Непрерывно

      Фукусуке — больной ублюдок. Сёкити понял это давно. Понимает и сейчас.       Так почему же продолжает верить?!       Фукусуке никогда не остановится. Сёкити точно знает. И всё же каждый раз он, как зачарованный, ведётся на его ложь. На его соблазнительные обещания.       Сёкити чувствует себя грязным, униженным и жалким. Его мучитель судорожно целует стёртые фиксаторами запястья, лепечет извинения и плачется о нелёгкой судьбе, о том, что без него ему — нет смысла жить. А затем, стоит Сёкити поднять голову и заявить о своих притязаниях на свободу, нещадно изводит его: хлестает током, сковывает и оставляет всю ночь корчиться на полу.       Иногда Сёкити сбегает, разрывает порочную связь. И тогда всё возвращается на круги своя: работа в салоне, болтливые клиенты и бесконечная суета помогают забыть о собственной никчёмности. А спустя пару месяцев спокойной и размеренной жизни, к которой Сёкити успевает привыкнуть, неожиданно выясняется, что Фукусуке на грани самоубийства, мечется по комнате, рвёт волосы на голове и истошно вопит о помощи. И Сёкити вновь несётся к нему. Ведь…       Вдруг в этот раз всё по правде?       Сёкити поначалу холоден с ним, старается скрыть внутреннее волнение, когда видит Фукусуке, такого раздавленного, убитого, мучающегося виной. Но вскоре обоим становится понятно: всё время, проведённое в окружении обычных людей, в здоровой обстановке, — всё это время Сёкити невольно мысленно возвращался к Фукусуке. Как он там, брошенный, лишённый «смысла»? И тогда на лице последнего змеёй витиевато расползается хищная, самодовольная ухмылка.       Что бы там ни было, мальчишка вернётся, прибежит, поддаваясь бессовестным манипуляциям его обострённым чувством ответственности.       С каждый разом игра Фусуке становится всё менее хитрой и продуманной. Потому что этого уже не требуется. Сёкити уже в его руках — стальных тисках животной похоти, жадности, слепого желания обладать и владеть полностью, безраздельно.       «Забавно, он ведь даже почти и не сопротивлялся тогда!» — мелькает в больном разуме Фукусуке, пока тот наблюдает за удаляющимся в закат Сёкити, который вновь надеется уйти, уж на этот раз окончательно. Как смешно…       Ему нравится, как Сёкити гибко извивается от пронзающей боли или от растянутого по телу тугого наслаждения, которое хочется усилить, прочувствовать полностью. И ему нравится, что только он решает, куда дальше направить его ощущения: прервать или продлить; сделать ли ещё больнее или ещё приятнее.       Фукусуке нравится, что Сёкити невозвратно, напрочь принадлежит ему. — Ненавижу тебя, подонок! — истошно кричит Сёкити и беспощадно, с размаху бьёт Фукусуке по челюсти, устраивая тому неминуемую встречу с жёстким полом. И, в отчаянном порыве похватав вещи, выбегает из дома. — Сё-кун, вернись! Это был не я, я не ведал, что творил! — рыдает вслед Фукусуке, протягивая руку к объекту своего вожделения. — Сдохни, сдохни в муках! — громогласно отвечает уже с улицы Сёкити.       Фукусуке остаётся лежать на полу, приглядываясь к баночке медикаментов на тумбочке и размышляя о том, что неплохо было бы чуток отравиться ими и попасть в больницу.       Ведь тогда он точно вернётся.       Фукусуке безразлично сплёвывает кровь и приподнимается на локте, довольно усмехаясь собственным мыслям. — Глупышка Сё-кун, эта игра никогда не кончится.