На баре «синие», мы танцуем под минимал. Да, да, да, ты красивая… Иди сюда!
Я отвечаю ей подходящей и продолжительной строчкой, поскольку я правда так думаю и танцевать отказываюсь.Вокруг одни идиоты и светодиоды. Я пью чёрную воду и алкоголь. Да, да, да, ты красивая, но таких, как ты, дох*я! Я не знаю кто ты, — да и пох*й. Ведь сегодня, ты точно пойдёшь со мной. Точно пойдёшь со мной.
Я не пила и всё равно была пьяна от усталости. Человек может быть пьян по трём причинам: первая — из-за алкоголя, вторая — от любви, третья — от усталости. Всё, что могу сказать, — не бухайте с русскими, они вас перепьют, а потом вы окажитесь х*р пойми где. В худшем случае, как сказала Рикси, в поле и без трусов очутитесь, что, собственно, с ней и было, поэтому она решила брать меня с собой повсюду. Я её пояс верности или охранник от упоротых событий, и для подробностей в поле: без трусов не только она очнулась, с ней был её парень. Он свои труселя от Сalvin Klein посеял, а она одолжила свои стринги ему. У чёрта на куличиках никого нет на километры. Мы ехали в такси, я на минутку закимарила, и всё. Мы лежали на асфальте: она — лицом, а я — на спинке. После долгого хождения по пустынной дороге Рикси наконец разглядела какой-то особняк, он завиднелась в дали небосвода, ну и мы попёрлись — что ещё делать-то, не умирать же в степи асфальта одного. Да, я немного поэт, но не отрываемся от рассказа и двигаемся дальше. Мы шли долго, Рики, так я звала её уменьшительно-ласкательно, стала петь для увеселения тусы, которая состояла из меня и её и насекомых, которые почему-то нашли меня очень подходящим объектом, и я отмахивалась, как могла. Она любила караоке, а я — беруши, чтоб не слушать эту современную непотребщину, и петь — не моё, редко пела. Меня Рики заставляла, говоря, что у меня красивый голос. Она порой наседала, пока я не сдавалась, а она умела наседать, но не доминировала надо мной, я ведь была её младшенькая, и она любя давила, а я не видела ничего плохого в этом, иногда уступая Рики, знала, когда «да» — это «да», а «нет» — это точно «нет». Мы шли до того замка, который Рики увидела, и всю дорогу она пела одну и ту же песню.Слово «навсегда» мы клеили из пепла, Все эти слова под открытым небом. Прошлым чувствам я закрыл глаза навеки; Прости, малая, но мне надоело. Улети и не вспоминай меня; Улети и не вспоминай меня; Улети и не вспоминай меня. Улети, но не забудь сказать «Пока…» Улетай, ты же знаешь, это всё… Я бы пропал, но я себя и не нашёл. Я попросил тебя остаться, но ты минимум должна Открыть глаза и сделать то, что я прошу.
Я не была никогда смелой, я предпочитала избегать всякого такого. Помню, как Рики заставила меня посмотреть этот фильм «Кукла». Ну, кукла миленькая, а вот всё остальное — это п*здец, а потом оказалось, что всё это не паранормальщина, не призраки, а парень двадцати лет, у которого явные психические проблемы. Ну, у меня тоже есть, я даже лежала в больнице из-за пищевого расстройства, довела себя до истощения. Смесь желания съесть всё, что есть, жалости и ненависти к себе, когда объедаешься и потом выблёвываешь всё в унитаз, давясь слюнями и слезами, — отвратное чувство. Я ела немного, но не слишком мало, чтобы опять кости не проступали. Рикси — моя сестра от папиного второго брака, сводная, но как родная. Моя мать сбежала, бросив нас с отцом. Помню, как он ревел, как малое дитя, а я стояла рядом, не понимая, что произошло, мне тогда было года три. Рикси Нортман — меломанка, причем её музыкальный вкус был очень даже разносторонен, и ещё она русская, несмотря на имя и фамилию, просто мама русская — Марина в девичестве Светлова, но после замужества — Нортман. Она вышла замуж за друга в колледже, а потом тот умер от рака. Так что музыка Рики была чаще русской. Знание русского языка не обошло никого: сначала его выучила я, поскольку была мелкой и первая попала под раздачу русское души и всего остального: сказок, мультиков, фильмов, ну в общем, как говорится, какой котёл — такие и черти. Папа тоже шпрехал на русском и любил варить борщи и прочую еду русской кухни, так что мы были американо-русско-англоязычными, вот и немного немецкого по папиной линии от бабули Одилии Шварцмил Зотермал. Когда мы приблизились, Рики заговорила с восторгам и пляшущими огоньками в глазах: — Ты только посмотри: этот особняк точь-в-точь как в том фильме, помнишь? — плотоядно посмотрела она на меня. Я чуть в обморок не плюхнулась от воспоминаний о фильме. — О, нет, нет, тебе кажется, пошли отсюда, пожалуйста, в другую сторону, прошу тебя, Рики! — вопила я, трясясь от ужаса, вспоминая сюжет. Нет, я не боюсь, это не ужастик, это просто фильм про маньяка-убийцу. Не то чтобы я этого боялась, просто аллергия на кровь и на всё такое колющее, режущее, проламывающее череп. С призраками всё просто — взял стул, выломал окно и побежал так, что мир дрожит и все думают, что началось землетрясение. Но вот с маньяками-убийцами это вообще, лично для меня, капец. Я не воин, я любовник, не моё — сражаться и драться с маньяками, поэтому если он меня поймает, то всё — я просто, как зайчик ничего не вижу, не говорю, не слышу и медленно отхожу наощупь. — Не бойся, мы просто посмотрим и уйдём, — успокаивала меня Рики, но я знала, что будет в итоге. Всё как обычно в таких кинохах: «ой, а что это там, внизу? Давай я одна туда схожу», и всё, нет человека, а есть чебурек с начинкой, которую ты когда-то ласково называла «дылда-сестрица». — Не дрейфь, даже если там этот Панкман или как его, Честворд, то я его обезврежу. У Рики была плохая память на имена, она была человеком простым, обычным воякой, который видел цель, нюхал порошок, через пять минут кидал носок, как сюрикен. Сюжет — да, помнит, но имя — нет, она любила всякие ужастики и маньяков, потому что сама была маньячкой. У нас на заднем дворе самое настоящее «Кладбище домашних животных», и эти животные не наши: то ей собака соседская мешает, то кот чем-то не угодил, то птицы ох*ели в край — перевожу дословно, я не любитель сквернословить, но, как известно, с кем поведёшься, от того и наберёшься. Я, правда, борюсь с этим, но, как говорит мама Марина, русская душа, чтобы выразить всё, что на душе, надо выражаться только нецензурно, тут не поспоришь, но всё же я борюсь, честно-честно. В нашей семье я милашка Бемби, меня дразнят, наряжая, как фарфоровую куколку, но мне уже восемнадцать, алё! Но в свои восемнадцать я, правда, выгляжу, как слюнявая малолетка лет тринадцати, ну просто беда, но всё же это иногда на руку: ко мне не лезут знакомиться, и это радость для меня. Я сразу объявила, что буду старой девой, на что отец поддержал меня, мама и сестра за аплодировали стоя, а потенциальные ухажёры ушли в Тибет молиться Будде о следующей реинкарнации. — Он не бомба, чтоб его обезвреживать, и я не боюсь, а зовут его Брамс, я больше за него боюсь, чем за нас, переживаю. Он просто если и есть, то ему хана, ты ж ещё большая психопатка, чем он, а у него и так жизнь не сахарок, — говоря это, я уже видела, как она достала опасную бритву, проверяя, и запела куплет из «Суини Тодда», потом, закончив разглядывание бритвы, она вернула её в карман, мило улыбнулась во все свои тридцать три зуба, а в глазах её — туманы-маны.В голове моей туманы-маны. Утекла любовь из карманов. А мне друзья говорили: «Забудь её, забудь!»
