Дедушка Яша

Вакула проводил тяжелым взглядом Гоголя с Тесаком и покачал головой. Связался с нечистью на свою голову… – Спасибо, что не сказал ему. – А следовало бы! – Вакула обернулся и пасмурно уставился на своего непрошенного постояльца, из-за которого пришлось так грубо выставить новых, но тоже непрошенных гостей. Хотя против приехавшего Гоголя он ничего не имел – не виноват же юнец, что оказался втянут в игры этого… – Он сам вызвался поехать со мной, – словно прочитав мысли сурового кузнеца, заметил Яков Петрович и небрежно смахнул пылинку с любимого алого пальто. Чудом оно не пострадало в пожаре – точнее, не чудом, а совсем наоборот… Вакула молча продолжал смотреть на явление в своей хате. Гуро даже оглянулся, будто сомнения у кого имелись, что все внимание хозяина сосредоточено на нем. – Зачем ты все-таки пришел? – не выдержал кузнец. Он задал этот вопрос всего однажды, когда Яков заявился к нему в дом, плюясь пеплом и золой – что, впрочем, он тоже делал не без шика. В тот раз визитер уклонился от ответа, и Вакула предпочел просто игнорировать своего гостя. – Потому что ты единственный, кто меня пустит, не задавая лишних вопросов, – тонко намекнул столичный следователь, сопровождая свои слова непринужденной усмешкой. Кузнец скрестил могучие руки на груди. – А теперь задам. Ну? – Ну переждать мне надо, – Яков пожал плечами и шевельнул пальцами в воздухе, как бы говоря, что некоторые вещи очень сложно объяснить. Вакула угрожающе нахмурил кустистые брови, но их беседу прервала Василинка, которая из любопытства выскользнула из дома и немного прошла за Гоголем и Тесаком. – Деда, деда! – девочка вбежала в комнату и бросилась к Гуро, на лице которого усмешка тут же смягчилась и потеплела. Он наклонился к Василине и вопросительно посмотрел на него. – А тятя обещал мне сделать сережки для Марушки! – Правда? – выразительное лицо следователя изобразило крайнее удивление. – Славно! – Правда! – Василина прижала куклу к груди, очень довольная решением отца. – Как звездочки на небе… – Звездочки, значит? – Яков перевел взгляд на Вакулу, который казался мрачнее тучи. – А что не как месяц светлый? И почему «как», а не… – Деда… – девочка настойчиво подергала следователя за край пальто, – а дай потрогать рога! – Василина, перестань! – возмутился кузнец, строго глядя на дочку. Та повернула голову, и в ее больших ясных глазах застыло недоумение. – Нечего лезть с такими… – Да чего уж, разве мне сложно? – Яков присел на корточки, изящным движением расправив полы пальто, и наклонил голову. И вот уже пальчики Василины сомкнулись на моментально проявившихся рогах – гладкие, будто отполированные, они росли из головы так естественно, будто всегда там были, а не возникли секунду назад. Девочка восторженно погладила рога, потерла и слегка дернула, не замечая философского спокойствия на лице следователя, который сейчас напоминал большого пса, которому приходится терпеть любознательность хозяйских детей. Вакула вздохнул и оставил их в покое. Угораздило же его породниться с чертом! Точнее, его мать, ведьму. Но кто старое помянет… – Как там дело продвигается? – Яков повернул голову на шум хлопнувшей двери. Кузнец на секунду замер, созерцая венок из полевых цветов на его голове. Василинка тут же вскочила и побежала навстречу отцу, неся еще один похожий, так что Вакуле пришлось послушно наклониться и позволить украсить свою голову цветами. Убедившись, что они не падают, девочка обвила руками шею отца, так что всякое раздражение мигом улетучилось, даже несмотря на пристальный взгляд темных глаз Гуро. Было в них сейчас что-то неестественное, чужеродное, что выдавало нечистого куда сильнее, нежели когти, хвост или рога, которые тот умело маскировал и прятал. Однако признать в петербургском следователе беса удавалось далеко не каждому, больно хорошо тот прикидывался человеком, вселяющим ужас или восхищение в каждого, кто его встречал. Глаза вроде и обычные, а нет-нет, и мелькнет в них что-то от лукавого… – Какое именно дело? – уточнил Вакула, выпрямляясь и поднимая дочку в воздух. На губах Якова уже вновь