Названием вы обязаны мне

Названием вы обязаны мне

      — Убейте Якова Гуро, если надо будет, — сказал Пушкин, решительно смотря на Николая. — Нам нужна эта книга. Она долгое время хранилась у европейских колдунов, и там должны быть зашифрованы важные для нас сведения, что бы этот прохвост ни говорил!       — Гуро уже мог вернуть её на место, — робко ответил Николай, нервно пожав плечами. После своего недавнего фиаско он вернулся в штаб Братства в Петербурге, где рассказал о случившемся лично Пушкину. Умолчав при этом о некоторых унизительных (по его мнению) подробностях. — И снова приставить стража.       — Не уверен, — сказал Пушкин, садясь за рабочий стол. — По нашим данным, Гуро вернулся в «Большую гостиницу Париж», где и пребывает до сих пор. Завтра будет приём в доме у князя Долохова. Гуро имеет приглашение. По моему ходатайству — вы тоже, Николай Васильевич.       — Но почему же я? — грустно усмехнулся Гоголь. — Я уже ему проигрывал дважды.       — Мы смеем думать, что Гуро лояльно к вам относится, — уклончиво ответил Пушкин. — Там, где любой из нас был бы уже мёртв, вы остались живы.       — Лояльно... — повторил Гоголь. — Издевается он надо мной лояльно!       На следующий же день Николай сидел в экипаже, остановившемся напротив дома Долоховых. Он хоть и привык появляться в обществе на своих литературных вечерах, торжественный приём был несколько иным, отличным от его предыдущего опыта. На него посматривали с любопытством, в стороне прошёлся шёпоток о «Вечерах на хуторе близ Диканьки». Николай всё слышал и замечал внезапный интерес, но из-за этого лишь сильнее терялся.       В окружении людей — красивых, богатых, знающих друг друга, — Гоголь ощущал себя очень неуютно. Голова кружилась, дышать становилось труднее. Гуро он заметил почти сразу: тот весело и непринуждённо общался с супружеской парой Долоховых, рассказывал им что-то интересное и пускал в ход всё своё обаяние. Он заметил Николая и подмигнул ему. Вызывающе, пОшло. Гоголь ощутил растущее омерзение от одного его вида. Холёный, наглый, самоуверенный Гуро был ужасен в каждом своём жесте и взгляде.       Николай резко развернулся, намереваясь покинуть зал и признать, что задача ему не по силам, но врезался в молодого слугу, разносящего бокалы с вином. Послышался грохот, звон битого стекла, вскрик (брызги вина попали на платье молодой дамы) и смех, который становился всё громче и громче. Кто-то называл его по имени, кто-то пытался помочь устоять на ногах, но Николай, даже через пелену тошноты и головокружения, различил весёлый и полный триумфа взгляд Гуро.       Ненависть и неприязнь застилали сознание. Николай развернулся и поспешил прочь из этого дома, и чёрт бы с ней, с миссией. Он с самого начала говорил, что не годится, что у него бывают приступы, и что не ему тягаться с Гуро.       Запрыгнув в экипаж, он дал распоряжение извозчику мчать прочь от дома Долоховых и случившегося позора, как внезапно открылась дверь, и к нему подсел Гуро. Постучав по крыше экипажа тростью, он крикнул:       — «Большая гостиница Париж»! — а после уже тише обратился к Николаю: — Вам ведь та книжечка нужна? Право же, не ожидал такой настойчивости от Братства! Чтобы её получить, не нужно было поливать даму вином, Николай Васильевич. Хотя, вышло чудесное шоу. Как же вы, весь такой из себя неловкий, по крышам и стенам красться собираетесь? Или это тактический план вашего братства и я чего-то не понимаю?       Николай промолчал, лишь взгляд его стал тяжёлым и мрачным, как и мысли. Тошнота постепенно отступила, и ему уже не было так плохо, как до этого в доме Долоховых. И всё же присутствие Гуро влияло на Николая раздражающе, болезненно, и руки Гоголя то и дело дрожали, как от сильного холода.       — Ну что вы волком смотрите на меня, Николай Васильевич? — весело спросил Гуро. — Ваша душенька требует мести?       — Мстить можно только тем, у кого есть честь, — холодно ответил Гоголь. — А у вас её нет.       — Тогда мы идеальная компания, не находите? Вы тоже рассуждаете стереотипами, как и ваше Братство? Вы хорошие, вы против диктатуры и контроля! А мы все непременно плохие. Верно?       — Дело не в идеалах наших сторон, — ответил Николай, хмуря чёрные брови. — Я не Орден ненавижу, а лично вас.       — Ну допустим, — кивнул Гуро. — А что вы сами-то, Николай Васильевич, о чести знаете-с?       — Уже, наверное, ничего, — поморщившись, ответил Гоголь. — И знаете почему, Яков Петрович? Да потому, что если бы тогда в Диканьке хотели сжечь вас, я бы и пальцем не пошевелил, зная о вашей гнилой сущности! Стоял бы и смотрел, как вы горите! Да криками бы наслаждался! Надеюсь долгими и мучительными.       Гуро промолчал, отвечая Николая долгим тёмным взглядом. Он постучал пальцем по набалдашнику трости, повёл головой, а потом внезапно расхохотался, да так весело, как не никогда прежде. Он смеялся бессовестно, до слёз, выказывая всё своё пренебрежение, и, казалось, подпитывался чужой ненавистью, как упыри и вурдалаки кровью.       — Николай Васильевич! Ай да шутник, ай да юморист! — причитал он, вытирая слёзы. — Ай да Николай!       — Я вас ненавижу, — едва слышно сказал Гоголь, когда Гуро прекратил смеяться. — Как никого никогда не ненавидел.       — Детский лепет, право же, — отмахнулся Гуро и достал платок, чтобы промокнуть глаза. — Но забавный, не поспорю. Пушкин вас как питомца подобрал?       Николай не понимал, как Яков Гуро смеет относиться к нему с таким пренебрежением, после всего, что было?.. Даже самый бесчестный и подлый преступник мог испытывать минуты раскаяния. Даже Лиза каялась и просила прощения, хотя тёмной было сама её натура, суть, природа. Она не выбирала свою судьбу и была несвободна, а Гуро, хоть и прислуживал Ордену, мог бы хоть раз понести покаяние за зло, которое оплело его пропащую холодную душу.       — Вы меня обманули! — закричал Николай, не выдержав этого наглого безразличия. — Девушек позволили убить! И Бинха! Всадника использовали! Никто не понёс наказания, вам так весело, когда позади осталось пролито столько невинной крови!       Гуро промолчал. Промолчал, чтобы снова рассмеяться, ещё задорнее и громче.       — Ваша ненависть очаровательна! — заключил он. — О-ча-ро-ва-тель-на, Николай Васильевич!       Они прибыли к гостинице, когда алый закат пропал, уступая место черноте ночи. Гуро спрыгнул на тротуар и бодрым шагом направился к дверям, а Гоголь, ёжась от холода, с мрачным видом проследовал за ним к лестнице, ведущей на второй этаж, а там и к комнате.       Открыв дверь в номер, Гуро указал рукой, приглашая первым пройти гостя. Николая передёрнуло от этой показной вежливости, но он переступил порог и осмотрел скромного вида комнату. Гуро закрыл дверь на ключ, скинул пальто и прошёл к столу, где из ровной стопки книг достал ту самую, которую накануне отнял у Гоголя в переулке.       — Вручаю! — сообщил он и протянул Гоголю книгу.       Николай помедлил, не понимая, в чём подвох. Зачем Гуро отнимал её, чтобы теперь так легко и без лишних вопросов вернуть?..       — Берите, берите, голубчик! — настоял Гуро, вручая её в руки Гоголя. Улыбнувшись, он подошёл к столу и достал два стакана и бутылку. — Пишите свои книжонки и радуйтесь жизни в компании Братства, пока есть такая возможность, Николай Васильевич!       — А скоро ее может не стать? — спросил Николай, сжимая книгу в руках и наблюдая, как Гуро разливает спиртное по стаканам.       — Кто знает, кто знает. — Гуро протянул один бокал Гоголю, а вторым отсалютовал. — Ваше здоровье, Николай Васильевич!       Гуро сделал несколько глотков, и Гоголь, решив, что вряд ли это банальный способ отравления, последовал его примеру. Горячая жидкость приятно опалила горло, по коже пробежали мурашки. Гуро, почувствовав азарт, шагнул к Николаю, повторяя ситуацию, случившуюся в переулке, и вжал его собой в стену.       — Вы так очаровательно беспомощны... — заговорил он, желая дожать своего врага и окончательно растоптать его. — Как можно было снова посылать вас? Вы даже толкнуть меня не можете, не то, что убить.       — Ненавижу вас, — процедил в ответ Николай, дрожа от злости и смотря в чёрные глаза Гуро. — Братство достанет вас, поверьте.       