В моей голове всплывают строчки русских исполнителей попсы. О боги Египта, спасите мою душонку от этой ереси-ерунды-ерундовое. У Рикси всегда была бритва из белого золота, доставшаяся от отца. Прадед его прадеда был цирюльникам и брил ею мужчин, и Рикси любила эту бритву, она была красивой. Все остальные были утеряны, но одна осталась, и на ней были инициалы «Нортман. Д.Н.» Даниель Ночерстворт Нортман. На Хэллоуин Рики всегда наряжалась Суини Тоддом, демоном-парикмахером с Флит-стрит, она обожала этот образ, и к тому же у неё была бритва. А моим любимым костюмом был костюм девочки, которая любила сидеть дома и не высовываться, и Рикси говорила, что эта девочка — социопат, любящая затворничество. Ну, тут ничего нельзя сказать против или за, просто я предпочитала сидеть дома с книгой в руках, с пиццей наперевес, слушая Антонио Вивальди или Людвига Ван Бетховена, да, мои вкусы в музыке были древними и классифицированными. — М-м-м-м, ты что, Леди Бемби, влюбилась в мальчика с фарфоровым лицом? Ну да, ты любитель страдальцев, я и забыла, как ты страдала по «Призраку оперы». Смешная ты кукла, — она тыкнула пальцам мне в грудь, которая была очень маленькой. — У тебя большое сердце, ты милашка. Она накинулась на меня, сжимая в объятьях, сюсюкаясь и целуя в щёки, приговаривая:В твоих глазах я вижу свои мысли, И дождь поёт на ломаном английском. Наверное, мы попали в зону риска Слишком, слишком быстро, быстро. И без тебя мой мир теперь немыслим. Бояться больше не имеет смысла. Ты попадаешь в сердце, словно выстрел, Слишком, слишком; быстро, быстро. Твои глаза такие чистые, как небо! Назад нельзя, такая сила притяжения. Твои глаза… Останови это движение! Я для тебя остановлю эту планету.
Я ей ответила в её музыкальной манере: — Остановите, остановите, Вите надо выйти. Я попыталась уйти, но встретила лишь преграду в виде тела сестрицы-лисицы, продолжавшей петь от нервоза, что колотил её. — Я знаю, здесь кто-то есть, я сваливаю нах, через минуту меня уже здесь нет. Не успев допеть ей ответ, я с ловкостью гепарда оббегаю её тушу и бегу к победе, но… Рики держала меня за шкирку, а я, закрыв глаза, пыталась сбежать, только и пищала, как мышка, тонко и высоко, как Витас, вися в воздухе. — П-П-ПУС-С-СТ-Т-ТИ-И-И! Пусти, пусти, пусти-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и-и!!! Моё ярое барахтанье казалось вечным до тех, пока моторчик не заглох. Она это поняла и, закинув меня себе на плечо, потащила наверх изучать дом, и тут я заметила то, что бы лучше не замечала. ЁКЛМН. Иисусе Христосе, Оменаре изамантус осфиритус, Амено ицавива аджахари, Амено дори ме. Дверь была закрыта, и около неё сидела кукла Брамса со склеенным лицом. Ну, всё… Я вырубилась, моё тельце обмякло, я даже пикнуть не сумела, потому что на этом мои пробки вылетели к Елисейским полям. Когда я проснулась, вернее, очнулась, рядом со мной сидела сестра и жевала жвачку. Я села, злобно посмотрев на неё, нахмурив бровки, потом села на кровать коленями и приняла позу моления. — Если выберемся отсюда, я буду петь «Ave Maria» каждое воскресенье, клянусь, Санта Лючия. Рикси наблюдала эту картину, искренне не понимая, отчего я так волнуюсь на ровном месте, ведь ничего, по её словам, не случилось. Да, не произошло пока что, но посмотрим, дорогая сестра, что ты скажешь, когда он появится, возьмёт тебя в свои подружки, а меня грохнет. Она заливалась смехам, а потом принялась опять устраивать мюзиклы, но я игнорировала её и молилась всем свитым. А она напевала и скакала около меня.Санта Лючия. Санта Лючия. Санта Лючия. Санта. Странные танцы, дурные манеры; срываешь в саду цветы. В ночь до утра ты ищешь ответы под стробоскопа лучи, Непрошеный гость, но самый желанный — улицы блудный сын. Солнце в кармане, оружие-танец; и ты такой не один! Санта Лючия. Санта Лючия. Санта Лючия. Санта, — Сделай, чтоб люди не обижали бедного музыканта. Санта Лючия. Санта Лючия — он парень не плохой. Санта Лючия. Санта Лючия стань для него родной.
Я закончила моление, а она продолжала петь и танцевать. Я смотрела в окно и уже представляла, что после такого путешествия попаду в дурку. В голове моей играла только одна песня, которая будет со мной в психушке.Разбиваю все преграды, Рушу стены, жгу мосты, Разберу до основанья Мир бездушной пустоты. Я кричу — меня не слышат, Я зову — ответа нет, И я стрелял в себя на крыше, Дал осечку пистолет. В смирительной рубашке Бьюсь головой об пол, А рядом санитары Мне делают укол. Диагноз — невменяем Да плюс неизлечим.