зазмеилась обычная усмешка – вроде не над собеседником смеется, над чем-то своим, а все равно подозрительно. – Любое дело, о котором рассказать соизволишь. – А если не расскажу? – кузнец бережно пригладил волосы Василинки, склонившей голову ему на плечо – спать пора ребенку, поздно он сегодня воротился… да и господина Гоголя не застал, пришлось рисунки кучеру его отдать. – Расскажи, тятя, – попросила девочка, серьезно глядя на отца – сна ни в одном глазу. – Только поужинай сначала, там в печи горшок стоит. – Тебе-то что за блажь? – заворчал Вакула, с дочерью на руках ступая к печи. Яков остался сидеть на месте, положив ладони на трость, а сверху устроив подбородок. На голове смирно покоился благоухающий венок. – Расскажи, что случилось? – снова попросила Василина, когда отец уложил ее спать. – Марушке тоже интересно. – Любопытная твоя Марушка больно, – буркнул кузнец. – Рано тебе о таких вещах слушать – страшные вещи у нас творятся… спи, а то кошмары сниться будут. – Тогда завтра расскажи, утром, – не стала спорить девочка. – Спи, – повторил Вакула, поцеловал дочь и, погасив огонь в светелке, вышел. В сенях его ждал Гуро – ночь опустилась на село, и следователь немного расслабился, позволив своей сущности отбросить настоящую тень на стену – рогатую да хвостатую. – Волнуешься за нее? – А тебе что за дело? – устало уточнил кузнец. – Что-то не припомню, чтобы черти испытывали родственные чувства. – Не скажи, – не без лукавства возразил Яков, – в свое время я сделал все, чтобы помочь тебе жениться, так что свой отцовский долг перед тобой я считаю выполненным. А ты меня хворостиной! Да еще и на стене церкви намалевал… – Не отец ты мне, – помрачнел Вакула, как и всякий раз, когда бес напоминал об их семейных узах. В которые сам кузнец, впрочем, не особо верил, да и гораздо спокойнее было думать, что он – сын казака, а не нечистого. – Сложный вопрос, – следователь небрежно пожал плечами, мечтательно улыбаясь чему-то своему. – Майские шабаши – это, скажу тебе, такое дело… даже я смутно помню, чем мы там занимались, вино-то текло рекой… – Избавь меня от подробностей! – побагровел Вакула и занес руку, собираясь ударить нечистого, однако темные глаза смотрели так насмешливо, что рука безвольно опустилась, и кузнец молча вернулся в дом. Яков, однако, последовал за ним. – Глубоко верующим человеком ты вырос, несмотря на мать свою, – заметил он после паузы. – Церковь расписал, да и на службы ходишь. Не думал, что пытаешься замолить свой грех невольный? Не ты выбирал, кем родиться, но чувствуешь свое начало. – Замолчи. – Вакула, – Гуро прикусил язык, чтобы не назвать сына «милейшим», и оперся на трость, – вот сколько я занимаюсь изучением себе подобной нечисти всех мастей да языческих верований… ты же не просто так работу кузнеца выбрал. Издревле кузнецы, с одной стороны, считались сродни бесам да колдунам, а с другой – вовсе даже и наоборот, даже венчать могли. Борется в тебе что-то, Вакула, к свету тянешься. – А ты пришел, чтобы ко тьме подтолкнуть? – отозвался кузнец, тяжелым взглядом прожигая изящную фигуру. Яков вскинул брови в крайнем изумлении. – Я? Я пришел, чтобы Всадника ловить. Правда, не собираюсь я тебя в пекло тащить, я за хворостинку на тебя зла не держу. А рисунок на стене церкви и по стенам хаты – так кто ж меня узнает, так что и тут я не в обиде. Кстати, почему ты рисовать перестал? После смерти жены своей? – Вакула промолчал, только взгляд из мрачного стал печальным. – Ясно. Я бы сказал тебе держаться подальше от моего расследования, да разве ты послушаешь? Может, оно и к лучшему. А за Василину не волнуйся, я… – Я сам могу ее защитить, – оборвал его кузнец. – И помощь твоя нам не нужна. – Ладно, ладно, – не стал спорить Гуро. – Дочка твоя – славная девчушка, она мне нравится. Почему ты считаешь, что я не могу быть хорошим дедом? – Ты куда-то собирался? – напомнил Вакула. – Вот и иди. – И правда, – следователь, перехватив трость, покинул хату. – Василиса уже проснулась? – солнце еще не поднялось, а Яков уже вновь стоял в сенях, изящным движением стряхивая с рукава капли