Сожаление

Маркус вошёл, нет, не вошёл — ворвался. Быстро, чуть не бегом, распахнув дверь настежь. Ещё никогда они не видели на его лице такого выражения — он сиял. И напряжение, возникшее было после его ухода, разбилось, разлетелось и исчезло. Джош, едва севший, стремительно вскочил, вспыхнув, загоревшись тоже. Потому что позади Маркуса стоял Саймон. Грязный, окровавленный, в таком же грязном и окровавленном сине-жёлтом комбинезоне. Стоял. Живой. Он молчал, ошеломлённый встречей, но на крепкое, почти медвежье объятие Джоша ответил горячо, стерпев все жёсткие удары по спине. Норт сжала руки на груди, сплела ноги — сильно, будто пытаясь раздавить их, — и отвернулась. — Всё в порядке? — Как ты выбрался? — Тебе нужно что-нибудь? Тириум, компоненты? — Хвоста ведь не было, не было же? Вопросы сыпались, сыпались, губы Джоша то и дело расползались в счастливую, сумасшедшую ухмылку, руки Маркуса едва заметно тряслись. Лицо Саймона, и так мягкое и светлое, сейчас казалось ослепительным настолько, что не возможно было смотреть. И Норт не смотрела. — От тириума не отказался бы, — он усмехнулся: чуть неловко, чуть пьяно. — Крови во мне сейчас немного. Прострел я залатать не сумел, натечь успело. — Тебе нужно к Люси, — Маркус кивком указал на мерцающий порез, помрачнел. — Мы собираемся пройти по улицам с шествием, если ты… — Я с вами. — Эй, притормози, — Джош хлопнул Саймона по плечу и тот опасно покачнулся. — Уже сутки, как мы тебя похоронили, и даже успели наломать дров, а ты вернулся, едва живой, и снова хочешь сунуть голову в пекло? — А ты предлагаешь отсидеться здесь, пока в пекло суёте головы вы? — Саймон поморщился и прикрыл рану ладонью. — Со мной всё в порядке. — Но нога… — Там прижечь. Маркус помрачнел, но только махнул рукой — ещё слегка подрагивающей, — и уже собирался уйти, обратно к прерванным делам... Но на пороге вдруг остановился и, не оборачиваясь, тихо бросил: — Рад, что ты жив. Саймон коротко кивнул ему и — Джошу, который вышел вслед. Кинув перед этим на Норт взгляд, странный и враждебный, от которого у неё внутри что-то скрутило. Не простил. И не простит — потому что не поймёт. Она знала, отчего все так стремительно решили оставить их наедине, знала прекрасно, но говорить всё равно не собиралась. Саймон, очевидно, тоже, и тишина, возникшая так внезапно, обрушилась, звеня. Норт не смотрела на него и не видела, что он делает, но легче от того не становилось — наоборот. Время шло медленно, медленнее, чем ей бы хотелось. И когда очередная минута этого чёртового безмолвия была на исходе, она не выдержала. — Я… рада, что ты жив… Голос, сухой и надтреснутый, дрогнул. После сказанного Маркусом, её признание звучало отвратительно неискренне. Пустым эхо. — Да. Я тоже рад. Норт обернулась резко — резче планируемого. Саймон сидел на ящиках и смотрел на неё. Прозрачные глаза были так же серьёзны, как и всегда, но ей чудилась насмешка. Чудилась неприязнь. — Ты изменила длину, — он поддался вперёд, упёрся локтями в колени и взора не отвел. Спокойный. Нейтральный. — Когда мы виделись в последний раз, было по плечи… Тебе идет. Она вскочила. Кресло опрокинулось, задело что-то ещё, и всё с грохотом разлетелось по мостику. Тут и там по коридору вспыхнули диоды девиантов, встревоженных шумом, но Норт было плевать. Ей хотелось кричать. Хотелось схватить Саймона за грудки и встряхнуть — сильно, чтобы зубы клацнули, чтобы стёрлось это поганое всепонимание. Она сдержалась. Заметалась по комнатке, почти задыхаясь от собственных эмоций, чувствуя чужой взгляд всем телом. — Саймон, пойми… мы не могли рисковать нашим народом! Если бы тебя поймали, прочесть твою память… найти Иерихон не составило бы никаких проблем! Сотни невинных, загнанных в трюм, как в клетку, стали бы легкой добычей для этих… этих… я не хотела подвергать их опасности! Я… Она остановилась внезапно, будто наткнувшись на что-то, и схватилась за голову. Перед глазами пылало красным — опять, снова, — но она всё равно увидела, как Саймон достаёт из-за пояса и кладёт что-то: чёрное, металлическое. Тянущее чем-то пороховым даже с расстояния. — Я знаю. Именно поэтому я бы застрелился, найди они меня. Но ты, — его голос вдруг стал тише. — Не дала мне даже шанса. — Шанс? — Норт содрогнулась, шагнула порывисто и наклонилась, чуть не столкнувшись с ним лбами. — Какой шанс, Саймон? Люди выламывали дверь, ты ранен в ногу! Я даже представить не могу, как тебе удалось спрятаться — мы едва успели добежать до края, прыгали под пулями! То, что ты жив, уже даже не везение — это чёртово чудо! А я не верю в чудеса, ты знаешь! Саймон молчал. Норт колотило. Она закрыла глаза дрожащей рукой, вцепившись второй в его плечо — так сильно, что скрипнула ткань. Было плохо, было хреново, программы не успевали обрабатывать всплески данных, все сбоило. — Я не похож на оптимиста, — начал он медленно, теперь не смотря никуда, кроме своих ладоней, тонких и грязных. — Но иногда, я думаю, нужно давать слабину. Попытку на… чудо. Хотя бы иногда. Хотя бы раз в жизни. Норт отступила и осела на пол, её затрясло сильнее. — Я… — она задохнулась. — Саймон, я… я… Саймон качнул головой и вдруг улыбнулся — прозрачно и искренне, впервые с тех пор, как шагнул в эту комнату. — Не заставляй себя. Я понял… …спасибо.

***

— Саймон? — М? — Ты можешь… пообещать мне кое-что? — …этот тон. Он настораживает. — Саймон, пожалуйста! Это важно. — Я… хорошо. — Пообещай. Пообещай, слышишь? Пообещай мне, что если мы когда-нибудь будем бежать и… меня подстрелят… удержи Маркуса. — Я… я — что? — Он кинется за мной! Не дай ему это сделать. Он может погибнуть, умереть так глупо! — Глупо? Ты считаешь, что погибнуть, спасая друга — глупо? — Он — наша единственная надежда! Единственная надежда нашего народа! Моя смерть ничего не значит, если наши люди получат свободу. — Норт, я не смогу. — Сможешь. Ты обещал. — Чтобы ты не говорила, чтобы я не обещал — его не удержать. — Хотя бы попытайся. Он может прислушаться к тебе. Он всегда прислушивается. — Норт… — Обещай! — … — Пожалуйста, Саймон. Ради нас всех!.. ради меня. — …обещаю.