Pie in the sky

В небе над Берлином с раннего утра было как-то неспокойно, а ближе к полудню и вовсе полил дождь. Проблем у организаторов красной дорожки существенно прибавилось. За актерами степенным бюргерам пришлось побегать в прямом смысле слова. Бедняги! Отыскать всех англичан и киви было непросто (каст рассредоточился по чужим гостиничным номерам и близлежащим пабам), а уж каково перед выходом в срочном порядке упрочнять укладки и макияж на стольких головах разом, нетрудно себе представить! Двух-трех артистов дотошные орги так и не нашли — ребята еще утром объявили, что не нуждаются в услугах гримеров, и ушли гулять по городу, вооружившись, ясное дело, не зонтами, а бутылками вискаря. Хорошая новость заключалась в том, что одним из нарушителей священного орднунга был Грэм МакТавиш — он действительно не нуждался в водоустойчивой укладке. Подкинул неприятностей и Люк Эванс — к его чести, совершенно не намеренно. Своего рода несчастный случай: за час с небольшим до прямого эфира у валлийца разболелась голова, да так сильно, что он едва мог держаться на ногах. «Скачок атмосферного давления», — подтвердил местный эскулап. Он прекрасно изъяснялся по-английски и искренне хотел помочь, но получалось неважно. Обстановка накалялась по мере приближения часа Х. Все и вся пребывали в готовности номер один, и только Люк — сто лет назад загримированный и уложенный личным визажистом — сидел, вцепившись в подлокотники кресла, словно он космонавт и через пару секунд стартует на орбиту. Вокруг хлопотали ассистенты и, конечно же, вездесущий пиарщик Люка — Саймон. Все дружно морщили лбы, стараясь решить проблему. Врач несколько раз перемерял Люку кровяное давление и давал что-то для его понижения, самая взвинченная дамочка от принимающей стороны, заручившись поддержкой Саймона, скормила ему не менее трех обезболивающих пилюль, но даже супер анальгетики, помогающие женщинам пережить «эти дни», не могли совладать с коварной мигренью. На измученном лице актера было написано, что дело всерьез пахнет скамейкой запасных. Ричард Армитидж, присутствовавший при этой душераздирающей сцене, никому не сопереживал и вообще не проявлял интереса к происходящему. В любой другой день этот высокий меланхоличный англичанин первым бы побежал квохтать над неприятностью коллеги, но сегодня Ричард был слишком сосредоточен на личных проблемах. Есть в этом даже что-то приятное — в кои веки пережевывать горечь собственных бед, а не чужих... «Пережевывать горечь» — пф! Ну и метафоры в голову лезут — закачаешься! Ричард быстро провел ладонью по лицу, смахивая непрошенную ухмылку, и снова обратил взгляд к окну. Природа рыдала над Берлином в три ручья, и Ричарду это скорее нравилось, чем наоборот: атрибуты вселенской грусти, такие как дождь, ветер, серое небо и одинокая фигура, застывшая в прямоугольнике окна, довольно точно иллюстрировали его душевное состояние. «Пусть льет», — мысленно разрешал Ричард дождю. И стихия отвечала ему, расчерчивая стеклянную преграду всё новыми и новыми ломкими иероглифами из бисеринок-капель… «Ломкие иероглифы», «бисеренки-капли»! Сплошные метафоры в голове, да что же сегодня со мной такое?! Не выдержав собственной поэтичности, Армитидж отвернулся от окна. Грусть грустью, а впереди работа — надо настроиться соответствующим образом. К сожалению, с Люком всё было без изменений. — Господь Всемогущий, когда уже попустит, а? — шептал несчастный, и лицо его было очень красиво в этом страдательном состоянии. Даже не лицо, а «лик» — хоть сейчас бери кисть и пиши с него Святого Себастьяна. От созерцания Люка и его страданий Армитиджа отвлек один из многочисленных представителей «Ворнер Бразерс Германия» — на вид юноше было лет девятнадцать, и в целом он походил на бледную ксерокопию с ДиКаприо. Возможно, сходство придавала прическа — длинная светлая челка свешивалась по обе стороны лба — но Ричарда больше занимало, что на этом лбу написано, а написано на нем было, что парень голубой и очень сильно запал на знаменитость. Прелесть какая, гей-фанат в стане «Ворнеров». Блондин проявлял свои чувства аккуратно, стараясь не встревожить сиделок во главе с Саймоном, но Ричард достаточно долго и зорко наблюдал за подобными людьми, чтобы безошибочно толковать каждый жест. Люк тоже всё понимал и, несмотря на проблему со здоровьем, поглядывал на новоявленного поклонника весьма благосклонно. Парнишка от этих взглядов таял, как мороженое. Вот Люк улыбнулся ему уголками губ — парень вздрогнул, зарделся, и, проходя мимо, «случайно» задел рукой локоть валлийца. Помаялся в углу, осмелел и предложил принести воды с лимоном — Люк одобрительно кивнул. Забирая стаканчик, поблагодарил улыбкой и якобы случайно погладил паренька по запястью — тот едва не стек на пол от восторга. Вот ведь ловкий котёночек, почти поймал свою рыбку, и где? Под самым носом у цербера — Рич покосился на пиарщика Саймона, не особо пряча усмешку. Скрестив руки на груди и удобно опершись на подоконник, он собирался и дальше наблюдать за неуклонным ростом симпатии между Люком и его поклонником, но тут послышался характерный звуковой сигнал — «доставлено сообщение». Ли? Армитидж мигом растерял всю свою вальяжность и снисходительность, превратившись из скучающего бывалого мужчины во взволнованного мальчишку, и