У каждого ребенка своя собственная любимая игрушка из детства, ставшая частью жизни. Она, как символ, который отражает суть человека, и даже если вы присмотритесь, каждое взвешенное решение человека какой-то из своих граней будет связано с этой милой вещицей, прошедшей сквозь года.
В кабинете директора чуть прохладно, ветер немного треплет белые занавески, чуть мёрзнут кончики пальцев, голова чуть наклонена в сторону, запястья немного подрагивают не от холода. Взгляд директора выжидающий, он ожидает, он грустит, он боится, он стремится. Ребенок перед ним стоит, чуть виновато склонив голову, в кабинете много людей, ребенок не привык к этому. Стоит у камина обезумевшая от горя рыжеволосая женщина, она, уткнувшись в плечо своего мужа, молча плачет, муж также молча гладит ее по спине. Комкая белую ткань, стоит у окна молодая пара, темноволосая девушка, ещё, кажется, только-только окончившая образовательное учреждение, но на деле молодая мать, гордившаяся дочерью, сжимает руку своего мужа, смотря прямо на мальчика. Ребенок ещё ниже наклоняет голову: старые порванные кроссовки, трещина на полу, грязные брюки, оборванный край мантии, осенний пейзаж на стене, ряды книжных полок, флаконы, приборчики, сонный феникс — всё, лишь бы не видеть их. Мальчик приподнимает голову, осмеливаясь посмотреть на взрослых. Он принимает свое наказание в их взглядах, он принимает судьбу, но не себя. Мальчик рвёт пальцами в рукаве мантии замусоленную бумажку и тихо шепчет, отвечая на вопрос, заданный ранее усталым голосом директора и профессоров: — Это тролль. Это он их… Ребенок срывается на плач, он будто становится ещё меньше, будто становится одной из маленьких, неприметных безделушек этого кабинета. Никто не бросается к нему, чтобы утешить. Взрослые стоят, переживая свое личное, персональное горе. Они жалеют сами себя, привычно закрывают глаза на проблему, когда в это же время, внизу, в подземельях, испуганно, боясь вымолвить и слово, сидит, уткнувшись в книгу, спрятавшись за ней, ещё один ребенок. Он не произнесет больше ни слова. Он будет молчать всю свою жизнь, от страха лишившись дара речи. Перед его глазами навсегда будет запечатлена картина из трёх лежащих тел.***
Гарри никогда не думал, что будет бояться своей особенности. Не думал, пока случайно не свёл с ума Рона Уизли и Гермиону Грейнджер. Он никогда не сможет позабыть широко раскрытых глаз, немого крика при виде тролля. Он считал, что делает добро, прося шкатулку, чтобы тролль никогда больше не смог издать и звука. Он не ожидал, что обезглавленная фигура внезапно упадет прямо на детей, он никогда не думал, что, прося эмоции детей замолчать, он сам не поймет, как навсегда лишит восприятия мира двух первокурсников и самого себя желания чувствовать радость, страх и что-либо ещё. Он никогда не думал об этом. Наверное. До того момента, пока не открылся дуэльный клуб, до того момента, когда не увидел воспоминания о жизни Тома. Они были так похожи, у них были свои особенности, свои стремления, своя особая сила, общий язык, созданный, казалось, только для них двоих. Такие похожие враги — Том, собирающий игрушки сирот в шкатулку, которая позволяла ему выживать в приюте, и Гарри, которому подобранная на пыльном чердаке шкатулка помогала выживать в чулане. Такие одинокие, такие стремящиеся к миру, так отвергающие его. Том всегда гордился своим даром, Гарри тоже им гордился. Том гордился им, когда убивал людей, Том всегда мог показать им свое место, всегда призвать боль, пользуясь огромным запасом магической силы. Гарри не гордился им, когда свёл с ума Рона и Гермиону, Гарри скрывал свой дар тишины и шкатулку в черных полах школьной мантии, в глубоких карманах, в тёмных уголках разума, в пустоте без эмоций. Страх для них отныне перестал быть страхом, боль — болью, горечь — горечью, один стал пылающим костром безумия, а второй превратился в холодный камень разума. Такие разные, такие похожие, кажется, мир был создан для того, чтобы они встретились. Кажется, все было специально подстроено, чтобы они столкнулись. Они перестали быть сами собою, когда приняли себя, один возносил свой дар, второй угнетал его, но оба отрицали своё участие. — Это тролль. — Это Хагрид. И они бы потеряли ещё и смысл, если бы всё же не столкнулись. Каждый желал определённого будущего, но созданного только для них. Один мечтал о тишине, а другой — о грохоте войн и звоне оружия, криках победы. Они оба покинутые дети, возжелавшие всего и получившие всё сразу. Страстно желавшие и мечтавшие о первой игрушке, о тепле семьи, о доме. Они оба покинуты, оба, хранящие ещё остатки самих себя, идущие вперёд и разрывающиеся от жадности, от собственных интересов, от эгоизма. Печали и тоски, пожирающего каждого из них одиночества. Могло ли все измениться? Могло ли стать все иначе? Мог ли мир рухнуть?Нет, они оба покинутые дети. И одному из них не хватило терпения.
***
— Ты можешь осуществить наши цели… Всё! Создать мир и разрушить его… Наши цели… Гарри Поттер, мы оба одаренные волшебники, вместе… — Ты можешь… — Всё! Абсолютно всё! Убить или оживить человека! Стать властелином мира или сгнить в безвестности! Создать мир или уничтожить его! Ты можешь… — Замолчать. Навсегда. Мальчик с облегчением выдыхает, смотря на оседающую посреди кладбища высокую фигуру, он устало садится на камень. Небо застилают тёмные облака, локоть побаливает из-за пореза, ноги отказываются слушаться, так хочется наконец покоя, тепла, тишины. Пожиратели неуверенно приближаются к нему: — Поттер, ты теперь… — Замолчите, замолчите все. Он наконец проваливается в сон, засыпая прямо на холодном куске надгробия. Мир в его руках замолкает.