дождя – не местного, а далекого, над Диканькой в небе сейчас не проплывало ни облачка. – Я ей гостинцы принес, из Петербурга. – Не пытайся строить из себя заботливого деда, – глухо проговорил Вакула, оторвавшись от растопки печи. – И не называй ее так, Василина она. Бросив мимолетный взгляд на небрежно перекинутый через локоть хвост, он покачал головой и вернулся к делу. – Какая разница, имя одно, – следователь осторожно поставил на стол бумажный пакет и на сей раз решил не вступать в перепалку. Ему сложно было объяснить Вакуле, почему он хотел принимать такое участие в их с Василиной жизни. Не потому, что не мог понять сам – себя-то Гуро изучил досконально, – а потому, что кузнец просто отказывался слушать. Якова терзало жгучее любопытство, из-за которого он не мог усидеть на месте и которое вылилось в его работу следователя. В какой-то мере излишнее любопытство каралось, вспомнить только Еву и Древо познания, хотя, с точки зрения Якова, она все сделала правильно. Хочешь что-то узнать – узнавай, а не сковывай себя религиозными рамками… возможно, именно потому он и являлся нечистью, что столь неразборчив был в своих методах поиска. Но пока никто оттуда, с неба, не покарал его, он продолжал рыскать повсюду, собирая крохи знаний обо всем на свете, лишенный возможности заглотить все разом, вкусив заветного запретного плода из райского сада. У него было дело в Диканьке, и он с ним разберется. А попутно удовлетворит свое любопытство по поводу сына своей знакомой ведьмы. Покойная Солоха бабой была бойкой, веселой да с характером, так что в любом возрасте не могла оставить никого равнодушным, будь ты хоть дьяк, хоть сельский голова, хоть сам черт. Последнему повезло больше всех – он-то не был скован никакими рамками приличий, так что мог предложить даме что угодно, от романтических полетов при луне с последующим сбором звезд до безудержных гулянок на шабашах. Куда Солоха, впрочем, с рождением сына летать перестала, так что пришлось бесу самому к ней захаживать. И уж как интересно было Гуро, что же выросло из его сына! Или не сына. Вопрос действительно не из простых, поскольку зачатие ребенка от нечисти носило очень спорный характер. Вообще странно, что Вакула не родился проклятым, как тот же самый Гоголь – верно, Солоха подсуетилась, с женщинами всегда было очень, очень сложно. Однако, раз уж речь зашла о Гоголе… Яков проскользнул вглубь хаты, чтобы случайно не попасться кому из ранних прохожих на глаза, и глубоко задумался, по крупицам выстраивая картину происходящего. Интересно, что нынче ночью Гоголь делал в лесу?.. Чуть не попался. – Понравились Николаю Васильевичу рисунки твои? – поинтересовался следователь, добродушно улыбаясь. Он остановился в дверях, спиной прислонившись к косяку, и небрежно крутил зажатым в руке хвостом. Вакула вытер пот с лица и снова взялся за молоток. – Хоть кузница и находится вдали от прочих домов, это не значит, что тебя не могут заметить. – Очень мило с твоей стороны, что ты проявляешь такую заботу, – поблагодарил Гуро, продолжая весело щуриться. – Но пока сюда никто не идет. Так что у вас с рисунками? – Я с ним не говорил, – отрезал Вакула и с таким остервенением ударил по подкове, что та расплющилась. – Ах ты черт! – Он самый, – не удержался Гуро, пребывающий в игривом расположении духа. – А мне твои картинки нравятся – какого Всадника ты мне нарисовал! Очень любезно с твоей стороны было прислать мне его изображение. Ты его сам видел или только с чужих слов набросал? Очень похоже. – Вернись в дом, – недовольно велел кузнец, с сожалением разглядывая испорченную подкову. Следователь, напротив, перешагнул порог и, потягиваясь, прошелся по двору. Следом выбежала Василинка, за несколько дней привязавшаяся к деду, которому казалось забавным иногда поиграть с ней. Вакулу это раздражало, ведь ребенок – это не игрушки. Да и не нравилось ему общение дочери с бесом… – Какие новости на селе? – спросил меж тем Гуро. – Параська замуж выходит! – сообщила девочка, не выпускавшая из рук куклу. Задумавшись на секунду, она прижала ее к уху и добавила. – Только