Гуро усмехнулся, желая ответить, но от внезапной близости его повело. На этот раз он замер, затаил дыхание, а Николай выронил бокал из-за моментального головокружения. Ноги подкосились, и Гуро подхватил его крепко, уверенно, и тот, к своему удивлению, задрожал ещё сильнее. Николай не понимал своих ощущений, зачем-то вспомнил о реакции тела на вчерашние события. Он отмахнулся, ударил Гуро, тот перехватил его, сжимая сильнее. И Гоголь ощутил боль. Боль обиды, предательства, обмана, на глаза навернулись слёзы. Всё это круговоротом захватило его, когда как Гуро был вовлечён в совершенно иной ураган. Страсть и желание застилали разум, Николай в его руках был слишком живым, слишком отзывчивым.       Когда прикосновения Гуро стали полны уверенной заботы, а не силы, когда горячие губы прижались к шее, Николай зажмурился. И ответил, когда его губы накрыло жадным сухим поцелуем.       — Вы так ненавидите меня, что даже не отвергаете? — тяжело дыша от возбуждения, спросил Гуро, разбавляя слова поцелуями.       — Вы мерзавец... — зажмурившись, прошептал Николай, ощущая себя слишком слабым для сопротивления.       — Отчего же? — улыбнулся Гуро, понимая, что более не сможет гасить свой голод. — Ваши эмоции, ваша злость — всё это требует немедленного выхода. Я могу вам с этим помочь: переведём эту энергию в другое русло.       — У вас совести нет! Предлагать такое! — мотнул головой Николай, но в голосе его вовсе не было уверенности.       — Как-будто вы не видите, что творится вокруг. Небо ещё никому после подобного на голову не падало, и мне интересно знать, чего хотите вы.       Смущение Николая только разжигало в Гуро страсть. Впрочем, сопротивление это было крайне слабым, и вскоре он оттянул воротничок сорочки, чтобы прижаться губами к шее. Николая парализовало, словно в поцелуях Якова Гуро был яд. Он не шевелился и не реагировал, только вслушивался в искушающий шёпот и позволял изучать себя его руками.       И, не отдавая себе отчёта, Николай потянулся навстречу ласкам, осознав, что Гуро сейчас полностью в его власти и полон похотливого желания. Бери, получай, стань зависим, но души тебе не видать. С этими мыслями Николай уже решительно раздевал Гуро, но не целовал, только гладил, трогал, изучал и задерживал внимание на маленьких тоненьких шрамах (от пуль?..).       — Откуда они? — спросил Николай.       — Это сейчас не столь важно. — Гуро отстранился и потянул его на себя, отводя в сторону постели.       Николай не сопротивлялся, когда его опрокинули спиной на кровать, когда стали раздевать и целовать. Казалось, что губы были везде: на груди, на ключицах, на сосках, на животе. Они поцелуями опускались к бёдрам, и Николая бросило в жар, до этого момента вовсе незнакомый. А Гуро изучал его и наслаждался: даже паховые волоски — жёсткие и чёрные, — перебирал и гладил с нежностью, вслушиваясь в первые стоны, которые не смог сдержать Николай. А вскоре он бессовестно стонал в голос, когда губы Якова Петровича обхватили головку, даря новый водоворот чувств.       В этот момент Николай очнулся: он понял, что творит, понял, что абсолютно обнажён и что перешагнул ту грань, которую перешагивать было нельзя. Он вздрогнул, но губы Гуро плотнее обхватили ствол, захватывая глубже, и ясное сознание надломилось, получило трещину. Николай прикрыл глаза и провалился в этот ураган, позволяя плоти брать своё, и лишь сильнее раздвинул ноги, выгнулся навстречу. У Гуро были сильные руки. Он уверенно ласкал и гладил везде, особенно между ягодиц, а зубами игриво кусал внутреннюю сторону бедра, оставляя аккуратные следы.       — Яков Петрович... — прошептал Николай, чувствуя давление внутри себя.       — Я здесь. — Шёпот раздался совсем рядом с ухом. — Здесь. Николай не понял, когда провалился во тьму. Открыв глаза, он поморщился от яркого света солнца. Его одежда была брошена на стуле, сам он оказался заботливо укрыт. Якова Гуро в комнате не было. Воспоминания накрыли пугающим осознанием, и Николай задрожал от волнения и страха. Неужели они... Они... И поговорить об ужасающем открытии было не с кем, он остался абсолютно один. Зато на столе лежала книга, нужная Пушкину, и записка с кратким: «Можете сказать, что отобрали её силой. Я всё ещё жду автограф. Ваш Я.П».