И вот я вижу, как чья-то фигура пробегает там, снаружи, в полутьме, и мой глаз задёргался. — Помогите. Мои пальцы были на стекле и проскрипели вниз. За окном начался дождь. Я тяжело вздохнула, повернулась и увидела, что сестра уже удобно устроилась на постели и, раскрыв одеяло, приглашала улечься. Я забралась под одеяло, она обняла меня, и мы уснули. Я засыпала лишь с одной мыслью: вот бы проснуться завтра.***
Просыпаюсь оттого, что в меня чем-то тычут. Открываю глаза и, неслышно крича, подпрыгиваю на кровати, бухаясь на пол, предварительно заползая под кровать. Горло охрипло, поэтому мой крик был глухим и похожим на еле слышное карканье. Сестра, изображая детский писклявый голосок, держала куклу Брамса в руках и тыкала ею мне в лицо, ржала, как конина последняя, когда я, хрипя, по её мнению, долбанулась об пол. По ощущениям меня ждал синяк на плече и руке, на которую я приземлилась. — Выходи поиграть, Джеси, ну же, ты такая милашка, давай дружить, — пропищала сестра, а потом залилась очередным хохотом, но потом перестав, отдышавшись и успокоивши свой хохот. — Ладно, вылезай, Джес, я больше не буду. Я не уверенно вылезла и стала на неё кричать, что она плохая. Слова были сдавленными, и горло болело. Я заболела? Нервоз? Да… — О, нет, моя милая сестрёнка заболела! — она обняла меня, всё так же держа куклу, на которую я нехотя смотрела. — Кстати, список был при этом молодом человеке. Смекаешь, что это значит? — подмигнув мне, она качнула бедром и толкнула меня в бок. Я же про себя говорила только на матерном, держа гримасу злости. Угадай что, догадайся, как сказочница: отгадайте мою загадку не отгадаете — получите звездюлей. — Ну же, Джеси, не хмурься, а то ёжики тебя примут за свою, — потом она взяла в руки куклу и опять стала имитировать детский голосок. Сразу скажу: у Рики нет дара к пародированию. — Поиграй со мной, Джеси, следуй правилам, и я не убью тебя как остальных. Я закричала, но мой крик был всей таким же глухим, немым, только иногда можно было услышать что-то змеиное: ш-ш-и-п или х-х-х-ш-ш-ш-ш-ш-к-к-к-к-х-х-х. Я закрыла руками личико, которое было, и правда, детским, и расплакалась. Это всё, что я могла сделать. Она меня довела, кричать я не могла, а плакать пока могла. Тут Рикси хотела меня успокоить, ведь её это веселило, а меня пугало… Нет, не пугало, просто я устала и хотела домой. Я бежала, роняя слёзы, и думала, что смогу найти выход, но забрела куда-то. Потом услышала игру на фортепьяно, и ноги сами пришли на источник звука. Кто-то играл так хорошо и душевно, что я совсем забыла, где я нахожусь и кто тут обитает.И поэтому я пришла увидеть его, Послушать некоторое время. И вот он был этим мальчиком, Чужой для моих глаз. Ударять мою боль пальцами, Пение моей жизни с его словами, Мягко убивая меня его песней.
Вот я стою, заворожённая игрой, и тут резко осознаю, что это, мать его, Хилер Хельшер Брамс собственной персоной. Мои глаза расширились, я почувствовала себя, и правда, Бемби, который тупо стоял на асфальте, где ездят машины. Его маска вдруг обернулась, и я увидела эти синие глаза, налитые кровью. «ОЙ, МАМОЧКИ!!!» — только и смогла подумать я. Он так быстро покинул свой инструмент и уже стоял надо мной. Сказать, что это было не ужасно, — не сказать ничего. Моё мокрое от слёз лицо и этот Брамс, правда, совсем не такой, как фильме. У этого всё было чуть иначе: не было волосатой груди и бороды, что виднелась из-под подбородка, но глаза были синие, тёмно-синие, как иней на проводах, и я не права: мы убиваем любимых, играем с ними. В голове творилась чехарда. Я даже, кажется, и не дышала, смотря на него не моргающими глазами. Я не могла пошевелиться, словно кто-то прибил меня стиплером к полу. Он схватил меня. «Брамс ещё больше моей сестры!» — в голове так не вовремя пронеслась эта мысль, как попытка справиться с опасной ситуацией, чтоб разредить тяжесть происходящего, и песня зазвенела в голове.И снится нам не рокот космодрома, Не эта ледяная синева, А снится нам трава, трава у дома, Зелёная, зелёная трава. А мы летим орбитами, путями неизбитыми, Прошит метеоритами простор, Оправдан риск и мужество, космическая музыка Вплывает в деловой наш разговор. В какой-то дымке матовой Земля в иллюминаторе, Вечерняя и ранняя заря, А сын грустит о матери, а сын грустит о матери, Ждет сына мать, а сыновей — Земля.