неправильная это свадьба… – Почему? – Яков круто развернулся и склонился над Василиной. Вакула покачал головой. – Потому что Хавронью еще не отпели даже – господа из полиции службу прервали, – а Черевик уж дочку замуж выдает… неправильно это. Хотя его понять можно, Александр Христофорович долго тянуть не будет с обвинением, под суд быстро отдаст. – Он у вас вообще на расправу скор, – откликнулся Гуро, не сводя пристального взгляда с Василины. Та уже вновь погрузилась в свои мысли, шепчась о чем-то с куклой. – Василина… а пойдем, поиграем? – Ура! – девочка побежала в дом, и следователь, переглянувшись с мрачным Вакулой, отправился следом. Кузнец одним ударом молотка превратил остатки подковы в плоский блин. – Где тятя? – спросил Гуро, заглядывая в светлицу, где Василина примеряла Марушке новые серьги. – Понравились тебе гостинцы столичные? – Да, деда, – девочка подняла голову. – Поиграй со мной еще? – Некогда мне, где Вакула? – настойчиво повторил следователь. Василинка опустила взгляд и принялась водить пальцем по одежке куклы. – С господином Гоголем и господином доктором преследуют Параську. – Из-под венца сбежала? – спросил Яков, подхватывая трость. – Да вроде вместе с женихом. Ты уходишь? – Ложись спать да меньше сплетни слушай деревенские, – наказал Гуро, невесомо проведя пальцами по волосам внучки, и быстро покинул хату. – Когда ты уже перестанешь прятаться и пойдешь ловить Всадника? – сердито проговорил Вакула, наблюдая, как Яков непринужденно раскладывает бумаги, выстраивая их в каком-то одному ему понятном порядке. – Нынче ночью он убил Параську! – Всему свое время, дорогой мой, всему свое время… – Гуро выловил какой-то листок и, к удивлению кузнеца, понюхал его. – Ты мне лучше другое скажи, сундучок мой куда дели? – Как ты в записке и указал – отдали Николаю Васильевичу. Но… – Это замечательно, – перебил его Яков и решительным движением смел бумаги в одну кучу. – Поможешь ему, если он попросит открыть? – А ключ где? – Вакула приподнял лохматые брови. – Ты что, ключа не оставил? – Я его потерял и хотел у тебя заказать новый, – отмахнулся следователь и повернулся к кузнецу, переплетя пальцы. – Послушай, ты теперь будешь работать с Николаем Васильевичем. Не говори ему обо мне, ладно? – Кто б сомневался, – пасмурно отозвался Вакула. У уголков глаз Гуро собрались веселые морщинки. – Это нужно для дела, пойми ты. Приглядывай за нашим Николай Василичем, а то вляпается куда. А я пригляжу за Василиной, пока тебя не будет. – Дочка у меня самостоятельная, – буркнул кузнец, – твоя помощь ей не требуется. – Будем надеяться… – пробормотал Яков, отворачиваясь. – Василина, тебе спать пора… это еще что такое? – остолбенел Вакула, которого к подобной картине жизнь не готовила. Яков сидел на скамье, чуть запрокинув голову, а Василинка, поднявшись на цыпочки, оплетала его великолепные рога цветами да лентами. Кисточка на его хвосте была заботливо расчесана и обвязана бантом. – О Господи… – Не поминай имя Его всуе, – наставительно напомнил Гуро, со вселенским терпением прикрыв глаза. – Василиса, ты слышала, что отец сказал? Тебе спать пора. – Но я еще не закончила… – расстроилась девочка. Яков покосился на кузнеца одним глазом, в котором ясно читалось «спасай». Тому захотелось расхохотаться, но беса действительно нужно было выручать. – Василина, уже поздно. Потом закончишь, – с напускной строгостью проговорил он и подхватил дочку на руки. Уходя из горницы, Вакула обернулся и не без удовольствия понаблюдал, как Яков остервенело стряхивает с рогов цветы. – Деда, а Ульяна – ведьма! Но тятя мне не верит. – Это тебе тоже Марушка сказала? – Гуро склонился над расстроенной внучкой, которая гладила любимую куклу, и постарался говорить мягко и сочувствующе. – Сказала. И я сама знаю. – Плохая ведьма? – поинтересовался следователь. Несмотря на долгую жизнь, некоторые мотивы людей порой ускользали от него. Василинка прижала игрушку к груди, как будто старалась защитить. – Плохая. – А почему? – голос Якова стал еще ласковее. – Она тебя обидела? – Н-нет, – девочка запнулась и отвела взгляд. – Плохая. Я