начал нервно озираться в поисках смартфона. Идею, что смс пришла не ему, он даже не рассматривал. Смартфон обнаружился в кармане пиджака. Перемирие в день премьеры — ну почему бы нет?! Разве не кусая губы от волнения, Ричард ткнул пальцем в экран, пробежал глазами строку «отправитель» и тихо скрипнул зубами, пытаясь унять разочарованность. Всего лишь мама. Они уже выезжают из гостиницы и выражают надежду, что Ричард перекинется хотя бы парой слов с Эйбом — племянник очень соскучился по дядюшке. Ричард был крайне разочарован — и в первую очередь, конечно, в самом себе. В своей реакции, в том, что прошел месяц и двадцать пять дней, а он, подобно бездомному псу, готов броситься на любой свист. Опять метафоры?! — Эй, как дела? — Все хорошо, — Ричард обернулся и постарался изобразить улыбку. Люк стоял рядом с ним и занимался тем же самым — улыбался через силу. — Таблетки помогли? — с надеждой в голосе спросил Ричард. — Помогли, — без энтузиазма подтвердил Люк. — Но напряжение вот тут, — сложенные вместе пальцы зависли напротив виска, изображая дуло пистолета. — Напряжение все равно остается. Хоть стреляйся. Армитидж сочувственно вздохнул, и воцарилась тишина. То ли Люк стоял так близко, то ли обоняние у Ричарда было сегодня обострено, но он отчетливо слышал, какой туалетной водой пользуется валлиец. Он даже знал название аромата, оно крутилось на языке, но не давало поймать себя. — Тридцать минут до начала, — прошелестела «ксерокопия ДиКаприо». Ричард украдкой вздохнул, Люк зябко поежился. Обоих немного пугал предстоящий забег по красной ковровой дорожке. Небо почти перестало плакать, из приоткрытой створки тянуло легким сквознячком, пахло свежестью и «Радостью» Жана Пату (он вспомнил название!). Потухший взгляд Люка был устремлен куда-то вдаль, а Ричард блуждал глазами прямо перед собой. Они отражались в стекле в полный рост, и отражение было заштриховано холодными дождевыми каплями наискосок. Это было красиво. «Эстетика «Города грехов», — подумалось Ричарду. Черно-белые костюмы, много прямых линий, много преувеличенной драмы. По правде говоря, кино и драмы ему страшно надоели. Хотелось только одного — развернуться и бежать без оглядки. Из этой комнаты, и из этого здания, от всей этой премьерной суеты. И, перепрыгивая лужи, вломиться в ближайший телефонный автомат, чтобы набрать заветный номер и ждать. Один, два, три, а после четвертого гудка он снимет трубку и несколько раз скажет «Алло! Алло, я слушаю!». И тогда Ричард наберет в легкие побольше смелости и скажет… — Знаешь, я всё хотел сказать тебе, но не… — Да-да? Люк был удивлен, что Ричард заговорил с ним — Армитидж зарекомендовал себя милым и доброжелательным, но довольно неразговорчивым коллегой. Вот и сейчас, начав фразу, он не торопился её закончить. — Эй, чего ты хотел сказать? — Здорово, что этот промо тур мы отрабатываем вместе, — выдавил из себя Ричард. — Взаимно, — Люк шутливо вскинул ладонь вверх. — Дай пять, брат! Ричард послушно «дал пять». — До прямого эфира двадцать минут, между прочим, — в беседу вклинился Саймон и, бесцеремонно оттолкнув Армитиджа, ощупал лоб Эванса холеными смуглыми пальцами. Калифорниец, мать его. — Ты как, дорогой? Люк потер затылок и промямлил — «нормально». В Ричарде запоздало проснулась эмпатическая часть натуры. А еще хотелось позлить Саймона — ведь главной функцией этого американского дармоеда было следить за «неблагонадежной» ориентацией Эванса, ни много, ни мало. — Сядь сюда, — сказал он, мягко подталкивая Люка к стулу. Валлиец беспрекословно подчинился, но спросил, изображая шутливый испуг: — Что ты будешь со мной делать? Ричард даже не улыбнулся в ответ — его намерение требовало серьезного подхода. — Небольшой расслабляющий массаж. Если я не разучился это делать, тебе станет легче. — А если разучился — станет хуже? — ядовито поинтересовался Саймон. Ричард проигнорировал выпад, а может быть, даже не услышал его. — Выпрямись, пожалуйста, закрой глаза и расправь плечи. Вот так. Армитидж не любил прикасаться к кому бы то ни было без веских на то оснований — тактильные впечатления слишком много значили в его жизни. Но если он намеревался помочь кому-то, воображаемый барьер переставал существовать: поступиться парой-другой тараканов ради благородной цели ему не стоило труда — только нервов. На ощупь волосы Люка оказались очень мягкими, еще мягче, чем на вид, и чуть-чуть липли из-за геля. Ричард расставил подушечки пальцев по ключевыми зонам. Примолкшие ассистенты скептически наблюдали за его манипуляциями, а блондинчик «ДиКаприо» отчаянно завидовал, исподлобья зыркая на «Dieser Spitz Emporkömmling». [1] «Нельзя быть настолько идеальным, Люк, даже форма черепа — и та эталонная», — подумал Ричард со вздохом. Это была последняя глупая мысль, после неё он постарался очистить поток сознания от всякого тлена, перенастроил его на дарение позитивных эмоций, перенес этот настрой в руки, и можно было приступать. Он начал с самых легких прикосновений, а потом просто отпустил процесс — пальцы следовали привычными маршрутами, мысли крутились вокруг Люка и его собственной персоны, и по ощущениям все это немного напоминало медитацию. Когда он впервые увидел Люка Эванса? Двухтысячные, Вест-Энд, «Табу». Посмотреть на задорного валлийского «Билли» [2] приходили толпы