептала Джейн, — хоть ты этого и не помнишь, я обещала не оставлять тебя одного.***
Разумеется, в камеру разрешили взять не всё — но еду, одежду, те немногие книги, что Джейн купила для себя, постель и возможность самим регулировать свет — маленький пульт от него — Курт одобрил, полагая, что сумеет защитить Джейн в случае претензий к такому отношению к преступнику, которые мог предъявить представитель ЦРУ. Во второй раз вернуться в камеру в бытовом плане Джейн было проще. Она могла вызвать охрану с того же маленького пульта — об этом позаботилась умница Паттерсон — и выйти, когда ей нужно, свозить одежду в химчистку раз в неделю много времени не занимало. Душ и туалет в камере были, а нижнее бельё отлично высохло бы и в её личном шкафчике, так что она вполне могла позволить себе остаться в камере с Романом столько времени, сколько будет нужно. Стены давили на неё так же, как и в первый раз, когда она попала в эту камеру — как бы она ни пыталась улыбаться Роману и делать беззаботный вид, напряжение и тревога нарастали. Она постелила себе на полу, так, чтобы Роман не наступил на неё, если задумает выбраться в туалет, но в то же время так, чтобы она могла оказаться возле него за долю секунды. Однако, пока она ходила в душ, Роман стащил свой матрас на пол и положил рядом с её. — Не хочу оставаться один наверху, — нехотя пробормотал он, отведя взгляд, когда Джейн спросила его об этом, — я помню, что мы в приюте спали рядом… — Я не против, — поспешила Джейн его успокоить, — просто поинтересовалась. Роман лёг; она притушила свет, спрятав пульт под уголок матраса, и устроилась рядом. Было немного неудобно, но Джейн случалось спать и не в таких условиях, так что наличие чего-то мягкого под рёбрами, под головой и на теле воспринималось как комфорт. Она обычно спала на животе, обняв руками подушку, и сперва легла так, как привыкла. Роман преувеличенно-размеренно дышал справа от неё — успокаивался техникой дыхания, которую они изучили в приюте: это воспоминание вернулось к Джейн в этой же камере. — Нет, — вздохнула она, разворачиваясь и наощупь находя предплечье Романа в темноте, — так не пойдёт. Иди сюда. Она потянула его к себе, вынуждая подвинуться, и переложила свою подушку точно к стыку матрасов, а потом выровняла его подушку так же. Роман молчал, никак не комментируя её действия, и она сочла это согласием. — Что ты делаешь? — спросил он, когда Джейн уже собиралась лечь. — В детстве мы спали в обнимку, помнишь? — ответила она вопросом на вопрос — нехорошая тактика, но ответить «хочу тебя обнять, потому что нам обоим страшно» Джейн почему-то не смогла, — вот я и хочу, чтобы тебе было спокойнее. «Нам обоим». — Мы уже взрослые, — сказал Роман так, будто другого аргумента у него не был, да и этот он считал недостаточно стоящим. — Хорошо, тогда так, — Джейн приподнялась на локте, по дыханию Романа чувствуя, что оказалась точно напротив его лица, повторив его позу, — я хочу обнимать тебя, пока сплю. Я не оставлю тебя одного и не позволю чувствовать себя одиноким, когда могу просто обнять. Ты не против? — Нет, — ответ слегка задержался — наверное, Роман покачал головой, но потом понял, что в темноте его жеста не было видно, — не против. — Вот и славно, — Джейн снова легла, дождалась, когда Роман ляжет тоже, и положила его руку себе на плечо, придвигаясь и обнимая его. Роман вздохнул, чуть поёрзал, привыкая к этой позе, и уткнулся лицом в её волосы, дыша намного спокойнее. Его тело под рукой Джейн расслабилось, и Джейн упёрлась лбом в его грудь, настраиваясь на сон. Она сама не заметила, как уснула.***
Часов в камере не было — поэтому Джейн не могла знать, во сколько Роман разбудил её, громко и болезненно застонав сквозь зубы. Она не видела его лица в темноте, но чувствовала, как он напрягся, вцепившись в простыню за её спиной мёртвой хваткой. Джейн приподнялась и аккуратно положила ладонь ему на плечо: — Роман, Роман, проснись, — тихо заговорила она, — всё хорошо. Это просто кошмар. Роман вздрогнул — его дыхание замерло на пару секунд — а потом выдохнул и спросил: — Я тебя разбудил? — Ничего страшного, — отмахнулась Джейн, — главное, что и ты проснулся. — Мне снилось, как я убиваю ребёнка, — прошептал Роман так, будто их могли подслушать охранники — это за двумя-то стенами, — ну, в приюте. Джейн не знала, кого именно он убил — она не видела этого, но зато помнила, как много раз убивала сама, и не только детей. — Это в прошлом, — уверенность в её голосе не была наигранной — она действительно так считала, — теперь всё будет хорошо. Роман наощупь уткнулся в её шею, сперва неловко стукнувшись лбом о её подбородок, но она