знаю. – Откуда? – не отставал черт, снедаемый любопытством. – Вижу, но другие не видят! – Василина совсем огорчилась и часто заморгала, так что Гуро поспешно погладил ее по голове, опасаясь, что она заплачет. – А у нее когти… – Даже когти… – задумчиво протянул черт и посмотрел на свои руки. – Не бойся, она тебя не тронет. Тятя тебя в обиду не даст. И… я тоже не позволю всякой нечисти обижать свою внучку. Лицо Василинки осветилось щербатой улыбкой, и девочка крепко обняла Якова. Тот рассеянно погладил ее по голове. Значит, и Ульяна – ведьма… ведьм и колдунов довольно сложно вычислить, поскольку они все-таки являлись людьми, освоившими темное искусство. С заложными покойниками куда проще, все-таки, они уже умерли, и любой бес это легко замечал. Те, кто родился нечистью, друг друга тоже узнавали – если ты не человек, то себе подобного без труда отличишь, потому Яков быстро разыскал местного лешего и чуть не вытряс из него всю душу – если б она была. Всадника тот видел, но боялся до жути и сам. Ну и проклятых до рождения при желании можно отметить… того же Гоголя, например, он почуял, русалка местная – тоже, а вот Ганна, хоть и смогла, да поздно было. Методом исключения выходило, что Всадник – не мертвяк и не нечисть от рождения. Значит, колдун или ведьма из местных. Проследить бы за этой Ульяной… от мыслей его отвлек голос Василины: – Деда, деда! – уже несколько раз звала она, дергая следователя за пальто. Тот привычно улыбнулся. – Да, Василиса? – Марушка сказала, что ты с Ульяной поговорить не успеешь. Лицо Якова помрачнело. – Что?.. Вакула замер у двери, наблюдая картину, которую за последние дни он видел неоднократно. Что-то его напрягало в поведении Гуро – за время пребывания в доме кузнеца ему что-то периодически ударяло в голову, и он начинал играть с Василиной в совсем уж детские игры: – Лади, Ладо, Ладушки, – ворковал сидящий на скамье Яков, чуть наклонившись к внучке и легонько касаясь ладонями ее ладошек, – где были? – У бабушки! – отозвалась девочка, повторяя его движения. – Что ели? – Кашку! – Что пили? – Бражку! – Попили, поели, домой полетели, на головку сели… – Гуро невесомо положил руки на голову Василинки, после чего легонько щелкнул ее по носу. Девочка засмеялась. – Деда, давай еще раз! – Давай, я поиграю с Марушкой? – бес, улыбаясь одними губами, с любопытством смотрел на куклу. Василина помотала головой. – Марушка ни с кем не играет, кроме меня. – Ну, тогда ты с ней поиграй, а я посмотрю, – предложил Яков. Внучка его, усадив куклу к стене, чтоб не падала, послушно начала повторять нужные слова, а черт кивал, слушая. Когда она закончила, Гуро, сложив из пальцев «козу», принялся правой рукой водить у головы Василины. – Идет коза рогатая за малыми ребятами… Василинка, опять засмеявшись, подалась назад. Следователь, удовлетворенно кивнув, поднялся на ноги, украдкой как-то странно отряхивая правую руку – в сторону, чуть назад, будто сбрасывал с нее капли воды. – Теперь сама играй, а мне надо по делам уйти, – девочка кивнула, и Яков покинул комнату, пройдя мимо Вакулы, будто и не видел его. Однако, сделав несколько шагов, он остановился и заметил, не оборачиваясь: – Ты знаешь, сколько изучаю языческие обычаи, а все не могу понять, существовали ли такие божества в народе, как Ладо и Лада, или это кто их придумал? – К чему это ты? – не понял кузнец. Гуро развернулся и, сделав «козу», пошевелил пальцами. – «Рожки» ей иногда делай. Предки твои так от сглаза и нечисти детей защищали. – От тебя, что ли? – с иронией уточнил Вакула, однако черт серьезно кивнул. – И от меня тоже. От любой нечисти. Я-то немногое могу, у тебя с Василисой кровная связь сильнее, да и человек ты. – Погоди, ты хочешь сказать, что кто-то Василинку сглазить хочет? – нахмурился кузнец, разом мрачнея. Тут ему и вспомнилось, как Яков периодически «бодал» внучку, пока гостил в доме, но Вакуле казалось, что он шутит, намекая на свои рога. – Или… уже? – Не знаю, я сглазами не занимаюсь, это ведьминское, – отмахнулся Гуро и потер подбородок. – Однако ведьм у вас как-то слишком много на селе, мало