народу. Голосистый атлетически сложенный парень оказался еще и открытым геем — весомый плюс ко всем остальным достоинствам, — ну как было не проникнуться? Потом о Люке как бы забыли, но он богично напомнил, снявшись у Тарсема Сингха. «Не режиссер, а драгдилер какой-то», — невесело усмехнулся Ричард. Поставщик красивых мужчин в жизнь одного неудачника… Ну а потом были съемки в Новой Зеландии. Они столкнулись с Люком недалеко от трейлер-парка — тот буквально выскочил на Ричарда из-за угла. Перемазанный сажей, смеющийся, с сигаретой в зубах. На мускулистых плечах горели алым свежие ссадины. — О, Люк! — воскликнул Ричард. — Сто лет не виделись! Они были представлены давным-давно в компании общих знакомых. Люк, как ни странно, тоже помнил об этом. — Хай, Ричард! Как поживаешь? — Всё хорошо. Где это тебя так разукрасили? — Да на съемках, где ж ещё! — весело отмахнулся валлиец, посыпая пеплом «найки» Ричарда. Он был немного пьян. — Скакал по крышам, как взбесившийся мустанг! Горячо было! Весь день Ричарда преследовало воспоминание об этой встрече. От Люка за версту разило адреналином, свежими трудовыми мозолями, хорошим табаком, алкоголем и — совсем чуть-чуть — дорогим парфюмом. Волнующая смесь. Люк в целом подходил под это определение — «волнующий». Когда в изысканной оболочке плещется грубый материальный драйв — как термоядерно крепкий кофе с коньяком в полупрозрачной фарфоровой чашечке, — попробуй, не взволнуйся! И Бог весть до чего Ричард бы дошел в своих метафорических изысканиях, ведь Люк, кажется, тоже симпатизировал ему… Но судьба рассудила иначе — чуть ли не в тот же день подсунув ему бутылку отменного вина, а к ней в придачу Ли Пейса. Они распили «Стрелу Амура Пино Нуар» за здоровье замечательного парня Питера Джексона, и все было невинно, но к концу вечера Ричард был уже по уши влюблен. С первой минуты знакомства сражен и покорен без стрел, Амуров и вина — главным оружием Ли, его фантастически светлой, не по-мужски прельстивой улыбкой. Забыть её было просто нереально. Она снилась Ричарду ночами и мерещилась при свете дня. А потом Ли сказал: — Пошли с палатками в горы? И Ричард ответил: — А пошли! И понеслось, как снежный ком с горы: А не пойти ли нам теперь в кино? А не составить ли компанию Питеру на концерте? А не познакомить ли тебя с моим папой? Отношения развивались стремительно и затягивали в себя, как водоворот — это было немного слишком, но бесконечно приятно. До одури, до умопомрачения — как будто тебе снова шестнадцать, и первая любовь кружит голову, и радуги в небесах сплетаются в бесконечный фантастический узор. Не удивительно, что он проворонил тот момент, когда из взрослого здравомыслящего человека начал превращаться в наркомана, в очередного Ли-зависимого «ебняжку»… «Говорят, Картер Смит плакал, когда услышал от Ли «всё кончено» — ебняжка Картер!» [3] — Слушай, больше не болит! — Правда? — Ричард удивленно моргнул и остановился. — Вот и хорошо. Он в последний раз пригладил ладонью округлость затылка — исключительно для собственного удовольствия — и тут Люк поймал его руку своей и благодарно сжал. Ричард с усилием высвободил ладонь и отошел к окну. Чувствовал он себя неважно — голова была пустой и слишком легкой, ноги — свинцово тяжелыми. Эванс напротив — лучился бодростью и энтузиазмом. — Ахренеть, Ричерд, ахренеть! — повторял он, с искренней благодарностью заглядывая в потускневшие глаза англичанина. — Как тек получелось? Как? От хорошего настроения валлийский выговор Люка усилился многократно, и внутренний аудиал Ричарда солнечно улыбался — акценты всегда были его маленькой тайной слабостью. Он их коллекционировал. — Как ты это делаешь? Ты волшебник? Раз — и всё! Как рукой сняло. Как ты это сделал? — Да просто анальгетики начали действовать, забей, — вяло пожимал плечами Армитидж. Он действительно не знал, «как тек получелось» — своими массажными потугами он просто хотел отвлечь Люка, вот и всё. А мигрень прошла — так это совпадение, не более. Плохо, что маленький обман обернулся большой потерей энергии и головокружением, ну да ерунда, как-нибудь рассосется… — Десять минут до прямого включения! Выходим! — неприятный окрик Саймона призвал его к собранности быстрее, чем можно было надеяться. Перед сном Армитидж попытался переосмыслить прошедший день, и выяснилось, что от берлинской премьеры «Хоббита» ему на память остались лишь три картинки: огромный муляж дракона, распитие виски с МакТавишем и Брауном уже после церемонии, да счастливая мордаха Эйба, машущего ему рукой из окошка такси. Вот уж кто в этом цирке играет не по правилам. Пока. Армитидж любил свою работу, но некоторые сопутствующие ей моменты вызывали отторжение, и в первую очередь это относилось к общению с толпой на красной ковровой дорожке. Слишком крепко врезалась в память работа в будапештском цирке, где по красным коврам гоняли разряженных в пух и прах медведей. У медведей были глубоко несчастные лица, и они были пугающе похожи на людей. Ричарду всегда казалось, что актеры, красующиеся перед зеваками во взятых напрокат смокингах и бабочках-ошейниках, не менее пугающе смахивают на цирковых животных: заученные позы и движения, доброжелательные оскалы, осоловелые глаза. Да и вокруг натуральный цирк — визг и улюлюканья взволнованных девочек, вспышки