Пока он меня нёс, я уже простилась со своей пижамой и любимыми сериалами и вспомнила, что у меня нет завещания. Да, в такой ситуации я могла думать только о таких незначительных вещах. Почему вся жизнь не проносилась у меня перед глазами? Может, потому что он меня всё же не убьёт? Нет, я не настолько везучая, у меня и не было жизни, вспомнить нечего. Я зажмурилась, закрыла лицо руками и ждала, что будет дальше. А дальше что? Убьёт, выпотрошит, сожрёт? Ну уж вряд ли женится?.. И тут слышу, как моя сестра кричит и кидается на Брамса, чем заставляет его поменять моё положение в его руках и ощутить, как его рука поддерживает меня за спину. Она была такой большой и горячей, что казалось, словно на мне нет куска ткани. Я чётко ощущала его руку у себя на рёбрах. Легкое сжатие пальцев разносило волнение по моему тельцу, это было приятно. Есть такие люди, которые от прикосновения могут понять: приятно тебе или ты чувствуешь дискомфорт или неприязнь, словно одна энергия прикасается к другой. Даже тот факт, что он убивал этими руками, не мог повлиять, если уж держит меня в объятьях. Я, словно кобра в руках факира, была спокойна и не старалась вырваться, ну просто гипнотизёр-стриптизёр, маг, волшебник Дэвид Блейн в десятом поколении. И тут я выкатываюсь из его рук, словно он понимал, что я выпаду, и мягко спустил меня на пол. Пока я осознавала, что вообще, как, чего, в рот мне торт, очухалась и увидела возню сестры с Брамсом. Это была эпичная битва титанов. Она накинулась на него, держа за шею и восседая на его спине, а он ходил туда-сюда, пытаясь скинуть её. Не знаю, чем всё это закончится, но Рикси — настоящая русская женщина: и коня наскоку остановит, и избу из огня вынесет.MLG — Whatcha say original. Но ведь мы с тобой были созданы, чтобы всегда быть вместе.
В один из моментов созерцания этой вакханалии с русскими и американскими матами, разбиванием и киданием всего на пол, словно смерч пронёсся, перевернув всё вокруг, мне казалось, что у них дуэль с танцами и песнями, что они пели песни друг другу: кто кого перепоёт и перетанцует. Или грязный рэп, где надо обматерить друг друга. Рваные джинсы и её любимые кроссовки… «Как же она любит очень рваные джинсы», — только и могла я заметить, когда он пытался скинуть её себя. А у меня всё ОК, я не хочу, как она, драк с маньяками-психопатами, просто думаю, как убивать этот день, и в моих мыслях только: «Как жёстко они крушат всё вокруг. У меня всё ОК, я в кругу своих друзей: оцепенения и истерики с грустью». Когда Брамсу удалось зацепить Рикси за майку, он опрокинул её вперёд, и она оказалась в его руках. И в моей голове родилась фантазия, смешанная с песнями, и появился, как в немом кино, наложенный текст: я хочу тебя даже одетую, вокруг нас лишь закопанные скелеты, о-о-о-о. Потом она хотела полоснуть его своей бритвой, но он схватил её за руку, в которой была бритва, сдавил её, и Рикси уронила своё оружие. Потом она ударила его, он разозлился и, хватая за горло, чуть ли не поднимая в воздух, откинул её от себя, слыша, как она задыхается.Пойди полетай, тебе это можно.
«Хочешь мне помочь, притворись моей», но Рикси сказала: «Пшёл нах!» и полетела, обгоняя рассветы. Приземлившись на пол, но сразу скрипнув зубами от потери терпения и появления злости, кинулась вновь, а в эту миллисекунду, когда она оказалась на полу, он окинул меня очень подозрительным взглядом: здесь ли я, и кое-что ещё промелькнуло в его глазах.Не пугайся, детка, заходи в мою большую клетку, с тобой моё сырце, мне нужно согреться.
Когда она вновь налетела на него, вновь началось «Шизофреническое танго», Рикси кружило и кидало, а в моей башке гулял таракан: «Он человек, а не приманка!» и, давая жестами понять, уходит. Надо поспешить. Я с криком вылетела из дома, нашла ближайшее дерево и со скоростью, неизвестной никому, забралась как можно выше и, вцепившись в ствол дерева, кричала, как потерпевшая панда. Это всё, что я могла сделать в этот происходивший звездец.