лишь мимолётно улыбнулась этому, запуская пальцы в его волосы и гладя со всей той нежностью, что кипела в ней вместе с желанием защитить от одного взгляда на него. Это было такое знакомое ощущение — Джейн знала, что чувствовала нечто подобное всю жизнь, и не могла понять только одного — почему решила оставить Романа и стереть себе память о нём. — Не бросай меня больше, — попросил вдруг Роман, — пожалуйста. Я не хочу, чтобы ты меня забывала. У Джейн защемило сердце от отчаяния в его голосе — она отдала бы всё немногое, что имела, даже свою жизнь, лишь бы изгнать это отчаяние из него насовсем. — Я не брошу тебя, — пообещала она, сглатывая горечь, подступившую к горлу от ощущения, что во всём этом виновата она, — никогда тебя не брошу. И не забуду. Ей стало стыдно, что она вспомнила Оскара, но совсем не узнала Романа — что же случилось с ней, что она настолько отдалилась от брата? Почему, когда в её видениях ей являлся приют, она не поняла, что была там не одна? Рука Романа прижимала её грудь к его, и удары его сердца гулко отдавались в её теле. — Я кое-что помню, — сказал Роман неуверенно, — вспомнил только сейчас, когда обнимал тебя. — Что же? — Джейн замерла в ожидании, одновременно боясь, что память настроит его против неё, и надеясь, что не придётся рассказывать ему, кто же на самом деле… Она не сумела додумать эту мысль — дрожащее дыхание Романа обожгло её щёку, его губы прикоснулись к её губам… «Вот почему», — промелькнуло в голове у Джейн, а потом она тоже вспомнила.***
— Я люблю тебя, — прошептал Роман, обнимая её нежно, почти невесомо — тело всё ещё саднило от нанесённых татуировок. — Я тоже тебя люблю, — отозвалась Джейн, дрожа от холода и инстинктивно придвигаясь к Роману ближе — тоненькая рубашка не дарила тепла, а от Романа шёл настоящий жар, и ей хотелось согреться. И ещё поцеловать его… Она рывком отстранилась, будто он обжёг её. Роман страдальчески скривился: — Зря я признался тебе тогда, да? Это ведь было до Оскара, ты бы никогда не легла с ним в постель раньше. Я знаю тебя, Реми. Это всё из-за того, что я люблю тебя? «Да», — хотелось сказать Джейн — нет, Реми, — «да, но ещё потому, что я тоже тебя люблю, и так нельзя». — Нет, — сказала она вслух, ненавидя себя за то, что делает ему больно своими словами, — значит, ты плохо меня знаешь. Роман разозлился: — Ты лжёшь мне! Ты уходишь, так почему ты не скажешь мне правды сейчас? Реми выдохнула сквозь зубы: — Ты не думал, что… «Это и есть правда», — хотела сказать она, но он ей не дал. Роман шагнул к ней и заткнул её поцелуем, заталкивая весь тот прощальный яд, что она ему приготовила, и Реми не выдержала — сдалась, обняла его за шею, прильнув к нему несмотря на боль от соприкосновения их тел, и наконец-то согрелась — от его жаркого дыхания, от его горячего тела рядом и от его любви — которую она разделяла беззаветно, отдавая ей себя всю. Запретной любви брата к сестре и сестры к брату. Шаги за дверью прервали их, отрывая друг от друга, и в комнату вошла Шепард. — Пора, — сказала она спокойно, и Реми порадовалась, что она ничего не заметила. Реми кивнула, чувствуя, как рука Романа сжимает её руку. Он будет с ней до конца — большего ей и не надо…***
Сердце Джейн билось как сумасшедшее — это воспоминание всё объясняло. — Джейн? — Роман позвал её, и она поняла, что слишком ушла в себя. Теперь Джейн должна была узнать, что помнил он, и она спросила его об этом. — Я любил тебя, — Роман говорил медленно, осторожно подбирая слова, — очень сильно любил. Джейн сжимала его руку своей, гладя большим пальцем его кожу, молча поддерживая и успокаивая. Он говорил, говорил и говорил — одно его воспоминание вытаскивало наружу другое, и иногда она начинала вспоминать что-то сама, рассказывала ему об этом, снова слушала… Они говорили долго, изредка робко целуясь, будто боясь быть застигнутыми, но теперь Джейн понимала, что ничего правильнее ещё не делала: для неё воспоминания оставались чьей-то чужой жизнью, а вот Роман был здесь, рядом, живой и дышащий, и для него она могла сделать многое. — Мне жаль, что я тебя оттолкнула, — сказала Джейн наконец, — я тоже тебя любила. И люблю. Роман успокоился — его сердце билось ровно, дыхание было глубоким и размеренным. — Я тоже тебя люблю, — ответил он, — и, кажется, уже хочу спать. Они рассмеялись, тихо и уютно, а потом Джейн снова обняла его и прошептала: — Спокойной ночи, Роман. — Спокойной ночи, Джейн, — сказал он, и, засыпая у него на плече, она поняла, почему ей начало нравиться слышать, как Роман зовёт её по имени. За «Джейн» больше не слышалось непроизнесённого «Реми». «Наконец-то», — подумала она. И улыбнулась.