фотокамер, решетки. Как бы там ни было, вся эта многочасовая возня не стоила и минуты, проведенной наедине с… Не надо думать об этом. Лучше, попытайся заснуть. Повинуясь голосу разума, Ричард разделся и лег в постель. Матрас бесшумно промялся под весом тела, вбирая в себя не только его объем, но, кажется, и усталость. В апартаментах было не холодно, но и не жарко, и ненавязчиво пахло чем-то цветочным. Одеяло было легким, как пушинка, и очень мягким. Всё располагало ко сну, но, конечно, Ричард не мог успокоиться вот так сразу — он проверил рабочую почту, первую личную почту, вторую личную почту, о которой никто не знал, и только после этого погасил свет. Вскоре ему удалось провалиться в сон, но желанного расслабления это не принесло. Ричарду приснилось, что на премьеру в Токио «Ворнеры» решили доставить его контейнером — «во избежание повреждений корпуса». Не сразу, но он позволил рабочим замотать себя в несколько слоев целлофана и уложить в гигантский ящик, похожий на гроб, а когда настала пора вылезать, выяснилось, что вокруг полным ходом идет премьера, а он почему-то совершенно голый — даже без трусов. Отступать было некуда, пришлось вылезти и держать ответ перед маленькими японскими журналистками — их интересовало, почему традиционный английский завтрак включает в себя две сосиски и одно яйцо, а не наоборот. Ну и вопрос! Ричард честно пытался объяснить, что в английском завтраке всегда две сосиски и два яйца — это сытно и симметрично, но переводчик безбожно тупил, и вскоре ему пришлось перейти на язык жестов. Японки были в восторге. Где-то на середине объяснения Ричард так освоился со своей наготой, что почти перестал стесняться, и тут сквозь цепь секьюрити внезапно прорвался Кинг-Конг и похитил ПиДжея. Поднялся ужасный шум, все вопили и бежали кто куда, Кинг-Конг с ревом карабкался по спине бутафорского дракона, а Ричард стоял в чем мать родила посреди опустевшей красной дорожки и рыдал навзрыд — ему было страшно, что Питер сейчас умрет, и все скажут: «снимать у себя Армитиджа — плохая примета», — и не позовут ни в один значимый проект. Проснулся Ричард в холодном поту, с ощущением всеподавляющей опустошенности где-то в районе желудка. Опорожнив залпом бутылку минералки, он лег обратно и прислушался к тишине. Где-то там в темных углах спальни всё еще бродили отголоски противного сна. Безумно хотелось курить. Вернее, чтобы Ли был рядом и курил. А Ричард бы морщил нос и ворчал, что ненавидит быть пассивным курильщиком, и «вот увидишь, однажды мы по твоей милости проснемся в горящем доме». Может быть, позвонить ему прямо сейчас и честно сказать, что соскучился? Ага, а он ответит — «ну и что дальше?». Или так: «Ты всегда и во всем прав, консервативный высокомерный ханжа, вот и скучай себе дальше». Так что лучше обойтись без звонков. Высокомерные ханжи не звонят после расставания первыми, верно? И уж тем более не извиняются за наличие у себя хоть каких-то моральных принципов, так? Вот и славно… Ричард подгреб под бок вторую подушку и снова накрылся одеялом. Для полного счастья оставалось только свернуться клубком и зарыдать, но он был выше этого. Парни не плачут по пустякам, даже спьяну, даже когда пустяк — вовсе не пустяк… Так. Просто успокоиться, отвлечься чем угодно. Мужчины, у которых большой член, избавляются от стресса, размышляя, как им повезло с размерами хозяйства. Интересно, почему с большим носом это никогда не прокатывает? Лучше подумай о том, какие важные люди сегодня жали твою руку. Вчера и смотреть-то никто не хотел, а сегодня Юджин Б. сам подошел и, лучезарно улыбаясь, спросил, нет ли желания вписаться в небольшой проект для «Олд Вик». «Ты просто золотко, Ричард, ты сделаешь это маленькое камерное шоу незабываемым», — сказал Юджин. Про себя ты, конечно, мысленно добавил — «незабываемым провалом», но Юджину виднее. Не зря рецензии этого человека в «Таймс» ценятся театралами больше, чем все рейтинги вместе взятые — ну разве не повод для гордости? Нет? Самооценка, ленивая ты дура, не желаешь ли немного подрасти?! Не хочешь, ну и ладно. Ричард перевернулся на другой бок, увлекая за собой подушку-подружку. Наконец-то разглядели «золотко», столько лет провалявшееся в придорожной куче мусора. Теперь, Армитидж, все возрастные роли — твои, ура-ура. Теперь богатые парни не боятся тратить на тебя свои деньги. Как говорится, старый конь борозды не испортит. И боевик класса «В» на самоокупаемость вытянет, и в лондонский театр толпу визжащих девочек протащит, и еще и сыграет неплохо, с огоньком. В принципе, Ричард был доволен своими результатами, ведь к этому он и стремился на протяжении двадцати лет — быть востребованным актером. Иметь выбор. Играть в театре. Накопить на домик в горах. Где-то глубоко в душе он всегда верил в успех. И всегда знал, что когда удастся вырвать из рук судьбы свою популярность, востребованость и финансовое благополучие, где-то в другом месте обязательно убудет. Потому что каждому человеку в этой жизни отмерян свой запас счастья. И не вина Бога — или кто там занимается раздачей благостей на небесах? — что получив одну порцию пирога, человек всегда тянется за добавкой, и с каждой новой подачкой аппетит его растет. Всегда хочется отхватить у провидения кусочек побольше: Получил роль в раскрученной трилогии? Сразу