Птицы из слов

Я писал пачками письма, но им не суждено было стать прочитанными. Они висели в воздухе надо мной синей пометкой о важном, парили под потолком и заполнили бы комнату, если бы я не оставил форточку на проветривание. Разве с тобой не бывает так? Словно ты задыхаешься в словах и фразах, а предложения сталкиваются одно с другим, как автомобили в массовой аварии, и ты так ничего и не произносишь. И смотришь растерянно, в немой просьбе: «Помогите! Неужели никто?.. Может быть, вы, сэр? Мадам, пожалуйста… Извините, я выпал со своего места в жизни, и теперь никак не могу его отыскать. Вам там не видно, не пустует ли одно? Нет?..», а мир как-то сбивчиво бормочет извинения, будто прохожий, что спешит по своим делам, опуская взгляд и желая поскорее уйти прочь. Последнее время – ха-ха, какая странная фраза… Для кого-то «последнее время» – это неделя, месяц, три. А моё бесконечно. У него нет конца, зато есть начало, и когда я пытаюсь вспомнить – туман и смех эхом есть всё, что я вижу. Такой короткий отзвук былого, что я начинаю сомневаться, а было ли оно вообще. У вас под ногами есть твёрдая земля, все шагают куда-то так целеустремлённо и решительно, что даже немного завидно. Я парю и раскачиваюсь в петле, и чувствую свободу, только шея болит слегка, и сила притяжения своими пальцами давит на плечи и тянет за ноги. Но это же хорошо, правда? Значит, я не потерялся насовсем. Ха-ха, теперь у меня есть собственное толкование фразы «состояние подвешенное». Забавно всё-таки. Надоели эти белые птицы с чернильным орнаментом! Раздражённо отгоняю их от себя, открываю окно настежь. Разве им не понятно, что их никто не ждёт? Улетайте прочь!.. Над головой не осталось ни одной пометки не читаных писем: до конца дня со мной прибудет покой. Это происходит каждое «последнее время». Я могу с облегчением брать перевязанную стопку конвертов со стола, проводить пальцем по уже смазанному имени адресата и считать, задохнусь ли я завтра от своих непрочитанных никем писем или же успею открыть окно. Реальные бумажки всегда оставались на столе: стопка, вторая... А мысли всё формировали длинные письма, одно за другим, и отмахиваться от чернильных птиц моей головы бывало, порой, непросто. А знакомо ли кому-то ещё чувство пирамиды в самом себе? Однажды я стал письмом в письме в четвёртой степени, а сегодня уже в пятой. Ведь я говорю с тобой сейчас всего лишь одной чернильной птицей, а на самом деле она несёт в себе уже четвёртую, друг. Цитировать внутри цитаты, которая в цитате, внутри ещё двух? Да, это было слишком запутанно поначалу. Но так я могу сказать тебе куда больше, чем мог бы обычно. Ты только открой хоть одно, и я прекращу, честное слово. Я брёл по тому пути, какой был проложен нами изначально. Я никогда не порочил его, нет. Ходил только так, как был ведомым тобой. Я вдруг услышал эхо, оно становилось всё чётче и чётче, пока не стало смехом. Навстречу через парк выбежала девушка, такая же рыжая, как я, и кудри её распушились от лёгкого, наконец-то тёплого ветра. А над головой плыл рой открытых чернильных птиц. Ты, улыбаясь, спросила: - Честное?