ли… и Всадник этот, колдун, а не бес… сказала дочка тебе, что Ульяна – ведьма, отчего же не веришь ей? Вакула молча повернулся и, зайдя в комнату, крепко обнял Василину. Яков, продолжая тереть подбородок пристально смотрел на девочку, доверчиво прижимающуюся к отцу. – Марушка говорит, что так ты Всадника не поймаешь. – Да? – Яков перестал листать свои бумаги и обернулся, сверху вниз глядя на девочку, которая зашла в отведенную ему горницу. – А как надо? Василина прижала куклу к уху. – Не говорит. – А можно, я сам спрошу? – поинтересовался следователь, протягивая ладонь, однако девочка отпрянула, прижимая игрушку к груди. – Нельзя. Марушка только со мной общается! – Вот оно, значит, как… – пробормотал Гуро, опуская руку. – А что еще говорит твоя Марушка? – Что ты господина Гоголя на верную погибель привез. Правда ль это? – Правда, – после некоторого молчания признал Яков и испытующе посмотрел на девчушку. Глаза ее – точно два светлых камешка на дне прозрачной реки. Вроде близко, а не достанешь, и проносятся мысли стайкой рыбок, не поймать их и не понять. Осуждает ли? Или не совсем осознает, что происходит? – Скажешь, не прав я? – Не прав, – согласилась Василинка, переведя взгляд на куклу, и начала оправлять ей платье. – Господин Гоголь хороший, добрый. Яков еле слышно вздохнул и напомнил себе, что некоторые темы с детьми обсуждать смысла нет. Василинке и тятя хороший, и господин Гоголь, и деда-черт. – Ты помнишь бабку свою? Солоху? – Немного, – девочка грустно шмыгнула носом. – У нее глаза большие, черные были… добрые-добрые! Но почему-то все боялись. Яков еле заметно усмехнулся. Солоха была сглазливой, особенно в преклонном возрасте – немудрено, что многие старались не навлекать на себя ее гнев, юля перед ней, а за спиной плюясь. – Я тебе сейчас кое-что расскажу, но это секрет. Никому нельзя говорить! – Даже тяте? – Тяте – особенно, а то он мне рога отпилит, – шутливо пожаловался Гуро. – Но не бойся, ничего страшного мы от него скрывать не будем. Это маленький стишок, заучи его, ладно? – А зачем? – А тебе Марушка поведает, зачем, – Яков усмехнулся. – Если я что не так скажу – она и поправит. Ей виднее, а я – всего лишь бес… – он потянулся к уху внучки и что-то зашептал. *** – Господин Гоголь, господин Гоголь, не ругайте деда! – Василинка подбежала к Николаю Васильевичу, который остолбенел и с непониманием уставился на девочку, не веря своим ушам. – Он же не виноват, что он черт. – Какой черт? – тупо переспросил молодой писатель, чей мозг предпочел вычеркнуть из памяти нелепое обращение. На него за последние несколько часов слишком многое свалилось, начиная с истинной личины Всадника и заканчивая несколькими смертями. Яков пожал плечами. – Известное дело, какой – с хвостом да рожками, – он сложил пальцы в «козу» и прижал ко лбу, демонстрируя последние. – Да-с, у каждого свои недостатки, хотя я их таковыми не считаю. – У вас недостатки другие, – не удержался Гоголь, – не связанные с тем, что вы… эм… – Черт, – услужливо подсказал Гуро, с насмешкой сузив глаза. – Нечистый. Лукавый. Бес. Хотите, хвост покажу? – Нет, – торопливо отказался Николай, неверяще глядя на следователя – слишком много личин тот сменил за последний час. – Да что за ерунда! Если черт, то зачем… зачем все это? – Надо, – Яков небрежно махнул рукой. – Я же уже объяснил все. Разве что… ну, положим, бессмертие нужно не лично мне, однако… – Да какой ты черт! – презрительно фыркнула Мария, оставив попытки снять обруч с шеи. Гуро круто развернул на каблуках лицом к ней. – Да? Милейшая, вы не распознали ведьму в Василине, а в нашем любезном Николае Васильевиче – Темного. Для того, чтобы чувствовать нечисть, надо родиться нечистью, да и то чутье не всегда срабатывает – обращенные люди все-таки остаются людьми. Вы хоть на одном шабаше бывали? А вообще с кем-то из наших общались? Или только разок с Вием встретились и все, свободна до свершения мести? Кабы не Николай Васильевич, отправились бы вы сейчас прямиком за сестрой, поскольку дела свои земные окончили, пришла пора расплачиваться. Но Вия больше нет, поэтому