захотелось и личную жизнь обустроить по классу «А». А фиг! Пирог подошел к концу — осталось перебирать горелые корочки. И зачем только связался с этим Ли?! Ричард резко сел и со всей злости швырнул подушку вдаль. Он был бы очень рад услышать, что что-то сломал или разбил — клокотавший внутри гнев так и рвался наружу, — но увы. Подушка пролетела через всю комнату и до обидного тихо шлепнулась у стены. Ну и ладно. Зачем крушить мебель? Ему нужен Ли — вот кому бы он сейчас с удовольствием врезал! Ричард бессильно сполз на простыни, вытянулся во весь рост и все-таки заплакал. Это было ужасно неправильно и несправедливо, что он влюбился не в того человека и все еще продолжает любить, но разве сердцу прикажешь? Если не научился приказывать в шестнадцать — в сорок уже не получится… Им было так хорошо вместе, почти два года, зачем они всё испортили? Ради всего святого, неужели Ли не мог вовремя заткнуться? Неужели он как-то по-другому ощущал их связь? Видимо, да — ощущал по-другому и не дорожил. В его возрасте это нормально. Расстался с фотографом — не беда, сошелся с актером, послал актера — замутил с каким-нибудь безмозглым спортсменом, любителем острых ощущений… От мысли, что Ли уже нашел себе кого-то и развлекается по полной, у Ричарда снова сжались кулаки, и на глаза навернулись непрошеные слезы. По заведенной в незапамятные времена традиции, защищался он лишь на публику, а в душе винил во всем себя. Вот и на этот раз не мог отделаться от мысли, что сам повинен в разрыве отношений. Следовало схитрить и замять острую тему, а не высказывать первое, что пришло на ум. Ведь никто не любит слушать правду — в этом нет сомнения. С какого перепугу ты вообще взял, что имеешь такую привилегию — говорить Ли то, что есть на самом деле? Взаимная любовь стерпит всё? Ага, сейчас… «Ты же сам не стерпел», — Ричард презрительно фыркнул. Ну еще бы! Кто потерпит такое? Причина их ссоры была до того никчемной и идиотской, что противно было вспоминать. Подумать только — секс втроем! Да кому это вообще нужно? Зачем?! Ричард отказывался понимать, как может сочетаться любовь между двумя людьми и секс втроем. «Вчетвером, впятером, водиннадцатиром — а что дальше?» — спрашивал Ричард, стараясь не бравировать голосом. Ли невозмутимо отвечал, что не надо заводиться и преувеличивать. И вот тут-то Ричард завелся по-настоящему. Потому что Ли был совершенно серьезен, он не шутил, и не собирался отступать от своей точки зрения ни на йоту. То, что нормальные люди называют развратом и сексуальными излишествами, он, видите ли, записал в «полезное для супружеской жизни разнообразие». Типа с намеком, что им через пару лет понадобится целебная порция групповухи. Ричард был настолько шокирован, разочарован и, мягко говоря, напуган, что наговорил тогда много непозволительно грубых слов — и теперь горько сожалел о своей несдержанности. Но суть была верна — там, где двое строят доверительные отношения, никаких третьих лишних быть не должно. Даже чуть-чуть, даже на одну ночь. Неправильно это, и точка. И обменивать свои принципы на благосклонность Ли Пейса он не намерен. Размышляя на грустные темы, Ричард мог увлечься и до рассвета шмыгать носом в ночи, но в какой-то момент у него одновременно заболело за грудиной, защипало в глазах, и темнота запестрела золотисто розовыми кругами — он понял, что переутомлен собственной истерикой, и пора усилием воли остановиться. Сказано — сделано. С горем пополам ему удалось уснуть, но вот незадача — уже через три часа его разбудили резкие неприятные звуки. Ричард с трудом разлепил веки и попытался сосредоточиться. Некто пытался вышибить дверь в его апартамент — вероятно, ошибся этажом, и теперь колотил по преграде не то ногой, не то огнетушителем. Портье разберется. Он натянул одеяло на голову и твердо решил переждать под ним вторжение, но тут неизвестный подлец, не прекращая тарабанить в дверь, начал выкрикивать имя «Ричард». Игнорировать хамство стало решительно невозможно — Армитидж выгнал себя из-под одеяла и, накинув на плечи гостиничный халат, потащиться к двери. Пять утра, мать вашу, пять утра… Ситуация была весьма идиотской и располагала к безумным трактовкам. А вдруг за дверью Ли? Сердце Ричарда предательски ёкнуло и забилось сильнее. Ага, конечно, бросил все и прискакал к тебе за тридевять земель, как взбесившийся мустанг. Может, хватит уже грезить пирогами в небесах? Пора жить реальной жизнью… Армитидж зевнул, затянул потуже пояс халата и рывком распахнул дверь. Неизвестный подлец повалился на него, не попав каблуком по двери, и добросердечный вопреки всему Ричард машинально подставил руки. Личность гостя его несказанно удивила. — Так вот кто это! — Да! — просиял Люк Эванс и, с неожиданной ловкостью встав на ноги, прижал Ричарда к стене. — Это я! А это — ты! Последовал поцелуй в губы, на который Ричард попытался не ответить, но Люк сокрушил его сопротивление в самом зачатке, шепнув в плотно сомкнутые губы: — Давно хотел это сделать! Ричард машинально приоткрыл рот — хотел сказать что-то вроде «иди, проспись, Эванс», — и проворный язык Люка мигом оказался внутри. Так вот что значит «утро внезапно стало томным»! — подумалось Ричарду. Отчего-то было очень смешно, но когда во рту орудует чужой язык, особо не посмеешься. Какое-то время он просто