Всегда буду помнить тебя

      Для меня, Джека Кроу, человека, который охотился на вампиров всю жизнь, кровососы - не более, чем мусор, от которого нужно избавить Землю. Но обращённый в эту срань друг как-то меняет точку зрения. Я ценю полезных ребят, но Монтойя особенный.       Он делал всегда так, как я хочу, потакая любому капризу. И я благодарил его за это, глубоко отсасывая по ночам и подставляя собственную задницу, но сейчас не об этом. Форт Джуниор - грёбаная дыра. Лучше бы нам никогда не соваться туда. Оттуда всё началось.       Девять чёртовых упырей без хозяина сразу дали понять, что дело не чисто, и нам лучше бы подготовиться, но я спустил всё на тормозах, позволив ребятам поразвлечься в местном мотеле с пивом и шлюхами, как они любят.       Тогда мы с Тони в последний раз зашли в комнату, бухие в хлам, едва ли стоявшие на ногах. Запах пива и пота лишь добавляли остроты ощущениям. Раздевшись, не сговариваясь, Монтойя подорвался ко мне, впиваясь в губы, сжимая волосы на затылке в кулак до боли.       Член встал, упираясь в жёсткую ткань джинс. Напарник провёл по паху рукой, ощутимо надавливая, и это настолько же неприятно, насколько ещё сильнее захотелось почувствовать мягкую кожу. Охотники грубы, скажите вы, а я скажу, что для нас грубость - способ выразить чувства.       Поэтому уже через несколько минут он опрокидывает меня на кровать, стаскивая джинсы, словно дикий зверь. Знаю, что он уже в нетерпении, потому что я тоже на пределе, но в наших же интересах ещё немного растянуть прелюдию. Ему - чтобы не натереть хер, мне – остаться в рабочем состоянии. Я ведь командир, босс, люди идут за мной, и я не могу их подвести и остаться в стороне.       Монтойя снова терзает мои губы, шаря руками по телу горячими ладонями, безошибочно находя член. Да друг, я сегодня без белья. Сюрприз! И поцелуи спускаются вниз. Горячие и до омерзения влажные, но я готов потерпеть это. Тони редко удостаивает меня минетом, но когда это происходит, оказываешься на седьмом небе от счастья.       Вот и сейчас не знаю, куда себя деть. Он знает, что делает, к чему бы это не относилось. И он знает, как заставить меня молить. Мысли мечутся, в ушах шумит. Что-то прошептал, сам не понял что, и Энтони ответил незамедлительно.       - Погоди чуток, - Тони резко соскакивает с кровати, кидаясь к сумке, доставая смазку. И я благодарен ему, не придётся страдать на утро.       Монтойя на пределе, судя по тому, как он лихорадочно открывает флакон, как парой резких движений смазывает член и как резко вводит палец мне в задницу.       - Твою мать! – это приводит его в чувство, движения замедляются, выдыхаю, стараясь расслабиться. Мы не так часто трахаемся, чтобы привыкнуть к этим ощущениям, так что, каждый раз, как в первый.       Осталось принять только его болтик. Тони наваливается сверху, он входит сразу, не щадя, но останавливается, давая мне передохнуть. Едва не залепил ему затрещину. Двигается медленно, и я, попривыкнув, раздражаюсь за этот черепаший секс. У меня и так уже всё упало.       - Двигайся, мать твою, давай! – его вес кажется неподъёмным, к тому же он любитель пообниматься, хотя, честно признаюсь, мне нравится это. Чуть меньше кислорода, и резкие движения – то, что надо.       Напарник что-то шепчет мне на ухо, не расслышал, любит ли он меня или секс со мной, всё и так понятно, можно даже ничего не говорить. Он кончает первым, я, как всегда, запаздываю. Обычно он никогда не остаётся досыпать со мной, но в этот раз остался. Может он предчувствовал что-то уже тогда?       Монтойя не дал заснуть на боку, а заставил улечься на его плече. Мы уснули в объятиях друг друга. Охренеть как романтично. А потом пришёл он – Валик. Перебил всех, никто и опомниться не успел. Думал, выпью пива, может даже трахну эту шлюху и завалюсь спать.       Напоровшись на арбалет, засомневался в своей способности к стрельбе и приготовился к худшему, но Тони тут же подбежал ко мне, уволакивая меня из этого ада. Шлюху пришлось взять с собой, надо было сразу убить. До сих пор не понимаю, как додумался оставить её с ним, она ведь обращённая, а мы ничего не знаем о них, но выбора не осталось.       Кто-то должен похоронить ребят, чтобы те не стали упырями. А когда вернулся к ним, ох уж эта повязка, она сразу мне не понравилась, как и его забота об этом куске мяса. Энтони становилось хуже с каждым днём, и сердце обливалось кровью. И хотя я ревновал и злился на него, сейчас понимаю. Он долгое время оберегал меня, но оказался по другую сторону баррикад – врагом.       Он жалел Катрин, которой осталось пару дней, и он жалел себя, ведь тоже обречен. И когда падре наставил на него ружьё, я понял это. И может быть, нужно было позволить ему выстрелить, но не знал, чем всё обернётся, поэтому встал между ними.       - Я больше не боец, Джек, - словно лезвием по сердцу, - Но я тебя прикрыл, - у него на глазах были слёзы, и только чудовищное самообладание не позволило мне кинуться к нему.       - Скажем так, два дня мой должок, - чёрт!       - Где бы ты ни был, я тебя найду и убью, - позволил себе обнять его в последний раз. Он не хотел отпускать, и я не двинулся с места.       - Бог в помощь, боец, - я смотрел на уезжающую машину, собираясь с мыслями, ведь полгорода стали упырями и нужно разделаться с ними, как можно скорее, ведь скоро Энтони дозреет. И в таком состоянии он не вспомнит ни меня, ни наши жаркие ночи.       Когда мы с падре перебили кровососов, и поехали за Тони, я вдруг подумал: «Может, он убьёт себя сам?». Монтойя как никто другой прекрасно понимает, что происходит с человеком, укушенным вампиром. Я мечтал по дороге о таком исходе. На девку мне плевать, обычная шлюха.       Рука не дрогнет, когда приду за ними, зато потом буду страдать ничуть не меньше, чем по родителям. Обычно, мою душевную боль затыкал Тони, а сейчас со мной только этот малец, и Адам меня не поймёт, да и плакаться ему не стану.       А глаза такие же голубые, как при жизни, только нет той ласки, которую мне доводилось видеть. Длинные клыки и тёмная кровь, текущая изо рта, совсем обезобразили лицо некогда хорошего бойца. Стреляю точно, велю падре травить трос. На какое-то мгновение мы оказываемся очень близко.       - Джек? – растерянно произносит он, прежде чем от резкого натяга троса свалиться на пол. Пока он приближался к своему концу, он смотрел на меня с теми же слезами на глазах, и дай Боже сил, я едва не сорвался за ним в огонь.       И на этой ноте остро встаёт вопрос: можно ли вылечить обращённого от вампиризма или же это проклятие самого Господа? И если это так, то он несправедливый говнюк, потому что это могло бы не только жизни спасать, но и избавлять от жуткой боли. Никогда не забуду этого выражения лица. Я всегда буду помнить тебя, Монтойя.