расплата откладывается на неопределенный срок. Условия своего договора не подскажете? – Мария сердито промолчала. – Что ж, сам разберусь. Точно к нам не желаете, Николай Васильевич? – Гоголь тоже промолчал. – Эх, никто не желает со мной разговаривать. Василина? – Да, деда? – девочка подошла поближе и подняла голову. Гуро присел на корточки и погладил ее по голове. – Не грусти. Хочешь, я тебе новую куклу из Петербурга привезу? – Я и не грущу. Ты к нам вернешься? – Нет, а то твой папа все-таки мне хвост узлом завяжет и в церковь сдаст. А то и сам в бесогоны переквалифицируется, с таким молотом есть все шансы. – Марушка сказала намедни, что ты в Петербург уедешь и вообще больше не придешь. – Врет твоя Марушка много, вот и сгорела, – пробормотал Яков, однако с некоторой задумчивостью. Василинка серьезно на него глядела ясными глазами. – Не приду, значит… прав, наверное, Вакула – плохой из меня дед. – Деда, а сделай мне новую куклу? – попросила девочка, подергав следователя за пальто. Тот удивленно моргнул. – Я же предложил – давай из Петербурга привезу тебе самую лучшую, самую красивую? – Вы просто ужасный дед, – не удержался Николай Васильевич. Гуро, недовольно прищурившись, повернул к нему голову и поднялся на ноги. – Мне кажется, мы здесь закончили? Пойдемте на воздух. Пора по домам. – …в общем, ведьмой была мать моя, Солоха, – со вздохом пояснил Вакула, со стуком ставя кружку на стол. Они сидели с Гоголем в шинке, наутро после случившегося, и кузнец, у которого уже давно накипело, с радостью согласился ответить на любые вопросы писаря. – Я все боялся, как бы от нее эта чертовщина дочке не передалась, а тут еще этот заявился, не к ночи будь помянут… – Сейчас утро, – машинально откликнулся Николай Васильевич, внимательно глядя на свою кружку. Он до сих пор пребывал в некоторой прострации и всеми силами пытался отвлечься от смерти Лизы. – Он правда… черт? – Ну да, – Вакула кивнул и кратко рассказал историю своего первого знакомства с Гуро. Писарь смотрел на него с недоверием, явно огорошенный новыми подробностями из жизни столичного следователя. – В общем, он вчера мне ночью объяснил, что ведьма не может умереть, не передав никому своей силы, вот Солоха и боялась упырицей стать. Все-таки, мать моя, Царствие ей Небесное, незлобливой бабой была, не хотела сельчан после смерти преследовать. Ну и передала силы свои Василинке… – он тоскливо глотнул из кружки, вспоминая, как ночью Гуро, расхаживая по горнице, рассказывал то, что знал о ведьмах. – А Василинка кроха совсем была, не понимала, вот на все и согласилась… да лучше б это я колдуном стал!.. – Василина – светлая душа, – попытался успокоить его Гоголь, – все с ней в порядке будет, Господь ее примет, лишь бы ты сам принял. Ведь нет страшнее, чем если родитель дитя свое проклинает… – Да не дай Боже! – испугался Вакула и перекрестился. – Ведьма ли, не ведьма, она ж все-таки дочь моя! Я ее любую люблю. Как-нибудь проживем… с Божьей помощью… – Не как-нибудь, а замечательно проживете, – у их стола возник, будто черт из табакерки, Яков. У Гоголя сами собою сжались кулаки. – Будет Василиса теперь село защищать от нечисти всякой. – От таких, как ты, – сумрачно добавил кузнец. Гуро небрежно повел плечом. – Не будет она свои силы использовать, грех это. – Грех – если она силы использовать не будет, и тьма ее изнутри разъест, – довольно грубо отрезал следователь. – А я чего пришел – уезжаю я вечером. Николай Васильевич, поехали со мной? – Ну уж нет, я лучше своим ходом! – торопливо открестился Гоголь. – Ну, как знаете, – не стал настаивать следователь. – И что вы меня так не любите, я ж вам жизнь спас, и не однажды. – Вы меня сюда как наживку привезли, – напомнил писарь. Яков небрежно отмахнулся, будто речь шла о каком-то пустяке. – Милейший, быть наживкой – это еще не значит попасться крупной рыбешке. Такого я бы не допустил, таланты, как у вас, нужны державе. Ну да не будем об этом. Вы бы мне хоть спасибо сказали, что я Василису научил, как дождь вызвать. – Так это ты, проклятый! – Вакула вскочил, чуть не перевернув стол, и вцепился в