позволял обнаглевшему валлийцу делать то, чего тот хотел, но у Люка были фантастически мягкие губы и какой-то совершенно особый стиль в плане поцелуев — Ричард быстро увлекся и, положив руку на уже знакомый затылок, начал отвечать. Было чрезвычайно любопытно, чем всё закончится. Его собственный член весьма живо реагировал на ситуацию, а чтобы понять чувства Люка, надо было опустить руку вниз и проверить, но Ричард полагал такой ход преждевременным. Наконец им удалось расцепиться. — Ну, ты даешь, Эванс, — почти ласково проворчал Армитидж, увлекая Люка в номер. — Ты на часы давно смотрел? — спросил он, складывая руки на груди. Попытка изобразить на лице серьезность провалилась — зацелованные губы сами собой растягивались в удовлетворенной улыбке. — Э-э-э… Люк был вопиюще нетрезв, но почему-то даже в этом состоянии вызывал не отвращение, а умиление. Так и хотелось обозвать его «солнышком» или каким-нибудь «котенком» — очень уж забавно он щурился, пытаясь придумать ответ. — Я понимаю, что ты забыл мозги в ночном клубе, — снисходительно заметил Ричард. — Но если не потрудишься придумать хотя бы формальную причину для визита в такую гребаную рань — я буду очень зол. — Я все продумал! — бодро отрапортовал Люк и, покачнувшись, счел за благо облокотиться на комод. — В такси еще продумал и там же забыл, чёрт… «Ноги слушаются через раз, зато язык работает отлично», — сделал мысленную пометку Ричард. — Мне нужно… — протянул валлиец, морща лоб якобы от раздумий. — Беда-огорчение, забыл! — Никакого огорчения в его лице, конечно же, не наблюдалось. Лукавая усмешка мерцала в зрачках, как огонек на раскаленных углях. — Что ты на меня так смотришь, Эванс? — А что, нельзя? — И Люк продолжал сверлить Ричарда этими своими кошачьими глазами-углями и улыбался при этом, вполне невинно улыбался, зараза такая! Но ворот его рубашки был распахнут слишком широко, и джинсы в районе паха бугрились слишком недвусмысленно — устоять перед соблазном мог бы только святой. Ричард сделал шаг навстречу заманчивой перспективе, еще один, и тут Люк внезапно вспомнил: — Массаж! — воскликнул он и в порыве радости хлопнул рукой по комоду. Комод жалобно скрипнул, Армитидж настороженно вздрогнул. — Я пришел поблагодарить тебя за массаж! — Чем поблагодарить? — еще больше насторожился Ричард. Как говорится, «от добра добро не ищут». — Массажем, конечно! — пояснил Люк, с энтузиазмом скидывая пиджак. Рукава сорочки никак не поддавались закатыванию, и после непродолжительной борьбы он щедрым жестом содрал её с себя. Под рубашкой ничего не было, и Ричард сглотнул, узрев вблизи совершенство совершенств, коим являлся пресс Эванса. Сиськи, впрочем, тоже были хороши. Да чего уж там! — Ричард мог поручиться, что у Люка нет несовершенных частей тела. Но было бы очень неплохо убедиться в этом лично. На практике. Так сказать, испытать в поле функциональность и слаженность работы всех членов Люка Эванса. — Располагайся, — великодушно «разрешил» Люк и жестом заправского тореро сдернул с постели одеяло. Ричард с трудом отлепил взгляд от накачанного пресса и попытался сфокусировать его на слегка небритом лице валлийца. Не шутит ли? Может быть, это какой-то дурацкий ТВ-розыгрыш? — Как это будет выглядеть, Люк? — спросил он, невольно облизывая губы. — Ты же пьян в стельку. Люк обнажил зубы в немного людоедской улыбке и поиграл бровями. Фраза «ни к чему не обязывающий трах» витала в воздухе. — Как это будет выглядеть? Ну-у-у… Клево! Тебе понравится! Теперь и Ричарду передалась эта недвусмысленная улыбочка. К тому же у него горели уши. — Ладно, уговорил… Армитидж запер дверь, нерешительным жестом сдернул с себя халат и, не оглядываясь, лег. На словах он неизменно осуждал сексуальную распущенность и делал вид, что к нему это не имеет ни малейшего отношения. Тем приятнее было иногда нарушать созданные им самим правила — в разумных пределах и при удобных обстоятельствах. Раз уж Люк ворвался к нему в спальню, как мушкетер в келью заскучавшей монашки — лихо, но без откровенного хамства, — почему бы не позволить ему помахать клинком? — Ну, где обещанный массаж? — Ричард повел плечами. Люк накрыл их теплыми ладонями и, не тратя времени даром, оседлал бедра благодаримого. Это была очень приятная тяжесть — Ричард шумно выдохнул и поерзал, устраиваясь с максимальным удобством. — Нравится? — Да. — Это только начало, — прошептал Люк и погладил его по пояснице, подныривая пальцами под резинку трусов. Ричард ничего не ответил, только вдохнул поглубже. Месяц и двадцать пять дней без Ли, — подумал он. То есть, при чем тут Ли? Два месяца без секса. Люк хорошо знал, как делать массаж — в принципе, каждый, кто был занят в мюзиклах, в курсе, как это делается. Размяв область вдоль позвоночника, он принялся за лопатки и сильным давлением на них спровоцировал приступы «сладкой боли». Ричард немного постонал из вежливости, а потом приподнял бедра. В ягодицы уперлось что-то твердое. — О, это бутылка водки? — спросил он. — О, нет, — ответил Люк ему в тон. — Это кое-что покрепче. — Мне стоит попробовать? — мурлыкнул Ричард. — Еще как стоит. Ричард и глазом моргнуть не успел, как был перевернут на спину. Люк склонился над ним низко-низко, так что их животы и бедра тесно соприкасались, и провел большим пальцем по губам, приоткрывая их. Ричард впустил палец в рот и начал неспешно сосать его, а руками в это время довольно споро помогал Люку снимать джинсы. Его возбуждало до крайности, с какой беззаботной уверенностью Люк проделал всё это — пришел, увидел, завалил. В каждом его движении чувствовалась высокая самооценка — крепкая, как сталь и как его стояк. В народе говорят: «такому красавчику и в жопу дать не жалко», но Ричарда возбуждение почему-то вело в другую сторону. Он хотел быть сверху, и имел все основания полагать, что Люк будет не против: после пары бутылок скотча, — или сколько он там уговорил на пару с Орландо Блумом? — любое море по колено, но только пока ты не принял горизонтальное положение. — Ну-ка, поменялись, — с этими словами он опрокинул Люка на постель и, подмяв под себя, начал покрывать поцелуями мигом расслабившееся тело. Из одежды на Люке оставались только плавки затейливого сиреневого цвета. Поймав взгляд Ричарда, он сам начал избавляться от них. Когда его член гордо выпрямился, оба начали улыбаться крайне непристойно. Член был реально большим, что не слишком хорошо подходило для траханья, но очень располагало к вдумчивому минету. По крайней мере, Ричарду с первого же взгляда захотелось взять это богатство в рот — приласкать каждый дюйм с заходом на аккуратную упругую мошонку, ну а потом заняться головкой, которая выглядела очень сочно — как спелая клубничина или что-то вроде того. Ричард знал, что с ней надо сделать, чтобы Люк забыл обо всем и спел ему с валлийским акцентом. Вот только где эта красота успела побывать за сегодняшнюю ночь? — вопрос, который не давал Армитиджу покоя и заставлял медлить с исполнением своего желания. Он делал вид, что еще не в полной мере насладился рельефными грудями Люка — справедливости ради, их и правда можно было вылизывать и кусать очень долго, — а сам размышлял, как ему быть. Можно было, конечно, прямым текстом направить валлийца в душ или заняться поиском презерватива, но Ричарду был известен более изящный способ решения проблемы. Поласкав еще немного сверху, он переместил руки вниз, и, пощипывая Люка за нижнюю часть ягодицы — весьма чувствительное место оказалось, — прошептал: — Ты же не против анального массажа? Люк, мурчавший до этого от удовольствия, слегка напрягся — «я не готов!». Рич весело хлопнул его по заднице: — Так иди, готовься! Давай, давай, ты же сам говорил, что я волшебно делаю массаж. — Да, верно, — согласился Люк и, немного поленившись, отправился в ванную. Едва за ним закрылась дверь, как Ричард принялся деловито оглядывать комнату в поисках джинсов и пиджака Люка. Отыскав их, как следует потряс, и voila — в образовавшейся куче обнаружил сразу четыре презерватива. Что характерно, все были разных марок. — Мог бы и смазку заодно носить, — покачал головой Ричард и, критически осмотрев себя в зеркале, вернулся в постель. По идее, они могли бы продолжить и в душе, но для Ричарда это место было слишком сакральным. Для одноразового секса. Вскоре Люк вернулся — мокрый и оттого еще более соблазнительный. — Может, поблагодарить тебя за массаж простаты авансом? — поинтересовался он, устраиваясь между ног Ричарда. Обхватив губами его член — совсем мягкий, — он всего несколькими движениями сделал его намного тверже, но продолжать не стал, а напротив — отстранился, лукаво поблескивая глазами. — Мы можем предаться акту взаимного благодарения, — ответил Ричард, ласково почесывая Люка за ухом. — Раз уж ты так любишь сваливать все яйца в одну корзину. Повернись. И он помог Люку принять позу, которая в сумме с его собственной равнялась шестидесяти девяти. В итоге все остались довольны, а презервативы остались под подушкой: Люк сосал член Ричарда с таким усердием, будто пятнадцать лет только об этом и мечтал, а Ричард получил прекрасную возможность проявить свои музыкальные способности (хоть где-то!). Перед самым его носом был богатейший выбор «инструментов», и он точно знал, что делать, чтобы Люк надолго запомнил это утро — как-никак абсолютный слух, как-никак профессиональное образование по классу виолончели и флейты. Словом, хоть рот Эванса и был занят порой до самой глотки, в его придушенных стонах отчетливо слышался валлийски акцент. Кончили они почти одновременно — Ричард немного отстал, чтобы провернуть трюк, который сделал этот секс еще более незабываемым. Когда Люк красиво прогнулся в спинке и, огласив комнату громким «бля-я-я», начал орошать пальцы Ричарда семенем, он обхватил валлийца за талию, а сам быстро подтянулся наверх. Наскоро смазав дырку Люка его же спермой, он в одно движение насадил его на член, и вот тут-то они начали завывать на два голоса. Люк от неожиданности и охуенности происходящего чуть не возбудился по новой, а Ричард и без того был достаточно возбужден — месяц и двадцать пять дней тоскливого воздержания, это вам не шутки — так что успокоились они не скоро. Когда страсти улеглись, ни у Люка, ни у Ричарда не было сил на болтовню, и они просто обменивались взглядами. И, кажется, оба думали, что стоит как-нибудь повторить. По крайней мере, так подумал Ричард, когда Люк взял его руку в свою и, погладив большим пальцем запястье, поцеловал в ладонь. — У тебя хорошие руки, — сказал он. — А у тебя всё замечательное, — не остался в долгу Ричард. — Кто первым в душ? Люк посмотрел на