воротник пальто Гуро. Все, кто находился в шинке, обернулись на шум, но тут же вернулись к своим кружкам да плошкам, не желая участвовать в драке местного силача и столичной знаменитости. – Ты знал, что она – ведьма?! – Тише, тише, – забормотал Яков, не делая попыток освободиться. – Не знал наверняка, а подозревал… она ж не колдовала при мне, а куклу посмотреть не давала… ну я и научил ее заклинанию, которое от Солохи слышал, просто на всякий случай. Я же не всегда мог быть поблизости, а тут такие страсти накалялись. И что же – мне терять нашего дорогого Николая Васильевича только потому, что я, даром что черт, не могу быть в двух местах одновременно? Я сам колдовать с заклинаниями не могу, но кое-что от Солохи слышал да запомнил. А теперь отпусти меня, а то со мной в Петербург опять полетишь, соскучился по столице? Кузнец медленно разжал пальцы и опустился обратно на стул. – Мне-то чего не сказал? – А ты бы поверил? – Яков принялся оправлять одежду. – Ты же нечисть терпеть не можешь и всякую связь с ней отрицаешь. Как бы я сказал, что дочурка твоя любимая – ведьма? Ты бы меня в ближайшей церкви и запер бы до первых петухов… – Вакула промолчал. – А тебе бы поскорее сделать Василисе новую Марушку, а то у старой в чем только душа держится… – Какая душа? – переспросил Вакула, и Яков уставился на него в притворном сочувствии. – А ты так и не понял? Куклу-то, небось, Солоха девчушке подарила? – Откуда ты… – Да оттуда, охраняет ее эта кукла, – рассердился Гуро от того, что вынужден пояснять очевидное. – Не знаю я, как ведьмы это делают, да еще и родственными узами связанные. Поэтому сделай дочке новую Марушку поскорее, пока охранное заклятье совсем не развеялось. А старую она уже мне обещала отдать. – Зачем тебе ее кукла? – подозрительно спросил Вакула. Гоголь, до сих пор молчавший, тоже неодобрительно посмотрел на Якова. – Опять Бенкендорфу вашему? – Ой, да бросьте во всем ссылаться и винить наше общество, – Гуро даже засмеялся, лукаво подмигнув Николаю. – Зачем ему старая сломанная игрушка, из которой вот-вот уйдут последние капли магии? – Тогда зачем?.. – Николай Васильевич, вы так ко мне плохо относитесь, с чего бы вам пытаться узнать что-то обо мне? – с раздражением отрубил Яков и, кивнув Вакуле, вышел прочь. Гоголь подошел к калитке Вакулы, чтобы передать ему подробности о похоронах Бинха, и замер, так и не войдя на двор. Там стояла Василина, держащая в одной руке обгорелые остатки старой куклы, а в другой – новую, чистую и красивую. Рядом с ней на корточках сидел Яков, с неизменной улыбкой ей что-то тихо говоривший. Николай прислушался. – …и пригласи в новую Марушку. Это бабушка так куклу назвала? – Да, – подтвердила девочка и зашептала что-то кукле на ухо, после чего прижала обеих к груди. Постояла так немного, после чего подняла голову. – Ну и кто из них теперь Марушка? – поинтересовался Гуро. Василина указала на новую куклу. – Точно? – юная ведьмочка прижала куклу к уху и снова кивнула. – Можно?.. Дочка Вакулы, помедлив, протянула ему испорченную игрушку, которую следователь принял, будто хрупкое сокровище. – Спасибо, – поблагодарил он и легонько щелкнул Василинку по носу. Та засмеялась. – Береги Марушку и никому не давай, она тебя охраняет. И помни: кто бы про бабку твою что ни сказывал, она всегда будет рядом, приглядывать за тобой. Поняла? – девочка кивнула. – Ну и славно. Я пойду… – Василинка коротко обняла его, после чего Яков поднялся на ноги. – Беги к отцу. Не думаю, что он захочет со мной прощаться, так что просто скажи ему, что я ушел. – Пока, деда, – печально проговорила девочка и скрылась в доме. Гуро некоторое время смотрел на дверь, после чего перевел взгляд на куклу. – Дети душой чисты, будто ангелы. Береги ее, Солоха, береги пуще прежнего, как бы ты это ни проделала. И… вспоминай там старого черта, – с легким оттенком грусти пробормотал он, спрятал куклу за пазуху и быстро вышел со двора, даже не заметив Гоголя. Да тому и не хотелось. Дождавшись, когда Яков скроется из виду, писарь громко постучал в калитку, ознаменовав свой приход, и позвал: – Вакула?..