него нечитаемым взглядом и, отпустив руку, легко вскочил с кровати. Когда он повернулся спиной, у Ричарда потеплело на душе — на идеальной заднице осталась масса некрасивых следов, и заживать они обещали долго. Вандализм — это очень плохо, но если никто никогда не узнает — почему бы и нет? Зашумела вода. Ричард посмотрел на часы — восемь утра. До отъезда оставалась уйма времени, но он обещал племянничку, что пойдет с ним в зоопарк посмотреть на памятник медвежонку Кнуту. Следовало поинтересоваться, что и где, и почем, но не успел Ричард отыскать сайт Берлинского зоопарка, как в дверь постучали. — Обслуживание номеров! — проорал кто-то по-английски. И еще раз постучал, и еще, и еще раз! — с каждым разом стук становился более нетерпеливым. Ричард едва удержался, чтобы не заорать в ответ «меня уже обслужили, Vielen Dank, идите нахуй!». [4] Ну, право слово, хватит на сегодня вторжений. Но служащий гостиницы продолжал ломиться внутрь — как нетипично для вежливых немцев! — и Ричард нехотя направился к двери. Одеяло, которым он обмотал бедра, тащилось по полу, затрудняя движение. — Ну?! — зло выплюнул Ричард, рывком распахивая дверь. Увидев, что перед ним Ли, он чуть не рухнул ему под ноги — от удивления подкосились колени. — Привет! — просиял Ли и сгреб Ричарда в охапку. Тот даже «ой, мама» выговорить не успел, как очутился в постели, придавленный к матрасу всеми ста восьмьюдесятью фунтами горячо любимого человека. Несчастный счастливый Ричард! Как всегда, он дождался очередной порции пирога, но не мог наслаждаться ею, желая от провидения каких-то дополнительных благ! Ли был не просто рядом, он был уже почти в нем и терзал его рот страстными поцелуями, и ласкал слух нежными словами, и шарил руками везде, где мог дотянуться, и всё это, несомненно, означало, что они помирились, и ура-ура! — но. Но Ричард помнил, что в соседнем помещении сейчас плещется Люк, и когда он оттуда выйдет, со свежими засосами на заднице… Воображать, что тогда случится, Ричард не стал — положившись на волю доброго провидения, он крепко-крепко зажмурился, и начал отвечать Ли с такой самоотдачей, словно на восемь тридцать был назначен Апокалипсис. Провидение Ричарда жестоко подвело. Стоило воцариться тишине — Ли, сосредоточенно сопя, стаскивал с себя джинсы — как Люк обнаружил свое присутствие, и не просто обнаружил! Он, сука, запел! Что-то бравурное и, вероятно, смешное. Ричард был в таком ужасе от происходящего, что почти утратил способность слышать, а видеть ничего не мог, потому что утопил лицо в ладонях. Вскоре его нос уловил запах сигарет. Ричард отнял ладони от лица и, не раздумывая, повернул голову влево. Почему-то Ли всегда занимал левую сторону кровати, такова была одна из немногих его бытовых привычек. Еще одной привычкой — омерзительной! — было курение в постели. Для Ричарда такое поведение находилось просто за гранью добра и зла — это же опасно! — но сейчас он был явно не в том положении, чтобы читать нотации. И Ли наслаждался этим, смоля свой «Мальборо Лайт» с таким видом, словно Апокалипсис был назначен на восемь, и он очень удачно его проскочил. — Что, бесит? — язвительно поинтересовался Ли, стряхивая очередной пепельный столбик на пол. Пристально посмотрев на Ричарда, продолжил: — Меня вот тоже кое-что сейчас бесит. Быстро ты всё забыл, мистер моральный принцип. Двух месяцев не прошло, а уже какой-то валлийский хрен в душе песни поёт. Это не «Бард» ли, случайно? Не отвечай, пусть будет сюрприз. Нам всем, — мрачно добавил он, покосившись на дверь ванной. Ричард хотел что-то возразить, но не нашел слов. На сердце было относительно спокойно. Ли уже пришел и иронично ухмылялся, произнося все эти речи, а это значило, что расставаться прямо сейчас они не будут. Ли не из тех людей, которые улыбаются во злобе — он для этого слишком честен. А варварские привычки — ну Бог с ними, пусть будут. В конце концов, у каждого свои недостатки. Например, кое-кто умеет манипулировать чужой ревностью, если его сильно напугать… — Ли… — Да? — После нашей... эм... размолвки я много думал. Ты был прав. Мне надо шире смотреть на жизнь и не цепляться за старые устои. Ты в этом смысле намного свободнее меня, ты раскрепощен, потому что вырос совершенно в других условиях, в другой стране и так далее. Но я буду работать над собой, я обещаю… — Работать он будет… Хватит надо мной издеваться... — проворчал Ли, вдавливая скуренную до фильтра сигарету в дно пепельницы. Это был жест, выражающий немалое раздражение, и приободренный Ричард продолжил свою речь. — Как ты помнишь, мы не сошлись во взглядах на групповой секс. Я был категоричен в своей позиции, но теперь, поразмыслив, повертев эту мысль и так и сяк, познакомившись поближе с Лю… — Хватит! — перебил его Ли. В голосе слышался призвук металла. — Забудь всё, что я говорил, и этого своего «Лю» больше при мне не упоминай. Идёт? — Идёт. — Жду в баре десять минут, не придешь — вообще больше не увидимся! — сказал, как отрезал, и, страшно блеснув очами, вылетел из комнаты. И дверь за собой захлопнул с такой силой, что на потолке закачалась винтажная люстра. Какое-то время Ричард наблюдал за её мерными покачиваниями и размышлял о том, что у его пирога, судя по всему, нет четких границ. А потом, напевая что-то бравурное, начал спешно собираться.